Песнь камня

— Прошу меня извинить, — фон Кларен допил рубиновый бикавер из бокала и поднялся, придержав висящую на перевязи руку. Оказавшись на границе света двух люстр, подвешенных прямо над столом, его болезненно бледное лицо приобрело холодный, мертвенный оттенок.

— Не засиживайтесь долго, — посоветовал он. — Здесь, на окраине города, жизнь идет по своим законам. Эйфейль утан, — его голубые глаза сверкнули. — Здесь принято рано ложиться спать и уступать ночь тем, кто предпочитает сияние луны дневному свету.

Вежливо кивнув, он повернулся и, всё так же придерживая раненую руку, вышел из комнаты.

В столовой снова воцарилась неловкая тишина.

— Эйфейль утан значит после полуночи, — прочистив горло, нарушил всеобщее молчание доктор Шнайдер, достал кисет из кармана и принялся любовно набивать трубку. — Традиции, друзья мои. Старинные традиции. Но в нынешних обстоятельствах я только рекомендовал бы всем присутствующим последовать разумному примеру нашего доброго хозяина. Сегодня у всех нас был долгий день, — он строго посмотрел на Арпада, который как раз запустил в Янину скатанной в шарик салфеткой — замечания матери он, видимо привык воспринимать как ничего не значащий постоянный шум, сродни мушиному жужжанию. Янина не осталась в долгу, подхватила шарик и метко запустила его мальчишке в губы, после чего смиренно выразила желание последовать совету доктора.

 

 

Янина в радостном предвкушении выудила из саквояжа несколько пухлых томиков. Щеки ее, однако, порозовели при мысли о том, что бедный Уилберт Дьюер, не говоря уже о несчастном Каштанке, таскал эту неподъемную ношу, искренне веря, что в саквояже находятся жизненно необходимые вещи, тогда как стараниями Хильды в нем оказалась часть ее библиотеки. Нельзя было в то же время не отдать должное чуткости Хильды, правильно рассудившей, что из всех вещей хозяйке дороже. Счастливо улыбнувшись, как ребенок, получивший в подарок игрушку, о которой не смел и мечтать, Янина забралась в постель и при свете ночника открыла иллюстрированный изящными ксилографиями готический роман. Горы успокоились, метель стихла, но с приходом темноты ударил мороз, выбелил до звона сад за окном, и там, прямо за путаным сплетением ветвей, красовалась в ясном черном небе едва начинавшая идти на убыль луна, и в хрупком хрустальном воздухе висел недалекий вой.

Янина поежилась, подтянула одеяло и пролистнула особенно мрачную сцену — она читала книгу уже не в первый раз. Она вздрогнула, когда дверь медленно и бесшумно отворилась и тонкий голос позвал:

— Фройляйн Янина?

— Арпад? — откликнулась Янина, и мальчуган, мгновенно преодолев расстояние от двери до кровати, бухнулся коленями на ковер и схватился руками за край ее одеяла.

— Вы слышали? — спросил он страшным шепотом, уставившись на нее огромными темными глазами.

— Зачем ты пришел? Что мама скажет? — Янина отложила книгу в сторону, справедливо рассудив, что Пондораи Томашне не одобрила бы для своего сына подобное чтение на ночь.

— Мама мне не верит! — пожаловался мальчик. — А там волк! Прямо в саду. Я видел. Слышите, как воет?

— Думаю, это просто собака потеряла хозяина, — возразила Янина. — Представляешь, сколько таких собак осталось сегодня в городе? Одних бросили, у других все погибли, а умные животные сумели спастись.

— Почему же они спаслись, если люди погибли? — тихо спросил мальчик.

— Потому что обладают знанием, заложенным предками, — пожала плечами Янина. — А люди такие знания растеряли. Люди много чего изобрели, но стоит им столкнуться со стихией, и они становятся беспомощней, чем… чем любая крыса. Знаешь, почему нам удалось спастись? Потому что мы ехали туда, куда бежали крысы.

Арпад промолчал, переваривая это философское открытие.

— А теперь беги отсюда, — распорядилась Янина. — А то вдруг собака опять завоет, и твоей маме будет страшно без тебя.

— Моей маме страшно не будет, — проворчал Арпад, и в этот миг снова послышался вой — совсем близко, словно прямо под окном.

— Я говорил вам! — мальчик крепко схватил Янину за руку и сунулся куда-то вниз, видимо намереваясь залезть под кровать и заодно утянуть туда и актрису.

— Не бойся! — Янина высвободила руку, встала с кровати и накинула лежавший рядом на кресле пеньюар. — Сейчас посмотрим.

Подойдя к окну, она раздвинула шторы. Сплошь покрытые корочкой инея деревья и обомшелая стена, поблескивая в серебряном свете, выглядели необычайно хрупкими, страшно было произнести слово, ибо казалось, что этот лунно-морозный рельеф может дрогнуть и разбиться от одного лишь вздоха. Никакого движения, никакого звука не могло нарушить эту хрупкую застывшую сказку, и Янина тоже замерла на миг, словно околдованная, но темное скольжение внизу, уловленное краем глаза, блеск кирпично-бурой шкуры в лунном свете разрушили очарование и заставили ее резко дернуться, ударившись носом о стекло.

— Волк? — жалобным голосом спросил мальчик. — Вы видели?

— Что-то видела, — ответила Янина. — Что-то большое. Но слишком быстро и слишком темно.

Из коридора донесся громкий говор, в приоткрытую дверь неуверенно постучали, и прозвучал сварливый голос Ярнока:

— Фройляйн Линдентон? Простите, вы не видели мальчика?

— Да-да, заходите!

Янина отступила от окна, и в комнату вошли Ярнок и Пондораи Томашне, она сразу же бросилась обнимать сына, словно уже и не надеялась найти его живым.

— Переполох на весь дом, — проворчал Ярнок.

Пондораи Томашне извинилась перед Яниной и увела Арпада, на ходу читая ему нотации. Ярнок собрался уходить.