Страница 83 из 87
– Держитесь! – крикнул я и резко рванул руль влево, прижимаясь бортом «УАЗа» к огромному колесу идущей рядом фуры. Раздался жуткий скрежет и зеркало заднего вида, оторванное вращающимся колесом, пулей влетело к нам в салон, ударяясь о переднее пассажирское сидение и отлетая от него в лобовое стекло, по которому тут же разошлась густая паутина мелких трещин.
Одновременно с этим по всему правому борту прогромыхало. Это бетонный столб, разрывая металл по всей длине «УАЗа», прошёл мимо. Водитель фуры, наконец, додумался резко нажать на тормоз, раздался страшный вой стираемой об асфальт резины и мы вылетели на трассу, как пробка из бутылки с игристым вином.
– Как он?! – выравнивая руль, спросил я.
– Не знаю! Он без сознания! Сердце, кажется, бьётся! Но я не уверена…
Надо отдать должное Ольге: за всю поездку она не издала ни единого лишнего звука, не сделала ни единого лишнего движения. Все её действия и слова были слаженными, правильными, точными. Она не паниковала.
– Мне кажется, он не дышит! Делаю искусственное дыхание!
Мы проехали знак, извещающий о въезде в населённый пункт. Не сбрасывая скорости, я оглядывался по сторонам в поисках больницы, но вокруг мелькали только жилые дома. Раннее утро ещё не успело никого разбудить. Спросить дорогу было попросту не у кого.
Проехав не менее километра по пустынной улице, я заметил плетущегося вдоль дороги мужика, рядом с которым по обочине шли четыре коровы и телёнок. Сбросив скорость, спросил, как проехать к больнице, на что тот махнул рукой куда-то влево и что-то промычал себе под нос.
– Далеко?
– Не! За углом туточки.
Больница представляла собой маленькое одноэтажное здание с тремя небольшими окошками. Её двор был огорожен красивой клумбой с множеством красных и жёлтых тюльпанов. Стараясь сэкономить драгоценное время, я не стал её объезжать и свернул ко входу, проезжая прямо по цветам и сигналя клаксоном на всю округу. Выскочив из машины, рывком распахнул заднюю дверь и встретился взглядом с Олей. По её щекам текли слёзы, окровавленные пальцы уже не закрывали рану, а перебирали Вовкину густую шевелюру. Из раны не била пульсирующая кровь. Она покачала головой и, закрыв глаза, заплакала навзрыд.
Не знаю, как я вытащил Вовку из машины и сам понёс на руках. Он был на пару десятков килограмм тяжелее меня, но я при этом даже как-то умудрялся бежать. Оля бежала впереди, распахивая двери и, срывающимся голосом, зовя о помощи.
На крики выбежала испуганная пожилая медсестра и, увидев нас, жестом указала на стеклянную дверь с надписью «Манипуляционный кабинет». Оля распахнула дверь, я внёс бездыханного друга, уложил на топчан. Его глаза были чуть приоткрыты. Медсестра бесцеремонно оттолкнула меня в сторону и принялась прощупывать пульс у него на шее, на ходу требуя от нас выйти из кабинета.
Через полминуты дверь открылась, и женщина сухо спросила:
– Вы кым йому будэтэ?
По тону её голоса стало окончательно ясно – Вовка умер. А я смотрел на эту тётку, понимал, что это правда, но всё равно не верил. Я не мог поверить, что мой друг может вот так просто взять и сдаться. Что близкого, почти родного человека, который всегда был в моей жизни, вдруг в один миг не стало.
– Да не мог он умереть! – закричал я, не понимая что творю. – Он живой был пять минут назад! Электрошок давай!
– Кажу вам, помер вин.
Я достал из кармана Вовкин пистолет и направил его на медсестру.
– Электрошок давай, сука! Где врач?!
– Та бог с тобою, сынку! Якый врач в чотыры ранку? Дома вин, спыть ще! – как-то даже не пугаясь оружия отвечала та. – И якый ще шок? В нас на всю больныцю тилькы дви капильницы, та и то на одний ножка зламана. И бильше ничого нема. Вам бы в район нада, та вже без толку…
Она, не обращая внимания на оружие, подошла ко мне и, похлопывая по плечу, кивнула.
– Шо ж тут вже зробыш, сынку? Така, выдно, в нього доля…
Я долго стоял на коленях, уткнувшись лицом в Вовкино плечо, и молил его о прощении, как будто он ещё мог это сделать. Просил простить за то, что не уберёг, за то, что не успел… Умолял простить за то, что не вернулся тогда к нему через неделю, как обещал. Я впивался в окровавленную одежду своего единственного друга и умолял простить за то, что не сдержал данного когда-то самому себе обещания – не предавать ни за что и никогда. Я просил о прощении, зная, что уже никогда его не получу. И слово «никогда» тяжёлым камнем легло в сердце на всю оставшуюся жизнь.