Страница 13 из 228
От хозяйки даже в самые сокровенные моменты веяло таким холодом, что Динго невольно содрогался и внутренне бил себя по затылку, продолжая исполнять то, что от него требовалось. Здоровый мужской организм брал свое — и Динго справлялся, но чем дальше, тем хуже. Он предпочёл бы горничную. Или даже сухую, как урюк, гувернантку, но не этот какой-то змеиный холод.
По ночам Динго порой просыпался в холодном поту и срывал с себя простыни, накрутившиеся до самого подбородка на шею. Ему снились гигантские гладкие змеи, обвивающие его, сжимающие до хруста костей — и глядящие ему в лицо бездонными желтыми, как янтарь, глазами. И в такие моменты Динго не знал, что хуже: твари, что притаились за дверью, или всеобъемлющий пожирающий тебя изнутри огонь?
Тогда он начинал думать о девчонке — и другие картины заполняли его паникующий разум. Гвеннол в гостиной, что тоскливо глядит вбок, в окно, на море. Ее золотые ресницы, что блестят на закатном солнце. Гвен впивается белыми ровными зубами в собственные ногти, и так изгрызенные до мяса, — и глаза ее почти белеют от напряжения мысли и страха: она готовится к удару, как животное, чувствуя опасность, исходящую от Роя или его матери.
Странным образом, именно благодаря Рою Динго и обратил внимание на Гвендолин. Динго едва заметил девчонку, дальнюю родственницу хозяйки, приехавшую чем-то вроде бедной родственницы погостить. И даже не погостить — а пообщаться. Хозяйка, ради разнообразия и своих каких-то одной ей известных целей пригласила девочку пожить в усадьбе, хотя обычно не жаловала лишних глаз. Динго подозревал, что дело совсем не в сестринской благотворительности. Даже напротив: это попахивало наследством малютки, объединением активов, и — кровавый ад! — объединением семей. Оставалось только надеяться, что в качестве жениха хозяйка видела Финли.
Девчушка же неожиданно для всех заартачилась и поселилась в гостинице неподалеку. Динго поставили в обязанность сопровождать ее каждый вечер до двери. Рыжая девочка боялась его до последней степени, ее страх был практически осязаем: такой густой, что его можно было резать ножом. Неожиданно Динго осознал, что отчего-то ему это донельзя обидно, — хотя этот самый страх, смешанный с отвращением, был привычной реакцией на его физиономию.
Но на этот раз Динго это задело: глядя, как ее приняли в усадьбе, он невольно ей посочувствовал — как сочувствовал любой девахе, что приволакивал Рой. Но эта так быстро не отделается, это он тоже понимал. Месяц в компании Роя — врагу не пожелаешь. Неизвестно, что останется от этой рыжей дурашки к концу лета, особенно учитывая любимые развлечения его подопечного. Динго было понадеялся, что, будучи родственницей хозяйки, девочка будет хотя бы большую часть времени в безопасности. Одно дело глумиться над местными девками, другое — влезать в неприятные истории с барышней из хорошей, близкой им семьи. Но Динго, как всегда, недооценил Роя: его глупости хватило, чтобы выбрать себе любимой жертвой именно кузину. В присутствии матери парень ограничивал себя словесными издевками над фигурой девчонки.
А та, чем больше слушала, тем больше убеждалась в его правоте — и стыдилась себя. Боже, — стыдилась! Девчонка обещала стать красавицей — и не через пару лет, а через какие-нибудь полгода. Длинная, стройная, как тростинка, по-женски хрупкая в плечах — и вместе с тем округлая, там, где надо, с изящными руками и нежным овалом лица. От изгиба ее тонкой шеи и нежных кудряшек на затылке у Динго захватывало дух, пока он сидел за ужином возле своего подопечного и, от нечего делать — ужин в не лез в горло, особенно в столь приятной компании — буравил взглядом сидящих за столом.
Гвендолин, как обычно, пряталась в углу и вжималась в стул. Она то смотрела невидящим взглядом перед собой, то, завесившись редкими длинными прядями своих неровно, по-модному остриженных волос, исподлобья изучала людей, что были за столом. Лишь его она обходила взглядом, словно на пустое место таращилась, да и вообще словно избегала глядеть в тот угол. Динго привык и к этой реакции: людям, единожды увидевшим его располосованную половину лица, тут же становилось неловко — и они старались на него не смотреть. И смотрели все равно, исподтишка, снедаемые вечным любопытством по отношению к уродам. Гвен была деликатна, и после первого с Динго знакомства вообще делала вид, что его тут нет. К тому же, рядом обычно сидел Рой — а смотреть на него для Гвендолин было все равно что самой напрашиваться на «комплименты».
Когда хозяйка куда-то удалялась, Рой начинал проявлять себя как обычно: мелким пакостником и садистом. Как-то эти двое — то было в самом начале, после приезда кузины, и она ещё не знала, чего ждать от Роя и была, казалось, привлечена его приторной смазливостью и пухлыми, как у шлюхи, губами — уединились на террасе вдвоем, и один дьявол знает, зачем туда понесло девчонку и о чем там они говорили. Динго на всякий случай незаметно — что удавалось ему редко при его габаритах — пристроился у окна, выходящего на угол террасы, и ждал, когда Рой себя проявит. Все произошло быстрее, чем Динго предполагал. Паршивец припрятал от своей очередной вечеринки заначку с травой — и, выкурив ее на террасе, решил притушить окурок прямо на плече троюродной сестры. Динго успел перехватить его руку (когда завоняло шмалью. Времени размышлять особо не было и пришлось выбираться из дома через окно и торчать под террасой, как зверю перед броском. Окурок едва коснулся нежной, слегка тронутой загаром кожи предплечья, — и оставил легкий красный след, похожий на колечко от крышки фломастера, что маленькие дети шлепают себе на ладошки. Гвен обомлела и дрожала. Но еще больше она задрожала от того, что Динго задел ее грудь плечом, когда перехватывал кисть Роя. Лицо ее дернулось привычным страхом, — и в ее ясных глазах, похожих при этом свете на крыжовник с темной косточкой зрачка посередине, явственно читались брезгливость и отвращение. Динго молча забрал у Роя окурок и ушел к себе, заслышав голоса с большой веранды, куда направлялись хозяйка, провожая гостей.