Страница 22 из 52
Ладно. Убедили. Вместо денег на бочку выкатим правду.
Основным и самым главным занятием Сергея Сергеевича Писарева в университете было поддержание тонуса, боевого духа и растрепанных чувств Нарышкиной Катерины Дмитриевны. Потому что, во-первых, он не выносил, когда его игнорируют, а именно это она и вытворяла. А во-вторых, его перло.
Да, перло его регулярно. Но здесь, в этих почтенных стенах, особенно. И совсем не от фарси. Потому после него… после лифта… возвращаться к изучению фарси было сущей пыткой.
Курсовая. Заключительные аккорды. Фонетическая база персидского языка.
И дернул же черт!
Писарев скопировал очередной абзац из чьего-то весьма посредственного реферата и воткнул во вторую главу. Потом то же самое переписал своими словами. Снес к хренам собачьим все разом и вцепился пальцами в черную шевелюру. Жизнь – бред. Сдаваться завтра. Отступать некуда, а потому Ctrl + z.
Нет, ну правда, лучше бы действительно в правозащитники пошел, есть же факультет. Второй год мучиться! И ради чего? Ради корочки? Ради того, чтоб жена имела полное право говорить своим излишне чванливым родителям-интеллигентам, что у нее-де муж – все-таки получил это гребаное высшее? Или чтоб ей же не стыдно было показывать супруга своим сверх всякой меры образованным друзьям, которые горазд водяру жрать в его ресторане, не взирая на регалии владельца? Маразм.
Но маразмом было и его собственное желание выбрать самую дикую специальность из всех существующих в лингвистическом вузе, только чтобы ее проучить. Переводчик персидского языка. Феерично.
А ведь ничего не мешало восстановиться на старом добром мехфаке. Был бы инженером-механиком хоть на бумаге, раз в жизни не случилось. Поступал, как все, как положено, после школы. И честно отучился полтора года. Даже стипендию получал, не повышенную, но все же…
Но потом случился Вовка Закс, одногруппник и кореш. Самое примечательное, что было у Вовки, – это бабло. Пожалуй, ничего больше. Ну еще немного связей. И девкам он нравился. Именно Вовка подбил его открыть кофе-точку напротив универа. И именно Вовка втянул его в это дело со всеми потрохами, не дав шансов учебе. Закс оплачивал и понтовался наличием собственного бизнеса. Писарь – вкалывал и фонтанировал идеями. Еще полтора года он протянул на своем мехфаке посредством старого багажа и, пардон за правду жизни, взяток. А потом забрал документы сам. Достало – везде поспеть нельзя. К тому времени они открывали уже вторую кофейню и работы становилось в два раза больше.
Вовка продолжал понтоваться. Серега – постигал азы начинающего «ресторатора». А когда он стал ресторатором настоящим, Закс как-то сам по себе отвалился, как отваливалось очень многое, что нужным так и не стало, включая мехфак.
И к тридцати пяти годам Писарь имел сеть ресторанов «Pizzar House» и не имел высшего образования. Не самый худший итог жизни. Но весьма прискорбный в том, что касалось амбиций окружающих.
А потому…
«… Долгие гласные отличаются от кратких не столько абсолютной длительностью звучания, сколько устойчивостью этой длительности, на которую практически не влияет ударение. В этом одно из основных отличий персидского вокализма от русского, где гласные произносятся под ударением более длительно, чем в безударной позиции…»
Жизнь – бред.
Пора смириться.
Однако смирение не успело снизойти на мятежную душу Писарева, потому что телефон в очередной раз за день – кажется, уже пятый с утра – разразился воплем Дэна Маккаферти. И Сергей Сергеевич невольно задумался, так ли сильно он любит Nazareth, чтобы каждый раз подпрыгивать на месте в ужасе, что это Адриана звонит.
Звонила действительно она. Памятуя о ее перемещениях по городу с накладными, которые он, остолоп, вчера не успел заполнить, чтобы передать самолично, вызов вынужден был принять тот же час.
- Что опять? – дублируя интонации Маккаферти в композиции Telegram 1976 года, рявкнул Писарев.
- А вы где? – живенько поинтересовалась трубка.
- Грызу гранит науки, - процедил начальник и осекся – слишком замысловато. – В университете.
