Страница 114 из 123
— Только потому, что она на твоей территории? Элис сильнее и силы ее пробудились раньше, только... она ещё юна. Но очень скоро я сорву её невинность, и огонь станет драконом, а не вспышкой.
— Боюсь тебя разочаровывать, — усмехнулся Маркус, — но... — он достал из кармана небольшой медальон в форме сердечка с тиснением лилии.
Марон узнал бы его из тысячи. Чуть менее года назад застежка сломалась, и знакомый ювелир сделал новую, украсив ее крохотным изумрудом. Маркус не мог об этом знать, если только...
— Ах, ты тварь!
Он бросился вперед, не ожидая сопротивления, зная, что Маркус не умеет драться, но внезапно получил отпор. Голова запрокинулась от удара, нос обожгло и на лице стало влажно. Вампир облизнул губы. Кровь. Маркус над ним смеялся.
— Антон подучил? — прошипел Марон, понимая, что проиграл везде. Элис сама отдала медальон Маркусу, изменила ему.
— Конечно. Надо приспосабливаться, — Маркус прислушался, повертел пальцем, и змеи заволновались. — Не останавливайся, давай, — подстегнул он, Марон замотал головой.
— Я не такой дурак. Думаешь, не знаю, что пока ещё мы прочно связаны. Ни одна из них никому не отдала душу.
— А я и не прошу меня убить, мне нужно другое.
Туман Маркусовых душ окутал Марона, он вяло достал кинжал. Со стороны вампир походил на пьяного, — шатался, сопротивлялся чему-то своему, — и вдруг бросился вперед. Марк застонал от резкой боли, кровь обожгла кожу.
— Твой контроль надо мной не будет вечным, брат мой. И когда-нибудь я оторвусь от тебя и стану собой. Вот тогда мы и посмотрим, чья сирена запоёт звонче. Клянусь тебе, Анина кровь еще окрасит древние камни, но ты уже никогда не попадёшь домой.
— Марк! — Анна вбежала в залу, следом — Павел.
— Прости, Марк, не уследил, — он коротко переглянулся с Хозяином, схватил Марона, но Верховный покачал головой:
— Отпусти его, мы разобрались, — сказал Маркус. Чуть заметная ухмылка скривила губы. — Ему уже давно пора уезжать.
Марон достал платок, прижал к разбитому носу.
— Да уж. И приезжать не надо было. Тварь ты, братец. Желаю, чтоб она так же использовала тебя. Ангелок-то двуличный, — хмыкнул он.
— Посмотрим. А ты пока спеши, погрейся возле нее, — Марк склонился ближе, понизил голос. — У неё дивное, мягкое пламя, так и ласкает везде.
Марон дёрнулся, но Каратель остановил его.
— Это война! Она и так уже близко, Маркус, но я сделаю всё, чтобы твоя страна пала.
— Не дождёшься. Мы победим.
— Тогда я залью эту землю кровью, чтоб и через сотню лет люди содрогались от собственного зверства. Попробуй, останови меня! Твой феникс жаждет жертвы! — он выразительно посмотрел на притихшую Анну, высвободился из захвата Карателя и ушел.
***
От медальона исходило тепло. Марон всё пытался почувствовать через него Элис и не мог. Он телефонировал ей, что скоро приедет, но более ничего не сказал, — зачем ей знать, что Марк признался? Сволочь! А как красочно все расписывал. Приезжай, мол, дорогой братец, Анна станет подопытной, а уже потом всё повторим с Элис. И ведь он поверил! В который раз.
***
Элис открыла глаза. Она сидела на постели в позе лотоса. Видения ещё были обрывочны, сумбурны и до сих пор не удавалось разглядеть Анну. Ей хотелось на неё посмотреть, но туман скрадывал лицо, и ничего не выходило. Она в отчаянии швырнула подушку прочь.
— Мисс Элис, вы не спите? — Луиза слегка приоткрыла дверь. — Мне показалось, что что-то упало.
— Подушка. Она исколола мне всё лицо. Нужно заменить.
— Мистер Марон снова звонил, — сердечко Элис тревожно забилось. — Просил передать, что к ночи будет.
У девочки перехватило дыхание. Видение собственного конца было слишком реальным, чтобы его игнорировать. Станет ли он слушать? Успеет ли она сказать ему обо всем?
***
Они выходили в коридор, когда Анна вдруг почувствовала холодок, подняла глаза. У выхода стоял Антон. Она оцепенела. Ничего, кроме его презрительно-пронзительного взгляда теперь не существовало. Он смотрел ей прямо в глаза и она, — виноватая, разгоряченная событиями, чужая, — не смела отвести взгляд. Унизительное положение любовницы Маркуса теперь стало всем очевидно, ничего с этим не поделаешь. Он прав в своей ненависти, нечего и надеяться, что хоть когда-нибудь он сможет её простить.