Страница 14 из 228
В тот вечер Динго заперся раньше, чем обычно, — девчонку предложили подбросить до гостиницы два журналиста, что жили там же. Динго надрался в тот теплый вечер, как сволочь. Он выпил все, что было у него самого и далеко за полночь совершил вылазку в гостиную, где в хрустальной, отделанной красным деревом горке стояли пузатые бутылки со спиртным. Динго забрал оттуда пузырь отличного виски — и выпил и его, всухую, безо льда (на кухню ноги бы уже не дошли) лишь бы забыть эти расширившиеся от страха зрачки-косточки крыжовника и нервное содрогание от его прикосновения.
Динго успел почувствовать плечом теплый трепет наливающейся груди и острый девичий сосок под тонкой тканью майки, — его самого от этого прикосновении вскользь словно током ударило, даже голова на миг пошла кругом, как после полного стакана чего-нибудь крепкого, выпитого залпом. Она всегда носила такие легкие, тонкие майки с идиотскими картинками. И часто без лифчика — на радость и горе Динго.
«К дьяволу их обоих! — зло и тоскливо думал Динго, прикладываясь к бутылке. — В один бы мешок и в море, тут и все проблемы сразу бы решились сами собой. В пекло!»
Ноздри уже не чувствовали запах виски, а в открытое окно ночным кошмаром заползал запах магнолий и моря. Почти так же пахла и Гвеннол…
С того дня, чем больше Динго старался не думать о Гвен, тем больше она лезла ему в голову. Вечная привычка держать себя в руках сделала его почти одержимым. Она была везде: в дальней синеве моря, в стройности кипарисов за окном. Чертовы ракушки на пляже, куда Динго в сумерках сбегал курить, своим нежным цветом и лукавой удлиненностью напоминали ее пальцы — гибкие розовые пальцы с до предела обстриженными ногтями. Эта мука, казалось, никогда не кончалась: девчонка торчала у него перед глазами дни напролет, грустя и задумываясь, исподтишка уходя бродить босиком по подстриженной траве, тенью скользя на пляж.
Она перестала ходить купаться с Роем и его компанией. Динго подозревал, из-за того, что мелкие говнюки ее задразнили, а Рой взял себе в привычку после приезда троюродной сестры отбирать в компанию самых грудастых барышень — назло Гвен. Мальчишка, казалось, не понимал, что за диковинный цветок раскрывается перед ним. Не замечал ни грации ее движений, ни внутреннего какого-то благородства, с которым затюканная кузина, несмотря ни на что, продолжала себя держать.
«А может, замечал — и действовал в меру своей испорченности?» Динго даже в жару пробил холодный пот, и мерзкая рубашка с готовностью прилипла еще больше к одеревеневшей спине.
Он второй час самым уродливым монументом на свете стоял, прислонившись к краю сцены, где Рой продолжал ныть про любовь, а почти оргазмирующие малолетки тряслись от восторга за пластиковой загородкой перед сценой. Интересно, догадываются ли они хоть отдаленно, что значит для Роя любовь и ее проявления? Динго полагал, что маловероятно. Двое дружков Роя уже стояли в стороне, выглядывая подходящих барышень на вечер.
Все шло по привычной схеме. Знакомые до зубной боли картины рябили перед глазами.
Фотограф снимает Роя после выступления. Рой смотрит, как его приятель тискает длинноногую брюнетку-поклонницу за сценой. Сам Рой, по давним наблюдениям Динго, никогда девушек не трогал или трогал вскользь и редко. А учитывая, что Динго был с ним все время, оставалось только гадать: что именно с ним не так?
Оба родителя парня были в относительном порядке по этим вопросам. Марк ни вечера не пропускал, не расслабившись в кабаке. Шофер сплетничал, что в элитных домах терпимости, что посещал хозяин (и откуда его потом выволакивали почти тушкой), девушки были на диво хороши, а Марк редко выбирал одну — как правило пять или шесть за заказ. С хозяйкой тоже было все ясно: при всех ее змеиных повадках, страсти обуревали эту лощеную женщину, как и любую другую не в столь же выгодном положении, — у нее лишь было больше возможностей выбора.
Рой же оживлялся, лишь когда видел страдания. Будь то забитый друзьями на сельской дороге щенок или очередная неудачная поклонница, притянутая его славой и отданная на растерзание друзьям. Те, не слишком стесняясь Динго, пользовались такой дурехой по очереди. Рой затягивался самокруткой и смотрел, — лишь смотрел — и рот его кривился в привычной усмешке, а в желтых глазах горели дьявольские огоньки.
И Гвеннол – мотыльком дрожащая на ветру! Куда же деваться от проклятых картинок? Тот вечер, когда она оказалась одна с компанией Роя наедине, Динго до сих пор не в силах был вспоминать. Что было бы, опоздай он на пару минут? Она бы ушла в воду — эта упрямая рыжая чертовка, — и утонула бы там (волны в тот вечер были что надо!). После этого у Динго прибавилось разнообразия в ночных кошмарах.
Она бы утонула, а потом ему бы пришлось смотреть на ее труп? Или они бы ей попользовались, — как обычно, по очереди — и к ним, возможно, присоединился бы и Рой? И тогда бы он устроил бы кровомясину на берегу, с большой вероятностью сорвавшись, а она бы смотрела, навечно сломанная и испорченная. А что потом: перерезать ей горло, чтобы не мучилась дальше — и самому в море? Или на пожизненное – что ему сызмальства прочил братец?
Мысль о глубине зеленой, мерцающей воды подползла тошнотой к горлу, и колючей, как сто игл, болью запульсировали виски, отдаваясь эхом в поврежденной половине лица.
Проклятый день, проклятая жара. Во рту было кисло, ворот давил шею, вызывая еще большую тошноту. А еще полдня маяться.
К счастью, Рой после окончания фотосессии с поклонниками получил от матери по телефону категорическое приказание спешить домой, поскольку были приглашены гости из местных толстосумов, и ему надлежало присутствовать. Рой, скривившись, уныло побрел к машине.
Динго, в душе проклиная эль и открытые концертные залы, где в качестве кондиционера предполагался лишь прибрежный ветерок, которого сегодня не было и в помине, залез в длинный автомобиль Роя, где было — о, боги, да! — прохладно и темно. Динго бы с радостью сел на переднее сидение рядом с водителем, но ему полагалось не упускать из глаз Роя, поэтому пришлось сесть в салоне лимузина, напротив подопечного и его двух приятелей.