Страница 48 из 109
- Помни, брат, - строго молвил он. – Душа подобна дикой кобылице: она мчится туда, где ей будет легко и свободно; она подвержена страстям и соблазнам; она желает угодить телу, и если её не обуздать, то это непременно приведёт ко греху. Для того над душою и поставлен дух: чтобы усмирять душу и направлять её на путь молитвы. Дух есть сила воли, помогающая нам идти наперекор страху и грешным желаниям. Укрепляй его, Игнатий, непрестанно укрепляй, а достигается сие послушанием, постом и усердной молитвой. Вот, давеча, просил я тебя пошить братьям новые камилавки[1] и что же? - так до сих пор ничего и не сделано.
- Твоя правда, отец Александр, - смиренно ответил Игнатий. – Обленился я и в том раскаиваюсь. Прости меня, отче. Завтра же стану исправляться, только возьми меня с собою: одному тебе не управиться, а посвящать в нашу тайну других иноков преждевременно.
«Это верно, - подумал настоятель, - мы могли и ошибиться». Он вздохнул, посмотрел на Игнатия и с печалью молвил:
- Хорошо. Как только станет смеркаться, мы пойдём в деревню и попросимся на ночлег. Лучше всего, чтобы он находился по соседству с домом Глафирой. Сделаем вид, что ложимся спать, а сами усядемся у окошка и станем украдкой наблюдать за её крыльцом. Ну, а дальше видно будет.
На том и порешили. Когда следующей ночью над лесом повисла полная луна, окружённая зыбким желто-белым маревом, в доме Глафиры тихонько скрипнула дверь. На пороге обрисовался тёмный человеческий силуэт, который бесшумной скользнул во двор, и на мгновение слился с землистой чернотой хозяйственных построек. Потом тень появилась вновь, отделившись от стены амбара и, хорошо видимая на фоне снега, двинулась за околицу.
- Что я вам говорил? – взволнованно зашептал Игнатий, прильнув глазом к узкой щели волокового окошка. – Она направляется к лесу. Там самое подходящее место, чтобы обернуться в зверя.
- Да, - невольно согласился отец Александр.
Иного объяснения он тоже пока не находил. И впрямь: зачем девушке так далеко уходить от дома, да ещё в одиночку, в глухую зимнюю полночь? И может ли быть совпадением, что именно в эту ночь, разрезая серую перину облаков, по небу плыла такая тревожная полная Луна?
Подождав, когда фигура девушки исчезла в темноте, монахи потихоньку вышли из избы и двинулись следом. Дойдя до перелеска, за которым начинался глухой бор, остановились и прислушались: вокруг царила какая-то жуткая, напряжённая тишина. Что делать дальше, они не знали: зверь мог почуять их и тогда кто знает, суждено ли им дожить до рассвета?
- Подождём здесь, - едва слышно, прошептал отец Александр. – Когда происходит превращение, оборотень испытывает сильную боль и непременно подаёт голос.
Игнатий, судорожно сглотнул и, соглашаясь, кивнул. Монахи встали за стволом дерева и замерли, тревожно всматриваясь в чернеющую перед ними чащу. Густой мрак разъедал им глаза, вызывая слёзы, а царившая вокруг тишина всё сильнее холодила кровь.
Они не догадывались, что и за ними наблюдают: неясная тень Веданы бесшумно перемещалась между деревьями, втягивая ноздрями ночной воздух. Она всё слышала, и если бы лунный свет коснулся её своими лучами, то непременно явил бы лесу бледное лицо и застывшую на губах улыбку. Девушка узнала Игнатия: от него исходил тот же запах, что и от чернеца, которого она едва не убила в ночь первого превращения. «Они уверены, что Глафира и есть оборотень, - презрительно думала Ведана. – Что ж, не стану их в этом разубеждать». Того, кто находился рядом с Игнатием, она не знала. Впрочем, её это совсем не волновало. Ведана обошла монахов стороной и двинулась по следу Глафиры. Что ж, вот и она! Мерзкая сплетница стояла на берегу озера в тёплой рубахе, спускавшейся до пят, и бормотала слова любовного приворота. Ей было страшно. Она дрожала и дико озиралась по сторонам, вращая горящими зрачками, но продолжала делать то, чему научила её ведьма. «Сильно ей Вышата в сердце запал, - усмехнулась про себя Ведана, - ишь, как старается, а у самой поджилки трясутся». Было заметно, как Глафира спешит, коверкая слова. Ей хотелось поскорее завершить ритуал и броситься со всех ног домой – подальше от страшного места. Наконец, взмахнула рукавом, и оттуда выскочила огромная жаба. "Так вот кого ты в узелке несла, когда от ведьмы возвращалась" - поняла Ведана. Оказавшись на снегу, жаба некоторое время сонно смотрела на озеро, затем выпучила глаза, раздула пятнистый кожаный мешок, отвратительно квакнула и попрыгала в сторону деревни. Ей предстоял долгий путь: через лесную чащу, затем перепаханное мёрзлое поле и до избы Вышаты, куда она должна была проникнуть и ждать его возвращения из города, чтобы заразить колдовской любовью.
- Ну, иди же сюда, - тихонько зашептала Ведана, наблюдая за движениями жабы, и когда та оказалась рядом, придавила её ногой.
«Фу! Какая гадость!» - чуть не сорвалось с языка девушки, когда от земли пошёл зловонный запах. Однако, следовало поспешить: рубаха Глафиры уже мелькала среди деревьев. Ведана же наоборот - сбросила с себя одежду, сделала несколько шагов и прыгнула вперёд головой, оборачиваясь в воздухе. Через мгновение на едва приметной тропинке, петлявшей вдоль озера, показался зверь. Не удержавшись, приблизился к самой кромке берега, и взглянул на своё отражение в воде – оттуда на него уставилась свирепая волчья морда с горящими, словно уголь, глазами, и висевший прямо над нею тревожный лик Луны. Несколькими мощными прыжками зверь опередил Глафиру, двигаясь чуть в стороне, а затем, круто изменив направление, бросился наперерез. Выскочив на тропинку, возле которой прятались монахи, задрал морду к небу и завыл.