Страница 12 из 123
Которую ночь Антон не выспался. Иногда мучился мыслями, в другой раз — тоской и сомнением, но чаще его одолевали кошмары. Они наползали внезапно, рвали безмятежные сны в клочья, оставляли после себя осколки и ожившую горечь. Возвращались былые убитые, множественные щенки и прежние жизни душ. Вампир давно уже не чувствовал себя настолько живым. Теперь же все чаще пробуждался в поту, с хриплым дыханием и бешеным сердцем, которое подкатывало к горлу и душило.
Минуло первое полнолуние, а Аня всё не просыпалась. Тяжелые увечья срастались плохо и надежды у Карателя почти не осталось.
В тот памятный день выстрелил Павел. Не в неё, в Андрея. Он должен был убить его так, чтобы Анна видела, но вместо этого она успела закрыть щенка собой. Пуля прошла сквозь неё по касательной через грудину, мимо сердца и вылетела под лопаткой. Для достоверности потом подстрелили и Андрея. Несколько минут он картинно истекал кровью рядом с Анной, а душа ее, наверное, смотрела.
О запретном Каратели не говорили, ведь душа Ани могла их услышать. О том, что Антон её уже видит, он умолчал. Первым подойдя к раненой, он макнул пальцы в ее кровь, проглотил и резкая сладость осела на зубах, связала рецепторы, обняла горло. Ему тогда стало волнительно и... страшно, будто он впервые осознал, что использует её, продаёт за свое желание.
А потом огненная душа вдруг посмотрела на него. Она возникла внезапно, подняла живой взгляд и заглянула прямо в глаза вампиру. Очень долго не мигала, по ее щеке ползла слеза. Она очень хотела жить человеком. И могла бы, если бы не Антон. И теперь душа для него пахла не аптечной ромашкой, а душила сладким запахом сирени и ландышей. Ласковый животворящий дух таким и должен быть.
Тогда Антону ещё можно было уйти, но приехал Маркус, нарушив обещание не вмешиваться, и выразил желание самостоятельно довезти Аню к дому Карателей. Почему Антон ему не противился? Зачем согласился? Верховный же нарочно попал в автомобильную аварию, чтоб не осталось шансов спасти ее. В Москве, где никогда до этого не было серьезных аварий!
Её привезли к Антону всю в крови, со слабым пульсом и изувеченным телом. Самым обидным был позвоночник, хрустнувший непонятно как. Каратель заставил себя поверить, что всё это Маркус сделал не вручную.
Почти час Антон ничего не делал, безвольно надеясь, что Аня умрет сама. И все это время ангел ее стоял рядом, сыпал по комнате золотистыми нитями и скорбно глядел на собственное тело. Она тогда так и не ушла…
Антон знал, как ей больно, и только для того, чтоб унять эту боль, укусил. Он не планировал заражать ее. Хотел обездвижить, но впервые просчитался. Чувства стали сильнее его, вышли из-под контроля, и яд пошел не светлый, а тёмный, от которого Аня станет другой. Для полного заражения нужна была только его кровь.
Антон мучил ее двенадцать часов. И все это время она вздрагивала и стонала. Он надеялся, что она умрёт. Он верил, что она умрет, и умолял небо забрать ее. Он дрожал, представляя ее последний вздох, и каждую минуту звал его.
Аня так и не умерла, а нанести последний, решающий удар, Антон... Не захотел. Теперь уж можно было признаться.
По Договору с Маркусом, Антон увез ее прочь от людских глаз и обязался сделать всё, чтобы она стала достойной. Вдали она стала безопасной. Для всех, кроме него.
С её кровью ожили внутри него чувства, которые так успешно уничтожил Маркус. Теперь вампир стал почти прежним — живым, человечным. А ещё он стал странно чувствовать ее запах — мягкий, возбуждающий, почти что родной. Временами ему не хотелось уходить, и хоть охота была необходимой, Антон насильно заставлял себя идти.
Ему не нужно было убивать, это нужно было ей. И он шёл: проверял капканы, стрелял дичь. Он пил и пил, не чувствуя вкуса, кроме привкуса мокрого пера и меха, но чувствуя, как жалость сжимает его сердце, когда затихает чужое.
Минула неделя. Кровь вампира заменила ее кровь, постепенно смешалась с ядом, сращивая переломы, ткани и обновляя мозг. Но Аня ни разу в сознание не приходила. Антону было слишком много лет, чтоб ошибиться, — не выйдет ничего, пора уезжать в город.
Он уже собрал вещи, оставалось только добить. А он все не решался.
Сидел теперь, курил, глядел через окно, как закат красит листья багрянцем и кажется, что по стволам тянется янтарная смола. А духи предсказывали грозу...
***
Ей казалось, что небо опрокинулось. Смешались вместе стороны света, утратили краски и из черноты сыпали тучами разноцветных искр. Те сталкивались, вспыхивали, гасли, вертелись по кругу и сворачивались волнами. Было душно и жарко, потом резко холодно и ветрено, и обратно. Тысячи звёзд мчались прочь, тысячи пронзали тело и звали за собой. Хотелось сорваться и бежать следом, но что-то легкое и родное останавливало.
Ане было беспокойно. Фейерверк слепил, мешал найти верный путь. Какое-то время она сопротивлялась, но теплый поток быстро увлек её за собой, и она подчинилась: покорно теперь плыла за мелкой пылью, не ища выход. Её что-то держало, мешало забыться до конца и уплыть в пустоту. Она слабо осознавала, что случилось что-то непоправимое, но все не могла понять что именно.
Махнула рукой, отгоняя назойливое свечение, и вдруг сообразила, — нет у неё рук! И ее самой больше нет! Было больно или страшно?! Беспокойно. И не к месту вспомнилось, что бабушка говорила, будто после смерти всех ждет покой. Анин покой, наверное, где-то замешкался.