Страница 23 из 52
Если быть честным, то Екатерина Дмитриевна Нарышкина не нуждалась в поддержании тонуса и боевого духа, и уж тем более для приведения ее чувств в состояние растрепанных требовалось куда больше, чем просьбы о переносе зачета, безалаберно сделанная самостоятельная или даже экспрессивная сцена в лифте.
Потому что ее тоже перло. От работы, написания докторской и сдержанного восхищения юным гением. И именно поэтому она всегда приезжала в университет с особенным энтузиазмом, а не потому, что такие, как Писарев, что-то кому-то доказывают, странным образом совершая замысловатые поступки, но ожидая адекватного восприятия от окружающих. В частности – дразня ее, в то время как она, например, памятуя собственное расписание, вынуждена была пить остывший кофе и есть пару ложек пресловутого тортика на скорую руку, чтобы не опоздать на занятие в любимой группе.
То самое занятие в той самой любимой группе, где особенно «звездил» тот самый любимый студент Аскольд Арсентьев, проходило в лучших традициях: вдохновенно и плодотворно, когда время пробегает незаметно, а баллы, несомненно, посыплются, как из рога изобилия, едва Катерина Дмитриевна проверит небольшую контрольную, заданную за пятнадцать минут до окончания пары. Что-то касающееся контекстуальной замены при переводах поэтических текстов.
Почти с сожалением она стала наблюдать, как перед ней стали складываться работы, что означало начало перемены, и студенты потянулись один за другим из аудитории. Последним был Аскольд. И, конечно, совсем не потому, что не успевал или в чем-то затруднялся. А традиционно – чтобы поболтать после пары. Это стало их доброй привычкой. Одной из тех, что скрашивают будни.
Юноша встал из-за парты и загрохотал своими длинными ступнями по паркету. Листок бумаги опустился на стопку сверху. А Аскольд мягко улыбнулся – как умел он один, и проговорил:
- Что мне будет за то, что вместо задания я перевел на английский «Я буду ждать тебя» Бальмонта?
- Вы не можете без сюрпризов, - улыбнулась Нарышкина. – Но… контрольную вам все же придется написать, к следующему занятию. А переведенный Бальмонт освободит от самостоятельной, запланированной через неделю.
- Допустим. Но вы хоть прочитаете? Или заранее уверены, что перевод того стоит?
- Обязательно прочитаю!
- И на концерт пойдете? – подмигнул Аскольд.
Она ненадолго задумалась и ответила:
- Пожалуй, пойду.
Глаза ее гения загорелись. Ее персонального гения, взлелеянного ею с первого курса. Ему удавалось все, за что бы он ни брался. Читая буквально все, что попадалось под руку, он обладал потрясающим кругозором, отчего казался умнее не только большинства своих сверстников, но и иных знакомых Катьке профессоров. Робко подсовывал ей свои рассказы, которые впоследствии внезапно оказались изданными отдельной книжкой, на презентацию которой так же робко вручал ей пригласительный. Побеждал на олимпиадах, в том числе по ее английскому, который выбрал вторым языком. А однажды признался, что играет в рок-группе. Ходил за ней тенью. И готов был вести беседы на любые темы – удивительно, но, кажется, гений знал обо всем на свете. Не знал только, верить ли сейчас своим ушам.
- Правда? – почти восторженно спросил Аскольд, медленно осознавая, что муза его согласилась прийти на концерт.
- Да, - кивнула Катерина Дмитриевна.
- Здо̜́рово! Я вас с парнями познакомлю! Вам понравится!
- Вы так думаете?
- Еще бы. Вы не разбираетесь в альтернативной музыке. Но драйв любите. Я вас знаю, Катерина Дмитриевна.
- Никогда не думала о себе в подобном ключе, - удивленно вскинула брови Катерина.
- А может, пора подумать?
- Полагаю, это не совсем тема для обсуждения, - мягко проговорила Нарышкина. – Но… наверное, мне и правда понравится.
- Катерина Дмитриевна, - не менее мягко, но гораздо увереннее, чем обычно, протянул Аскольд, - мне казалось, за четыре года, что мы знакомы, у нас с вами не осталось тем, которые были бы не для обсуждения.
- Ну, хорошо, - согласилась она, поднялась и стала складывать сданные студентами работы ровной стопочкой, намереваясь вернуться на кафедру. Впереди ее ждал зачет у «персоведов». Как вдруг длинные-длинные руки Арсентьева обхватили ее плечи, а она оказалась прижата к его длинному-длинному туловищу.
- Сколько еще вы будете мучить меня, Катерина Дмитриевна! – обреченно спросил гений.
- Вы соображаете, что творите! – возмутилась она, совсем как недавно в лифте. Пока еще негромко.
- Да, - жарко шепнул Арсентьев, - соображаю. Я делаю шаг. Первый. К вам.
- Вам лучше сделать его обратно, Аскольд.
- Не сделаю. Теперь нет, - четверокурсник резко развернул ее к себе, и последним, что она успела увидеть прежде, чем он ее поцеловал, это его вытянутое лицо с лихорадочно блестевшими глазами. И совсем еще детский изгиб его длинных губ. Которые уже через мгновение впились в ее губы. Катерина вцепилась в полы его плаща, пытаясь отодрать юношу от себя и в то же время выговорить «Немедленно прекратите!». Не получалось. Мальчик вырос. Внезапно. И прижимал ее к себе все теснее, дышал все жарче, а руки его заскользили вниз по ее спине. А потом – еще на одно мгновение – отстранился, чтобы воскликнуть:
- Я люблю вас, Катя!
