Страница 12 из 228
Собственно, девочек вокруг было немало. Рой никогда не водил одних и тех же поклонниц к себе дважды. То ли забавы были слишком нетипичными, то ли Роя утомляло однообразие: этого никто не ведал. Девочки, тщательно отбираемые на концертах, или, на худой конец из тех, что почти всегда толпились до темноты возле наглухо запертой калитки в трехметровом заборе, приходили и уходили, некоторые даже уползали после веселых развлечений Роя и его золотых мальчиков. Иногда Динго вынужден был смотреть, наблюдать со стороны с плохо скрытым отвращением и недоумением на тему: что за мания влечет этих удачливых недорослей так неумно издеваться над красивыми, к тому же по уши влюбленными в своего кумира барышнями? Даже со своими пьяненькими проститутками Динго обращался куда менее жестоко. Он платил им — они принимали его. Жестокость была тут не при чем, — просто такая жизнь, плоская и банальная в своей обыденности. Если бы ему дали приказ, вероятно, он смог бы убить любую из них — без эмоций, не думая.
А в развлечениях Роя не было ни жизни, ни логики. Казалось, красивое женское тело его не манило, как манило оно самого Динго. Или все же манило, но мальчишка уже был испорчен до такой степени, что и проявить-то свое вожделение толком не мог — все уходило в какую-то мелочную злобу и никуда не ведущую жестокость.
В глубине своей оборванной, опаленной души Динго жалел мальчишку: что могло из него получиться путного, при таких-то родителях? Отец по большей части не обращал на парня ровно никакого внимания, а если обращал — то чтобы дать ему оплеуху: словесную ли или материальную, что уже не имело значения. Отца Рой боялся чуть больше, чем матери, — как вожака стаи, от которого, в общем-то, зависит его благосостояние, до какой-то степени. В последнее время мальчишка стал задирать нос, краем уха прислушиваясь к разговорам матери с продюсерами, — даже будучи не бог весть какого ума, нетрудно было понять, что денег он, как удачное вложение, приносит немало. Но отца здесь не было — оттого-то Роя так и разбирало. В присутствии родителя он сдерживал все свои садистские наклонности: в меру возможностей, разумеется.
Динго почти жалел, что хозяина не было. Отчасти из-за Роя: тот был вне контроля матери, которая, как все матери, была слепа к любым огрехам сына и половину из того, что он, плохо скрывая и почти не таясь, творил у нее за спиной, просто не замечала. А на другую половину его делишек не реагировала.
Поступки подопечного чем дальше, тем больше вызывали опасения, и Динго угрюмо размышлял, не поставит ли вскоре мальчишка его в такую ситуацию, когда придется выбирать между здравым смыслом и защитой самого Роя. Не мог же он защищать Роя от него же самого.
Поэтому Динго пил по вечерам и молил в душе, чтобы скорее уже кончалось это душное лето, и вся семейка убралась бы подальше от этого райского местечка без каких бы то ни было серьезных проблем. С кислым вином в стакане конец лета казался чуть ближе.
Второй — и наиболее нудно-саднящей — причиной была она. Динго не мог защищать ее от Роя. Если бы тут был хозяин, парень наверняка держался бы паинькой. Он умел притворяться и довольно искусно, когда хотел: годы выучки перед журналистами, на виду, на слуху у всех давали о себе знать. Свои мелкие пакости он творил исключительно в свойском кругу, подальше от основного места обитания и с минимумом свидетелей. И, чаще всего, — когда поблизости не было отца. Хозяин, вероятно, бы не позволил обижать девочку, дочь своего друга. Расклад был бы совершенно другим.
Но когда в доме правила бал хозяйка, акценты смещались. Вакантная мужская роль делилась на части: формальное бремя ложилось на хозяйкины красивые белые плечи, а защиту и надзор за Роем, в том числе улаживание и заглаживание его мелких пакостей, грязную работу, вроде выволакивания использованных не по назначению девочек после вечеринок и доставки их, если не домой, то уж хотя бы подальше от усадьбы, приходилось брать на себя Динго. Запугивать девочек, чтобы не болтали, приходилось тоже ему.
Это получалось, впрочем, вполне естественно, хоть и претило Динго до невозможности. Его страшная физиономия наводила на рыдающих барышень такой ужас — да и слухи, вероятно, в городке о нем ходили самые разнообразные — что девочки, даже раздраконенные Роем и его друзьями, предпочитали держать язык за зубами. Тем, которым досталось особенно жестоко, приходилось совать деньги. Был даже специальный ящик, где лежали финансы, отведенные на случай «срочной необходимости». Туда Динго и залезал, когда считал, что запугиванием дело не обойдется. Потом сухо упоминал об этом хозяйке. Та поднимала свою идеальной формы бровь, но вопросов предпочитала не задавать.
На этом забытом богами курорте хозяйка не успела озаботиться любовником: дел с Роем и его концертами хватало, поэтому времени на одиночные выходы в свет у нее не было. Спать с продюсерами и всякими импресарио ей претило: они, чего доброго, могли и проболтаться, кому не надо. Динго с тоской наблюдал привычные ужимки и игры, понимая, что роль жеребца в этом скверном спектакле тоже отведена ему. К счастью, времени на интим у хозяйки было мало, а часто и сил уже не оставалось. Динго же вечерами старался побыстрее слинять к себе и там побыстрее догнаться: авось и не позовет, а позовет — ей же хуже.
Ситуацию портила неизбежная надобность каждый вечер провожать приезжую девчонку в гостиницу. После его возвращения хозяйка часто требовала от Динго отчет, все ли прошло гладко, — а там уже и не отвертишься. Динго уже порядком надоела эта сомнительная роль героя-любовника. Тем более, чем дальше, тем больше он ощущал смутную похожесть того, как он использовал дешевых дискотечных шлюшек с тем, как используют его самого. В шлюхи Динго пока не спешил записываться — были у него и другие умения, которые ценились выше и за которые его и рекомендовали на эту треклятую работу.