- Больно заняты, да?.. – полувопросительно посочувствовала Адриана.
- Да. Что у вас?
- А у меня договор.
- Какой договор? – на всякий случай встрепенулся Писарев. – Зачем договор? Кто вам подсунул целый договор?
- В банке дали, - торжественно сообщила помощница. Так ребенок хвастается конфетой, заработанной за стишок Дедушке Морозу.
- У нас же есть наш экземпляр, - в замешательстве самому себе пробормотал Писарь. И тут в его голову закралось интуитивное ощущение того, что случиться могло что угодно, даже то, чего не бывает в принципе. Опыт работы с Адрианой сказывался. – В каком банке? Где вас носило уже?
- Так Вера ж Игнатьевна строго-настрого велела выручку сдавать! Потому что у кассы… этот… ну вы знаете, да? – с надеждой в голове спросила Адриана.
- Я – знаю. А вам лучше… не вникать! Так… проехали… вы взяли выручку и понесли ее в банк. Так?
- Угу.
- Хорошо. И что вам сказали в банке? Дословно, Адриана!!! – продолжал задавать наводящие вопросы Писарев. С его точки зрения – мягко.
- Дали договор и велели подписать. Ну, чтобы вы подписали.
- Какой, черт вас подери, договор, если у нас уже есть договор! – заорал ресторатор, на что удивленно шикнула аспирантка-англичанка Нарышкиной, строившая ему до этого времени глазки посреди коворкинга, где оба и расположились, чтобы заниматься. Писарев криво усмехнулся и захлопнул ноутбук.
- Так, вы где? – прорычал он помощнице.
- На улице.
- Дорогуша! Сосредоточьтесь! На какой улице?
- Улица Соборная.
«Город какой?» - мысленно возопил Писарь, вскакивая на ноги и параллельно запаковывая ноут в сумку.
- Хорошо. Где лингвистический университет знаете? Я вас жду в течение десяти минут и ни минутой больше!
В трубке снова что-то зашуршало, зашипело, но человеческим голосом больше не молвило. Адриана отключилась, с тем, чтобы явить свой светлый образ пред ясны очи начальства спустя… ну почти десять минут. Она выпорхнула веселой птичкой из такси, быстро преодолела несколько невысоких ступенек и, изящно откинув за спину темно-каштановую, блестящую прядь волос, подлетела к Сергею Сергеевичу, докуривавшему сигарету.
- Где договор? – не давая ей передышки, потребовал Писарев.
Адриана, несколько стушевавшись от рыка, менее изящно порылась в своей сумке необъятного размера и выудила на свет божий файл с бумагами, который и протянула Писареву. Тот нетерпеливо выхватил у нее из рук документы и заскользил глазами по титульной странице. Буквы скакали перед глазами, и что-то необратимо ускользало. Договор на открытие счета и рассчетно-кассовое обслуживание. Предмет договора. Расчетный счет Клиента в банке… на основании заявления... Какое нахрен заявление? Перечень возможных поступлений и платежей… Банк обязан осуществить выдачу клиенту… Хранить все свои валютные средства только на счете… что за чушь?
Стоп!
Выдохнул. Мысленно посчитал до десяти.
Снова взглянул на ту же страницу.
«Банк Приватный №1».
Договор на открытие…
Банк Приватный №1.
Приватный №1?!
- Какой банк? – выдохнул Писарев.
- Этот! – ткнула пальцем в логотип помощница.
- Я вижу, что этот! Откуда он взялся?
- Наверное, кто-то его обосновал.
Писарев икнул и молча уставился на Адриану. Смотрел на нее долго. Устало. Безнадежно. И в серебристых глазах его отражалась такая бездна, что в ней и утонуть можно. Имя той бездне было Отчаяние.
Но с отчаянием Сергей Сергеевич боролся радикально. Достал из кармана куртки футляр. Извлек из него очки. Нацепил на нос. И снова посмотрел на девушку.
- У нас расчетный счет в ШаффхаузенБанке. Ты как в Приватный попала?
- Деньги принесла, - удивленно пояснила Адриана.
- Тебе Вера Игнатьевна сказала туда нести?
- Нет, - совсем стушевалась девушка.