- О Господи! – выпалила она. – Что за глупости вы придумали?
- Это не глупости! Я люблю вас!
- Люби в другом месте! – раздался грозный рык от резко распахнувшейся двери, из-за которой доносился галдеж студентов, честно заслуживших перемену.
- Вот только вас здесь не хватало, Писарев! – фыркнула Катерина. – Что ж за день-то сегодня.
Конечно, вполне можно показывать собственное бесстрашие пышущим гневом глазам под нахмуренными черными бровями тридцатипятилетнего второкурсника, когда верный рыцарь и персональный гений в лице Аскольда Арсентьева грудью становится на ее защиту – причем в буквальном смысле, выпуская из своих объятий, но закрывая длинным телом.
- Выйдите! – рявкнул Арсентьев, буравя Писарева недобрым взглядом.
- Сам выходи! – ответил ему той же монетой Сергей Сергеевич. – Пока я тебя своими руками не придушил.
- Чё?!
- Ничё! – вступила в их дуэт Нарышкина, сунула собранные контрольные Аскольду и велела: - Отнесите это на кафедру! А вы… - повернулась она к поклоннику фарси, - немедленно идите на зачет!
Сама же тем временем решительно двинулась к двери.
- Зачет, твою мать! – возвел очи к потолку Сергей Сергеевич. – Охренеть!
- Многообразный лексический запас, - проворчала Катерина Дмитриевна, проходя мимо него, - читайте на ночь словарь синонимов, а не детективы.
- Катерина Дмитриевна! Как же?.. – фонил за ее спиной отчаянный Аскольдов голосок – наверное, именно с такими интонациями он пел свои гениальные песни.
Писарь вздрогнул и свирепо воззрился на мальчишку. От смертоубийства его отделял последний шаг.
- Потом, Аскольд. Все потом, - сказала Нарышкина, обернувшись из коридора, и взглянула на персоведа. – Так и будете стоять столбом? Все-таки хотите получить «незачет»?
- Я хочу надрать уши этому молокососу, - рявкнул Писарев, долбанув дверью. – Ты соображаешь, что творишь, а?!
- Орать прекрати! Ты не дома.
- Орать?! – крик перешел в странную смесь свиста и шепота. – Еще минута, и он бы тебя на столе разложил, Катерина!
- У кого что болит… - закатила она глаза. – Не все такие, как ты.
- То есть ты и теперь его защищать будешь?!
- Да причем здесь «защищать»? Просто я знаю: ты придумал себе то, чего быть не может.
- Я придумал? Ну ох*еть!
Катерина вздохнула, помолчала и устало проговорила:
- Нет, мне просто интересно. Ладно, о нем можешь думать что угодно. А я? Кто, по-твоему, я?
- Ты – сноб! Всю жизнь меня этим дипломом попрекаешь. Куда нам с нашим рылом против юного Байрона?
Она резко остановилась. Развернулась к нему и зашипела в самое лицо:
- В отличие от тебя я очень хорошо разделяю рабочее и личное. Байрон – это работа. И ничего другого быть не может. Потому что есть личное, понимаешь?! Хотя вряд ли, - она отстранилась, растеряв весь свой пыл. – У тебя все в одной корзине. Если учиться – то назло мне. Если работать – то с любой дурой, лишь бы в рот заглядывала.
- Да я три года слышу про твое юное дарование! Аскольд то, Аскольд это, а мы с Аскольдом! Мы втроем живем, что ли?
- Ну хоть его наличие вдохновило тебя поучиться.
- Ты же этого хотела!
- Ты привык так думать.
- Все вокруг лучше меня! Потому что у них картонка есть. А у меня – нет!
- Чего ты хочешь? Забирай документы, занимайся своей Адрианой. В конце концов, ты взрослый мальчик.
- Это ты меня сейчас посылаешь?
- Серёж, я устала.
- Думаешь, я не устал?! – он резко отвернулся к стене и сунул руки в карманы. – Думаешь, я идиот? Хотя, наверное, идиот… Но неужели ты не видела… Ладно, понимаю, понравился мальчик… Может, там и правда мозги, как у Эйнштейна. Но он же тоже мужик, хоть и мелкий. Ну не таскался бы он везде за тобой, если бы не… С красивой взрослой бабой замутить – это же… А ты и рада! Еще и при мне!
- Я просто хочу уточнить. Сейчас ты говоришь, что я тебя предала, так? – спросила Катерина у его спины.
Спина вздрогнула. И одновременно с этим зазвучал протяжный звонок, возвещавший о конце перемены. Писарь обернулся.
- Нет, - мрачно ответил он. – Я слышал ваше общение там, в кабинете. Иначе точно шею ему бы свернул, как цыпленку…
- Хреновый из тебя Отелло, - в коридоре становилось тихо – студенты разбредались по аудиториям. И, смиряясь с неизбежностью, Катерина сказала: - У меня зачет. А у тебя десять минут. Можешь прийти, а можешь и правда послать все к чертям.
- Иди…
12:50