Шрамы на воде - книга первая. Зачарованные отражениями

Он с месяц как начал работать в полиции, и маленький Гэйвен, теперь уже оставшийся совершенно один, если не считать спивающегося за дверями родительской спальни отца, по вечерам, глядя в окно, нервно ковырял корки на плохо заживших шрамах лица. Когда где-то рядом проезжала полицейская машина, он зажимал уши и утыкался лицом в кровать — это было больно, зато помогало отвлечься от сирены — сирена визжала женскими голосами, как сестра, которую долго и жестоко насиловали в леске, рядом с их домом. Гэйвен был в школе, а когда вернулся, не найдя ее дома, пошел стучаться к отцу. Отец позвонил Артуру. Артур приехал на служебной машине со специальной подставкой на сиденье – чтобы снаружи казаться выше, и направился прямиком в овраг. Гэйвену не пришлось долго гадать, почему именно Артур так хорошо знал, где искать Ленор. Она и впрямь оказалась в овраге. Вскоре приехала машина из морга и, запаковав тело в черный пластиковый мешок, увезла с собой.

Сестры не должны упаковываться в пластиковые мешки — там душно и темно. Гэйвен в душе сомневался — а вдруг все же Ленор оставили в овраге, и она теперь ждет его? Он думал об этом каждый вечер, но так и не проверил.

Через месяц его отправили в закрытый пансион, где он получил место по протекции Артура. Там он оставался до восемнадцати лет, если не считать нескольких побегов. Впрочем, имея такого брата, как Артур, уйти далеко у него никогда не получалось. После того, как Гэйвен приходил в себя от побоев брата, тот снова отвозил его в пансион. Из отчего дома Гэйвен был готов убраться куда угодно, — в сумерках из оврага доносился запах лилий и тления, опутывая его сладковатым ароматом. После восемнадцати лет Гэйвен больше не возвращался в тот дом, но, порой, и в других местах его неожиданно настигал проклятый запах.

Как сейчас, например.

Динго боялся оглянуться. Что стояло за спиной: хозяйка или и вправду вдруг это Ленор явилась в летних сумерках подарить ему свой нежный привет? Сесили, впрочем, уже отошла от него и села за стол. Динго слышал, как тихо скрипнуло кресло.

— И вот что еще, дружок, попридержи свои взгляды и слюни в адрес Гвендолин. Эта добыча не про тебя.

Динго вздрогнул и через плечо бросил взгляд на хозяйку. Та, улыбаясь самой змеиной из своих улыбок, глядела на него искоса. Местами она была невыносимо проницательна. Значит, он себя все же чем-то выдал. Динго не стал спорить — любые оправдания лишь подтвердили бы ее опасения — и предпочёл смолчать и здесь.

— Тебе, я вижу, все мало, ненасытная ты зверюга! — Сесили потянулась за вином и щедро плеснула себе в бокал. — Что, надо уж по представительницам всех поколений пройтись? Надеюсь, ты и кухарку не забудешь осчастливить. Гвендолин — еще совсем ребенок. Хоть и весьма красивый, не спорю. Надеюсь, Рой все же прозреет и перестанет дергать ее за косички. Из них получится отличная пара. И я не хочу, чтобы мой сын довольствовался объедками помойной твари. Держи свои грязные желания в своей голове — а то от тебя ими за версту разит. И, ради всего святого, помойся и переоденься — не вздумай предстать перед моими гостями в таком виде. Это из-за Линды ты потеешь как козел?

Динго смолчал и тут, хотя держать себя в руках становилось все труднее. Хотелось сжать эту белую стройную шею и держать, пока все ядовитые слова не застынут на змеином раздвоенном языке. Впрочем, слова — это только слова. Злым языком Динго не напугаешь — он же не пай-девочка.

Так что в ответ Ван Вестинг лишь коротко бросил:

— Можно одеться свободно?

— Да во что угодно, лишь бы было чистое. И вообще, будь в тени. А то ты мне портишь аппетит. Твое дело - следить за Роем, ты тут не гость, так что знай свое место. А теперь иди, у меня есть дела поважнее тебя, — Сесили отхлебнула еще вина и демонстративно начала копаться в бумажках. Динго не без злорадства стрельнул погасшим окурком в окно, прямо в задницу прыгающей кошке, повернулся и вышел.

 

Пить было все равно нельзя, так что Динго отправился туда, куда его послали, — мыться. Для охлаждения кипящей мигрени он залез под холодный душ — сердце тут же принялось колотиться, как бешеное, но в голове и вправду прояснилось, а стучащая в висках боль отступила. Что нас не убивает, делает сильнее.

Динго оделся в единственное, что у него осталось из чистого — в джинсовый костюм, что он приберег до вторника. Ну что ж, сейчас почти что вторник. Интересно, выстирают ли горничные его тряпки, пока он будет ошиваться в гостинице? Если нет — Динго было почти все равно, а вот Рою вряд ли понравится, если его охранник будет вонять, как старый боров.

Динго с отвращением глянул на себя в зеркало: нет, бриться он определенно не будет, назло Сесили. И впрямь, рожа, как картинка: глаза, как у ласки, красные, под глазами залегли коричневые страшные мешки, подбородок весь в черной щетине, и все это отлично сочеталось с располосованной половиной лица — только детей по ночам пугать.

Кстати, время пугать этих самых детей как раз пришло. Динго для приличия побрызгался одеколоном — перегар не перешибешь, но все же — и отправился в гостиную, откуда уже раздавался мурлыкающий голос Ла Суссен. Гости уже собрались, Сесили приветливой хозяйкой рассаживала их за столом. В углах гостиной в напольных вазах стояли белые лилии. Динго передернуло, и он уселся в углу, возле камина, неподалеку от Роя, который тут же заметил его присутствие и шепнул на ухо соседке, пухлой дочери вальяжного седовласого владельца местного спортивного центра: «О, мой Динго пришел, прошу любить и жаловать. Похоже, у Динго кончилось вино, и он перешел на одеколон. Динго, ты какой бренд предпочитаешь? А то у меня есть пара начатых, которые мне не нравятся. Могу поделиться». И Рой стрельнул глазами прямо в Гвен, сидевшую, за неимением другого места, напротив него. Девчонка залилась краской. Сесили недовольно покосилась на Динго, словно он был во всем виноват, и выразительно подняла брови, посмотрев на Роя. Рой состроил невинную физиономию и с увлечением принялся накладывать толстушке-соседке щедрую порцию рябчика под клюквенным соусом.