- Вот! – обрадовался Писарев. – Вот! Хоть какое-то зерно разума!!! А куда сказала вам нести выручку Вера Игнатьевна?
- В ШаффхаузенБанк.
- Так за каким лешим вы поперлись в Приватный, Адриана?!
- А он красивше, - не моргнув глазом, поведала она.
- А?
- Шо?
- Куриное капшо! Вы решили сменить банк, потому что «красивше»? Вы взяли на себя смелость взять договор в левом финансовом учреждении и сбагрить им нашу выручку из эстетических соображений? Невзирая на то, что Вера Игнатьевна лично водила вас к операционисту и все объясняла? У вас мозг есть, Адриана? Есть или там вакуум? Можно я постучу – вдруг звук, как у пустой кастрюли? Мне прям даже интересна такая аномалия! Может, вас на опыты ученым отдать, а? Пусть изучают, блин! Уникальный экземпляр!
- Где? – уточнила Адриана, после того как долго хлопала глазами, открывая и закрывая рот.
Писарев тоже его открывал и закрывал, только в отличие от помощницы, издавал звуки, весьма чуждые цензурной речи. Проще говоря, выдавал на-гора́ витиеватые ругательства пополам с риторическими вопросами, обращенными в космос. И именно в то мгновение, как из недр его возмущения вырывалась особенно яростно-трагичная рулада, Писаревский рот замер, чтобы хватануть воздух на следующих словах:
- Да вы непонятно за что зарплату получаете, вы ох*еее…. – и все. Как рыба.
На том же крыльце в майский дождливый день – будто мираж или марево – лучом промелькнули пышные рыжеватые локоны. Солнцеволосое создание показалось на ступеньках.
Екатерина Дмитриевна невозмутимо прошествовала в их сторону, обходя лужи, искрившиеся под неожиданно выглянувшим солнцем.
- … ееесли бы вы, Адриана, были чуточку внимательнее, - совсем другим, бархатисто-медовым тоном промурлыкал Писарев, - то вы бы обязательно прислушались к тому, чему учим вас мы с Верой Игнатьевной. И это, разумеется, поспособствовало бы нашим с вами дальнейшим продуктивным отношениям… Вы же понимаете?
Он низко-низко склонился к помощнице и разве что не облизнулся, как кот.
Та в ответ медленно моргнула и выдала с придыханием:
- А?
- Ну, будьте умницей, Адриана. Вы же не глупая девушка. Доверила бы вам иначе Вера Игнатьевна это задание?
В этот самый миг почти откровения между шефом и его помощницей мимо них прошла доцент Нарышкина, обдав студента Писарева холодным презрением пополам с горечью духов. Сергей Сергеевич поморщился и вдохновенно продолжил:
- Или лучше оставьте бумаги мне, а? И выручку тоже. После моих занятий вместе отвезем, и я вам все покажу?
- Агааа… - выдохнула Адриана, глядя на него ошалелыми глазами.
Впрочем, причины этой ошалелости могли быть разнообразны, и если бы Катерина Дмитриевна о них задумалась… Но ей об этом задумываться было недосуг, и потому, спустя еще пару кротких мгновений, она была уже далеко, оставив без видимого внимания и своего студента, и его помощницу, и глаза последней.
Проводив взглядом преподшу, Писарь на несколько секунд завис, постепенно меняясь в лице. И к тому моменту, как она заскочила в кофейный киоск, уголки губ опустились, вернув всему его облику выражение крайней неудовлетворенности. Потом он снова вернулся к помощнице и мрачно сказал:
- Давай сюда деньги.
Совершенно заглючивший процессор Адрианы все же успел передать нужную команду рукам, и она послушно протянула Сергею Сергеевичу конверт.
- Короче, - продолжил Сергей Сергеевич цедить сквозь зубы, - сейчас едешь в офис и ближайшую неделю не попадаешься мне на глаза, чтоб я даже имя твое забыть успел, ясно? Вера Игнатьевна из отпуска выйдет, пусть сама с тобой носится.
