Страница 48 из 61
- Что стала?
Кто-то из цадокиадов грубо, зло толкнул её. Асия украдкой оглянулась: заметили ли сёстры то же вино гнева, опьянившее древних стражей?
Не во дворце пленит их Садок, а в храме, это ей было ясно с самого начала. Дворец знаменовал наказание властью политической, земной, но храм – святилище Бога – кару вышнюю, божественную. А Садоку нужно оправдание, не земное, но небесное, в глазах людей. Вслед за сёстрами Асия вошла в распахнутые двери, под золотую, расцвеченную звёздами завесу, и вдохнула свою участь. Здесь всегда стоял особый запах, сладкий, хлебный. И глубокая, точно весами отмеренная тишина, – и Асия вдруг поняла, что ей суждено остаться в ней навсегда. Что задумал Садок, показательное возмездие, когда, призвав весь свой народ, он огласит им приговор? Но нет, скорее он решится избавиться от них незаметно и тихо, как он избавился от посмевших возвысить против него голос мастеров.
Вот явился и он сам – о, Асия знала, что непременно встретит его снова! – и с ним молодые священники-цадокиады и перушимы, вторые одеты куда более скромно и бедно. Асия узнала Анну, порывисто к нему рванула, как к единственной надежде, но её не пустили.
- Я так понимаю, это все музы, - окинул взором пленниц Садок. – А, впрочем, нет… одной не хватает. Той, которая осталась далеко у моря. Думали, раз она спряталась от меня за целой пустыней, я не найду её? Думали сокрыть её и ваш волшебный, дающий время и силу источник? Нет… видите, я всё знаю. Скажите, когда источник уничтожат, что произойдёт со всеми вами?
- Я бы больше переживала за то, что произойдёт с тобой, - бросила в ответ Амфитрита.
Слова Кафы отравляли её душу. Она искала взгляда Анны, человека, который до последнего был предан Кафе, и не находила. Молодой священник упорно отводил глаза.
- Лучше бы ты к нам совсем тогда не приходил, Анна...
- Что же вы не интересуетесь своей судьбой? – приторно спросил Кафа. – Если вы боитесь, что с вами поступят так же, как с изменниками, выступившими против Бога и его власти на земле, то уверяю, это полнейшие глупости! Они преступники, предатели и будут казнены, и никакая гениальность, никакое, якобы, всевышнее покровительство их не оправдает в наших глазах, - при этих словах несколько муз не сдержали, преисполненного мукой вскрика. – Но вы, мои восхитительные, мои прекрасные госпожи, вы достойны лучшей участи. Я всё ещё предлагаю вам достойный выбор: пойти по пути добродетели и очищения и стать почтительными и порядочными жёнами моим братьям в вере и всей жизнью послужить на благо своим семьям и городу или отказаться, тем подтвердив, что участь блудниц вам больше по сердцу, – но тогда не обессудьте, и кончите вы как блудницы, дочери Сатаны, захлебнувшись своим блудодейством. Хорошо подумайте, и пусть каждая лично огласит своё решение прямо здесь и сейчас, пред лицем всевидящего Господа. И, осмелюсь надеяться, в этот раз кое-кто окажется более рассудительным, нежели вы, моя дорогая госпожа Амфитрита. Я не забыл ваш отказ.
Да, он хорошо его помнил. Незажившая ссадина, прочертившая лицо, которую он скрывал за краями головного убора – извечная, горячая память, сладкая, как поцелуй…
- Будьте благоразумны, думайте, - Кафа отечески приобнял стоящего рядом Анну и улыбнулся. – А мы будем уповать на силу Господа, возлюбленный брат мой Анна, которая сподобит их отречься от демонской похотливой сути. Представь, одна из них станет тебе верной любящей женой. И я очень хорошо знаю, о ком бьётся твоё сердце.
Голос Кафы, потрескивающий по стенам огонь семисвечников – и ни звука больше во всём пространстве храма от отгороженной от всего мира наглухо закрытыми дверями святая святых до самого притвора. Амфитрита наконец встретилась глазами с Анной, но от этого вдвойне тяжко стало музе: какую муку, какую неизбывную страсть и мольбу на прощение таил этот взгляд!
Почему, почему даже любовь они обращают во зло…
Жгучие слёзы увлажнили щёки, голос Амфитриты дрогнул от пронзительной горечи, сорвался.
- Нет… Этому не бывать никогда, первосвященник Кафа. Бога вы не признаёте, а признаёте только силу и власть. Вы хотите нами владеть или уничтожить. Но вы не понимаете. Владеть нами нельзя. Нельзя владеть божьей благодатью. Её можно только принимать и жить в ней или нет и запереть себя и мучить.
- И она, Сатанинская жена, смеет говорить о благодати! – расхохотался Кафа.
- …Но зачем, зачем же отрицать то, что естественно и что правильно? Что дано, чтобы жить в счастье и творить любовь и делать добро, следуя Его путям? Почему вы не хотите освободиться от пут, наброшенных собственной рукой, почему не позволяете друг другу и самим себе быть свободными? Ведь мы не властвовать, но служить вам пришли.
- Вы слышите, о чём смеет говорить она – о свободе, о вседозволенности! – не успокаивался Кафа. – Искусительница самым пагубным, свободой – замолчи! Пора принимать решение. Но тебя я спрошу в последнюю очередь. Чтобы ты слышала ответ всех своих сестёр… Отвечай сначала ты, принимаешь ли мои условия или нет?
Волей случай его выбор пал на Асию.
- Это мне надлежит спрашивать вашего решения, - выпалила девушка. – Ведь это вам должен быть известен начертанный свыше срок нашего пребывания на земле.
- Да что ты, девка, об этом знаешь? – рявкнул первосвященник, прихватил музу за хитон, приблизил своё гневное лицо.
- У вас пропала одна важная книга, не так ли? Мне кажется, воры уже раскрыли тайный смысл её строк.
Чистой воды притворство. Асия понятия не имела, что Соферим узнал из украденной у цадокиадов книги. Её домыслы опирались исключительно на весть, что он хотел поговорить с ней насчёт прочитанного. Но встретится им так и не удалось. Однако её слова, как она и рассчитывала, сильно взволновали Кафу. Значит, там и вправду было что-то важное. Да и время потянуть можно.