Дыхание Велеса

- Ни черта не нормально! Ты же знаешь – твоя Анника подозреваемая. Захотел, чтобы тебя прирезали на каком-нибудь древнем языческом капище?

- Да не приносили славяне людей в жертву![1] - запротестовал я. Грачёв стал раздражать своими нотациями. Что я ему – подросток? – Анника не сектантка, - упрямо гнул я своё, -  и с Чудовым не знакома. В этом я уверен на сто процентов.

- И на чём же, милый друг, основана твоя уверенность? – презрительно поинтересовался следователь. – На богатом личном опыте? Да любая баба, если захочет, тебя как щенка вокруг пальца обведёт – ты и глазом моргнуть не успеешь! И у тебя не возникало мысли, что Анника к тебе присматривается и желает разнюхать – кто ты, зачем появился в её лесу и кто за тобой стоит? А когда выяснит – заколет на алтаре как жертвенного барашка. Надеюсь, ты не проговорился о нашем расследовании?

- Нет, - теряя терпение со злостью процедил я, хотя в глубине сознания понимал – Грачёв прав. Я мог завалить наше общее с ним дело, но не всегда же получается жить без риска?

- Вот и молодец! Не забывай, ты на задании. Но...если желаешь крутить роман со своей Анникой – пожалуйста! Только в таком случае – проваливай к чёрту, нафиг!

- Хорошо-хорошо, -  мой голос звучал предельно сдержанно, - я всё понял. Я - на задании.

- Ну, вот и славно. – Судя по резко сбавленному тону, Грачёв решил сменить гнев на милость. – Будь предельно осторожен, Рома. Считай себя агентом под прикрытием – слыхал о таких? В общем, отдыхай, работай и живи как будто обычной жизнью – вот только голову не теряй… в прямом и переносном смысле. И потерпи немного со своими любовными страстями. Я сейчас загружен по горло, но как только освобожусь, попробую навести справки про твою Аннику. Ты в Пензу-то, когда возвращаться думаешь?

Вопрос, я бы сказал, был задан по-отечески заботливо, и я невольно вспомнил об отце. Мать уже развелась с ним, и он переехал жить к своим престарелым родителям. По слухам – пил, не просыхая.

- Завтра утром. – От грустных мыслей мой голос прозвучал как-то придавлено. В трубке повисла напряжённая пауза, и, догадавшись о её причине, я добавил: - Доложусь, как сяду в электричку.

- Ну вот - можешь, когда захочешь, - судя по интонациям, Грачёв в этот момент был серьёзен и не ёрничал.

Мой настрой на творческий процесс оказался несколько подпорчен этим телефонным разговором, но, несмотря на это, озёрный пейзаж я всё же завершил. На это у меня ушло около двух часов. Иногда меня отвлекали животные и птицы, мелькавшие на противоположной стороне озера. Их, судя по всему, здесь водилось множество. Впрочем - это не удивляло. Лоси, кабаны, зайцы и прочие звери словно жались к дому Анники. Они чувствовали, что рядом с ней им ничего не угрожает. На обратном пути я даже опасался, что встречусь нос к носу с каким-нибудь хищником, вроде волка, но до заветной полянки добрался благополучно. Уже когда я поднялся на крыльцо, до меня дозвонился личный агент, осведомился о делах и также поинтересовался, когда я буду в Пензе – он заключил выгодную сделку с иностранцами и хотел привезти мне бумаги для ознакомления. Я, в свою очередь, поблагодарил его за работу, а после сказал то же, что и Грачёву – буду, дескать, завтра.

Анники дома ещё не было, поэтому я немного перекусил и не спеша прошёлся по комнатам, разглядывая обстановку. Повсюду царили идеальный порядок и чистота, все вещи и предметы находились на своих местах. В гостиной моё внимание привлекли две фотографии. Они стояли на комоде, в незамысловатых деревянных рамках. На первой, чёрно-белой, изображалась семья из трёх человек: мужчины, женщины и маленькой девочки с огромными белыми бантами, в которой я с трудом распознал свою возлюбленную. Она показалась такой милой и забавной, что я даже невольно улыбнулся. На второй – Анника, какой я её помнил во времена наших встреч на автобусной остановке – только при мне она была серьёзная, а здесь улыбалась. Такой она нравилась больше. И ещё меня не покидало чувство, что я когда-то уже бывал в этом уединённом, но уютном домике. Здесь всё дышало Анникой. Каждый предмет напоминал о ней, и от этого по телу разливалось странное и волнительное тепло.

Через некоторое время, стоя у окна, я заметил двух овчарок, выбежавших из высокой травы и теперь направлявшихся к дому. «Вестники удачи», - так я их окрестил. Как я и предполагал, через несколько мгновений на поляне появилась Анника. Она смотрела как раз на мое окошко, и я приветственно помахал рукой. Улыбнувшись, она помахала в ответ.

Когда я вышел встречать её на крыльцо, овчарки куда-то испарились. Иногда они казались галлюцинацией.

- Привет, - крикнул я издалека.

- Привет! - ответила Анника. - Как ты тут? Не скучал?

В её глазах плясали весёлые чёртики. «Неужели, так рада меня видеть? – радостно подумал я.

- Только по тебе! Что касается всего остального - я всегда найду, чем заняться.

Сблизившись, мы обняли друг друга. Наши губы встретились, и по моему телу побежала волна покалывающего тепла. О пожеланиях Грачёва - насчёт того, что надобно «потерпеть с любовными страстями», - я тут же благополучно забыл. Ну, не верил я в версию, что Анника адепт культа Велеса и как-то связана с Фёдором Чудовым!

- Я такая голодная, ты даже не представляешь, - услышал я, когда на несколько мгновений отпустил её губы. – А когда я голодная, могу стать злюкой.

- Понял. Тогда скорее к холодильнику, - улыбнулся я. – Не хочу, чтобы ты съела меня на ужин.

Мы прошли в дом. Я помог накрыть на стол, пока Анника переодевалась в красивое платье, затеплил огоньками свечи и откупорил бутылку вина, которую притащил из погреба. Мы замечательно провели вечер и наши чувства разгорелись с ещё большей силой. Я решил беречь их с первого дня – как хрупкий цветок, который может осыпаться от неосторожного и громкого слова. У меня не имелось богатого опыта, но перед моими глазами проходила совместная жизнь отца и матери. Не зря я считал себя человеком, способным учиться на чужих ошибках. Другие об этом только говорили, но в итоге учились на своих. Из наблюдений за родителями я вынес важный и простой урок: раны, нанесённые чувствам любимого человека, не заживают никогда. Они либо тихонько кровоточат, либо превращаются в шрамы. А чувства двоих – это костёр среди будничной житейской осени: погасить его легко, а разжечь и заново согреться – гораздо сложнее, если вообще возможно. Отец часто обижал мать, полагая, что ссоры - обычное дело. У всех, дескать, они случаются. Да! – подобное происходило сплошь и рядом, и многим суждено умереть, так и не познав, что бывает иначе. Не так, как у всех!