Страница 60 из 61
Как скоро оживёт дерево, что срублено под основание? Взойдут ли снова побитые грозою молодые всходы? Пока жив корень, живы и они. И, пусть не сразу, но даже через сотню лет, они будут тянуться к солнцу.
Исчез досель великий город Бабиль, сровнялся с землёй и поглощён пустыней. Насытились чудовища и бросили терзать его. Всё воротилось на круги своя. Очистилось небо, луна всходила и заходила, как ей предопределено.
Сгорел прекрасный белый храм. Расплавились остатки меди от колонн и золота с крыши. В обломки обратился великолепный первосвященнический дворец и все кварталы. Зияли чудовищные провалы в городских стенах.
Сколько людей погибло! – не сосчитать. Десятки выживших в стенаниях и плаче бродили по руинам. Люди не знали, куда идти: другого места для них не существовало в целом свете.
Но в сумерках той первой после катастрофы ночи, пока стоял ещё густой и плотный дым, и не улеглось зарево пожара, один человек пешком и налегке покинул город. Куда пойдёт, он ещё не знал, но знал, что непременно и никогда уж больше не вернётся. Он уходил как можно дальше от города, где потерял всё. Сначала он искал средь выживших и обезумевших людей хотя бы кого-то из друзей или знакомых – и не находил. Он потерял любовь, единственную, истинную, а вместе с ней лишился части и своей души. Что-то безвозвратно изменилось в нём в тот день, когда он воочию увидел то, о чём многие только говорили, а большинство даже и в памяти не хранило.
Перед уходом, и бросив уж искать родных людей, он обошёл всё то, что осталось от города. Он искал и перебирал книги и свитки, которых, впрочем, уцелело единицы. Всё было уничтожено.
Долгие годы он скитался, нигде не задерживаясь надолго. В чужих далёких краях он видел множество вещей. Работал в скрипториях и библиотеках – он был хороший мастер и не гнушался самого сложного и кропотливого из дел. Читал он много, особенно из старых летописей, хроник и преданий, и по крупицам собирал знание из них.
Денег у него почти не было. Тратился он мало, жил скромно, но большего и не желал. Женщин избегал, чурался их любви, но домов терпимости не сторонился, впрочем, во второй раз никогда к одной не возвращался. Близкой дружбы ни с кем не водил, хотя знакомств завёл широкий круг. О себе говорил мало, но любил слушать и расспрашивать других, порой записывая рассказ или историю на пергаментных листах, которые всегда держал при себе. Он был нелюдим, но часто время проводил среди собрания себе подобных, никому не известных странников, перевидавших много и о многом готовых поведать.
Так и однажды – минуло лет пятнадцать с начала его скитаний – он слушал разговор торговцев, перевозивших свой товар из далёких земель. Один рассказывал другому о городе Бабиле.
- Не тот ли это Бабиль, что был порушен страшным землетрясением и сгорел в огне?
- Вовсе нет. Я был недавно там, и ничего такого не слышал. Городок посреди пустыни, довольно жалкий. Но торговля ведётся бойко. Хорошее расположение, и от моря недалеко.
- Слышал я, тот город, что был порушен, назывался Салим, - встрял слушатель со стороны.
- Что ещё за Салим? Не слышал о таком.
- Наверняка ещё один убогий городишко, к чему и знать о нём? Но, поговаривали, отменные там были девки. Тем славен был.
- Я б в таком задержался на недельку.
- И я бы. Развлёкся бы премного.
И многие пустились поминать, когда и где каких красоток кто встречал. Соферим молчал. Но был ещё один человек, который, как и он, не проронил ни слова, а всё смотрел на говорящих, но как-то беспокойно, как будто из робости, а может быть, из страха, не подавая голоса.
Все разошлись, а он смотрел всё с тем же выражением растерянности и крайнего волненья. Соферим давно уже его приметил и подошёл поговорить.
- Чего только не услышишь от этого народца!
Незнакомец не ответил. Одет он был в простой хитон из шерсти, на ногах худые сандалии. Бедняк.
- Мне показалось, ты внимательно слушал этих господ.
Человек вдруг испугался.
- Нет, это я так… я просто.
- А я как-то давно бывал в том городе, - решился Соферим.
- Да?.. Я… нет, я не бывал. Я только знал оттуда кое-кого… Впрочем, неважно, - в крайнем волнении бормотал незнакомец. – Однако, может, вы знавали там одного человека? Его звали Аэшма.
- Аэшма? – Соферим сумрачно усмехнулся. – Едва ли я его знаю. Стояли однажды рядом, вот и всё.
- И я… однажды рядом. Один разговор. Впрочем, неважно, - повторил собеседник.
- Да, неважно, - согласился Соферим.
Тем же вечером Соферим сделал запись:
«Снова заговорили об Бабиле. Упоминали Салим, но в умах это уже два разных города. Есть ещё деревня, Эвей-Демаре, у моря, откуда пришли музы. Было какое-то предательство. Но мне ничего не известно о нём.
Встретил человека из тех мест. Он что-то знает. Надо проследить за ним».
Этого человека некогда звали Юда. И хотя его до сих пор так зовут, он как будто стыдится своего имени и старается при случае себя не называть. Он тоже давно уже скитается, по виду нищий, и чем живёт, никому не ведомо. В каждом месте, где останавливается, он задаёт всегда один вопрос: нет ли здесь сейчас одного человека по имени Кана?
Юда боится встречи с ним. Но как-то один лишь раз они столкнулись.
- Жив? – криво усмехнулся Кана. – Видишь, и я тоже. Но чего же ты боишься меня, изгнанника и скитальца? Меня убить может любой.
- Я тоже изгнанник и скиталец. Нас с тобой обоих может убить любой, - ответил Юда.
Однажды на него напали нищие, избили и обокрали, найдя в складках одежд гигантскую жемчужину. Юда верещал как резанный, вцеплялся и кусал грабителям руки, требуя отдать самую большую его ценность. Его ударили и оставили лежать на улице в беспамятстве. Что с ним было после, никто не знает. Как и то, куда пропало самое большое из всех сокровищ моря.