Дыхание Велеса

Николай оказался гораздо старше её, хотя выглядел достаточно молодо, и, наверное, годился в отцы, зато в постели оказался ненасытным и страстным. В общении был напорист, казался смелым, и Нине даже в голову не приходило, что стремительность, с которой завязались их отношения, связана не с её, Нинкиной, исключительностью, а с его полным к ней безразличием. Ему было наплевать на её достоинства и недостатки, но он преподнёс это как внезапно вспыхнувшее чувство, из-за которого Нина впервые почувствовала себя неотразимой, желанной. Ей было невдомёк, что если бы мужчина желал с ней серьёзных отношений, он бы некоторое время присматривался к объекту своего интереса, оценивал, взвешивал. Но, как правило, молодым женщинам подобные типы кажутся скучными и нерешительными, и Нина, как это ни странно, принадлежала к числу подобных особ. Зато такого секса, как с Николаем, у неё никогда и ни с кем не было!

Ей всю жизнь не хватало мужской заботы, ведь своего отца Нина не помнила: мать развелась с ним, едва ей исполнился годик, а умерший муж думал только о том, как бы чего-нибудь стащить из дома и пропить.  Николай же категорически не употреблял спиртного, будто предугадав, что для Нины это главный критерий в оценке мужчины. Конечно, она обратила внимание на его татуировки, нанесённые на фаланги пальцев, среди которых имелся чёрный ромб в белом квадрате и могильный крест[1], но спрашивать о них робела, опасаясь обидеть возлюбленного. «Сам расскажет, когда захочет, - думала она. – Мало ли в жизни бывает? Ведь как говорят – от тюрьмы и от сумы не зарекайся».

Вскоре они поженились... Николай устроился на лесопилку, но где та находилась – Нина не знала. Раз в месяц он не ночевал дома, объясняя это обязательными дежурствами. Всё стало меняться примерно через год после этого, и Нина не могла понять – почему? Ведь всё так прекрасно начиналось! И вдруг...он впервые упрекнул её в том, что она растолстела и теперь его не возбуждает. Она расплакалась, но решила, что и впрямь виновата. Села на диету. Но несмотря на все старания, упрёков становилось всё больше и больше. После начались оскорбления, издёвки. Она продолжала оправдывать его, защищать, не замечая, насколько ей плохо самой. «Он хороший, - внушала она себе. – В любой семье бывают недопонимания, ссоры. Всё пройдёт». И словно не замечала, что пытается всё исправить, находясь в полном одиночестве. Николай не считал, что благополучие их отношений зависит и от него.

Однажды он ударил её и она, униженная, раздавленная, показала рукой на дверь. Он ушёл, но через час вернулся с букетом алых роз и бутылкой шампанского – Нина очень его любила. Упал на колени и стал умолять о прощении.

- Зачем ты так со мной, Нина? – говорил он, заглядывая в её потемневшие от слёз глаза. – Помнишь, как нам было хорошо с тобой? Сколько счастливых моментов мы пережили вместе? Неужели ты готова всё это растоптать, перечеркнуть? Прости меня, любимая. У меня возникли неприятности на работе, поэтому я и вышел из себя, не сдержался. Клянусь, подобного больше не повторится!

Она поверила... Раз... Другой... Расстаться с ним было невероятно тяжело, но ещё тяжелее было поверить, что перед ней разыгрывался великолепный спектакль. Николаю были неведомы боль и переживания других людей. Она сделалась рабыней коротких приступов притворной нежности, заботы, ласки; верила, что в такие моменты он настоящий, а жестокий, бесчувственный зверь, проявляющийся время от времени – это последствия непростого, тяжёлого прошлого. Но даже если и так – она-то... она-то тут причём? За год совместной жизни Николай свёл их отношения к простой формуле: "Я - весь такой блистательный, импозантный и умный снизошёл до тебя - жалкой и серой женщины, и ты обязана благодарить меня за это". К сожалению, осознание своего печального положения к Нине пришло слишком поздно... Избиения стали регулярными и происходили уже на глазах у дочерей.

Так прошёл ещё один год... Раздавленная, потухшая, несчастная бледная тень – вот во что она превратилась. И ведь удивительно: подруги сочувствовали не ей, а Николаю. «Как такой солидный, всегда опрятный и хорошо одетый мужчина связался с такой невзрачной мышью, как Нинка – неухоженной, не пойми во что одетой и с неряшливой гулькой на голове?» Но что-то неразрушенное, неосквернённое в её душе ещё осталось, и однажды, собрав вещи, она взяла дочерей и ушла к матери. Нетрудно догадаться, что и там ей предстояло выслушать много нелицеприятных слов, но она всё перетерпела и осталась. Николай заявился к тёще в тот же вечер, с вином и цветами. Из его уст лились потоки красивых слов, он улыбался, манерничал и закончилось всё тем, что мать тихонько вызвала Нинку на кухню и заявила: «Такого мужа ещё поискать надо, дура! Чего тебе не хватает? На шею мне сесть вздумала? Нет уж... бери свои чемоданы и пошла вон!»

Грачёв слушал абонента, не перебивая. «И впрямь дурища», - думал он, в очередной раз переворачивая исписанный блокнотный лист. Правда, ему стало искренне жаль эту Нину.

- Вы сбежали от него?

- Да... Я сняла номер в гостинице. Дочки сейчас там, одни... Он найдёт нас, я знаю. Он сказал, что если я уйду от него, то он отыщет меня в полнолуние и убьёт. Помогите... Я не знаю, как жить дальше... Я бы уже давно руки на себя наложила, но мне дочерей жалко - как они без меня?

В трубке послышались рыдания.

- Я сейчас приеду за вами, - сказал Грачёв. – Стойте неподалёку от таксофона и никуда не уходите. Слышите?

- Да. Но как мы узнаем друг друга?

- Я сам к вам подойду. Полагаю, вы одна там такая – заплаканная. В общем, Нина, успокойтесь, ничего не бойтесь, и ждите меня.

Дав отбой абоненту, следователь накинул куртку и выбежал на улицу. Уже за рулём набрал Романа.