Адриана отмерла, кивнула, медленно развернулась на сто восемьдесят градусов и потопала к остановке, набирая по дороге номер лучшей подружки Вальки, с которой можно говорить о чем угодно и, что более важно, часами. Писарев же, запихнув документы и деньги в сумку для ноутбука, ломанулся следом со ступенек в сторону кофейни, перебежал через дорогу и влетел аккурат в тот момент, когда Катерина Дмитриевна рассчитывалась с бариста за свой кофе.
- Двойной эспрессо! – радостно выпалил он, внимательно наблюдая за Нарышкиной, которая, подхватив свой бумажный стакан с рекламой всевозможных сортов ароматного напитка, намеревалась направиться к выходу. Но студент преградил ей дорогу и, широко улыбаясь, предложил:
- Давайте я вас печенькой угощу, а?
- У меня в кабинете есть тортик, - отказалась Катерина Дмитриевна.
- Ну да, это, конечно, гораздо вкуснее. Так что там с зачетом?
- У вас ранний склероз или временная амнезия?
- У меня неподдающиеся гласу разума надежды!
- Надеюсь, вы прислушаетесь к нему во время зачета.
Она попыталась обойти Писарева. Тот, будто бы нарочно, расправил плечи, став еще шире, и загородил своей богатырской грудной клеткой почти все пространство крошечной кофейни.
- Жестокая вы, Катерина Дмитриевна, женщина! Нет бы пойти навстречу страждущим, а!
- Страждущим надо побольше уделять времени учебе. Тогда я не буду казаться жестокой, - легко пожав плечами, сказала Нарышкина.
- Нравится доминировать?
- Нравится хамить?
- Неа. Вы нравитесь.
- Тогда сделайте так, чтобы мне понравился ваш ответ на зачете.
- А иначе?..
- Иначе будет незачет, пересдача. Как вариант – недопуск к сессии.
Черная бровь дернулась вверх, чуть исказив бороздками высокий лоб ее обладателя.
- Тогда вам лучше не знать, что вам за это будет!
Катерина усмехнулась и посмотрела ему прямо в глаза.
- На вашем месте, Писарев, я бы подумала о том, что будет вам, если вас не допустят к сессии.
- Мне кажется или у вас ко мне предвзятое отношение?
- К зачету не готовы вы, а не я.
- Это препод по основам спецификации научных исследований виноват. Всю ночь с его методичкой в руках провел… были ночи и получше.
- Сдали?
- Результаты в пятницу.
- Что ж, в любом случае жду вас к себе.
- Звучит почти как приглашение на свидание.
- Вряд ли оно вам понравится, - строго сказала Катерина. – И, кстати, перемена заканчивается. Займитесь, наконец, чем-то полезным.
Писарев рассмеялся, его громкий смех заполнил все оставшееся в кофейне пространство и заставил бариста, и без того следившего за их диалогом, как за полетом мячика в пинг-понге, подпрыгнуть. Но, вместо того, чтобы пропустить намекавшую на окончание разговора Нарышкину к двери, Сергей Сергеевич наклонился к ней пониже и на ухо, щекотнув кожу дыханием, прошептал:
- Совсем-совсем не ревнуешь?
- Кого? – икнула Катерина Дмитриевна.
- Меня.
Ее губы двинулись, отвечая, но вместо слов Писарев услышал рассыпавшийся быстрыми фортепианными звуками Шопеновский этюд, раздавшийся из кармана пиджака преподавательницы. Катерина торопливо достала телефон, и на экране мелькнуло длинное лицо в обрамлении длинных волос. Одновременно с этим можно было наблюдать, как вытягивается физиономия и у второкурсника. И заодно багровеет. Что-то внутри него булькнуло. Но ситуацию попытался спасти все тот же бариста, вовремя оценивший степень накала страстей:
- Ваш двойной эспрессо!
- Кать…рина Дмитриевна… - с трудом сдерживаясь, прорычал Писарев.
- Мне пора. Важный звонок, - она одарила его любезной улыбкой и по-кошачьи проструилась между ним и стульями у ближайшего столика.
- Да пошлешь ты его или нет?! – долетело до нее у самой двери.
Если бы только он мог видеть ее лицо! Довольная улыбка, сверкающие глаза… Но зато он мог услышать голос – мягкий и хриплый, проговоривший в трубку:
- Аскольд?
- Ваш двойной эспрессо! – довершил фантасмагорию бариста. Звучало как глиссандо.
12:30