Маяк ветров

Сорвался с места, устремился вперед. Ноги не чувствовали земли, едва ее касались, но тропа сама бежала прочь, сматывалась словно клубок ниток. Еще миг – и показалось селение племени.

Опустевшее, тихое.

След от главного костра чернел посреди поляны, угли еще были теплыми. Но никого вокруг, ни людей, ни ланей. Жилища разобраны, осталась лишь пара навесов. Криджи обошел поляну по кругу. Шаг за шагом тело теряло легкость, идти было все сложнее, хотелось лечь, замереть, забыть обо всем. Печаль и страх клубились в сердце, и лес уже не казался родным, он стал зловещим, опасным.

Криджи остановился там, где прежде был шалаш его семьи. Теперь о нем напоминали лишь борозды в земле и темное пятно очага. Стоять больше не было сил, и Криджи опустился на колени, провел руками по исчезнувшему порогу. Где Аэш, где Стрекоза, где Джута?

Тени расступились, и к Криджи прыгнула белка. Закат сделал ее рыжей, словно пламя. Черные глаза смотрели пристально, серьезно. Криджи протянул руку, и белка коснулась ее когтистой лапой.

– Родич, – сказала белка, – не бойся. Все ушли.

– На летнюю стоянку? – спросил Криджи, но понял – нет, для этого рано.

– Дальше, – ответила белка. Ее уши дрогнули, и Криджи тоже прислушался. Уловил далекое пение, бой барабанов. Но разве так поют в весенний праздник? – К западному краю леса. Или дальше. Сюда не вернутся.

– Из-за города? – прошептал Криджи. – Что-то случилось?

– Приходили, спрашивали о тебе. – Белка смотрела все также внимательно, неотрывно, и он растворялся в этом взгляде. – Просили помочь. Старейшины не согласились, прогнали их. Решили уйти, пока не началась вражда.

Криджи хотел сказать: из-за меня, я виноват. Но не смог произнести этих слов. Он должен был спасти Йи-Джен, даже если бы в племени все отреклись от него за это.

– Не печалься, – сказала белка. – Я покажу тебе родных.

Острые коготки впились в ладонь Криджи, полоснули болью. Мир вспыхнул, почернел и изменился, стал другим.

Криджи увидел свое племя.

Стоянка раскинулась на незнакомом склоне, вдоль ручья. Ивы оплетали корнями берег, тянули к воде ветви, едва тронутые свежей листвой. Туман наползал на недостроенные жилища, скрывал фигуры и лица, но Криджи не сдавался – всматривался, искал.

Сперва услышал голос – усталый, но настойчивый голос Стрекозы:

– А почему? Как же праздник? Праздника не будет?

Стрекоза, Аэш, отец и даже старшая Ро, – все вместе сидели возле тлеющего очага, под открытым небом. Рядом лежали мешки с поклажей, а поодаль бродила лань – тень в волнах тумана.

– Будет. – Джута улыбнулся, потрепал Стрекозу по волосам. – Вот поставим дома и начнем встречать весну.

– А Криджи? – не унималась Стрекоза. – Вернется на праздник?

– Хватит, – одернула ее Аэш. Так резко, что младшая сестренка взглянула испуганно. – Говорили же, нет. Ему здесь опасно.

– Ну же, что вы. – Отец протянул им руки, пытаясь успокоить и примирить. – Нам пора к большому костру. Слышите? Там уже поют.

Криджи прислушался. Да, вот гулко бьют барабаны, вот звонко вздрагивают бубенцы, а вот и голоса, один за одним подхватывают песню.

Она лилась протяжно, тоскливо и слова все были о разлуке. Память распахнулась, подсказала: это песня странников. Тех, кто навсегда оставил свой дом и ищет приют в новых землях.

Почти все племя собралось у костра. Люди подходили, подбрасывали ветки в высокий огонь и оплакивали покинутый лес. Криджи вглядывался в лица родичей, узнавал охотников, целителей, старейшин. Шаман, озаренный пламенем, бил в барабаны, то подгонял, то замедлял песню. Лицо его было исчерчено сажей, в ушах качались костяные серьги.

Вдруг шаман повернулся, взглянул на Криджи. И тот на миг увидел себя его глазами – спящего в странном полупустом доме, на лоскутном одеяле среди груды подушек.

– Тебя ищут, – сказал шаман. – Враги и друзья. И те, и другие близко. Не отвергай помощь друга и не дай врагу поймать себя.

Звук шагов заставил проснуться. Криджи поспешно сел и невольно взглянул на свою ладонь. Закат догорал, но даже в сумраке было видно: на руке ни царапины. Но боль все еще билась, саднила – будто коготки белки впились наяву.

Шаги затихли, на пороге показалась Йи-Джен. Свет хлынул в комнату, качнулся теплыми волнами, – в руке Йи-Джен держала фонарь, огонек за стеклом трещал и бился. Криджи не сразу понял, что в ней изменилось, а потом увидел – она сменила тяжелую дорожную одежду на полотняные штаны и рубашку, расшитую яркими шнурами.

– Ты уже не спишь? – спросила Йи-Джен. Мокрые черные пряди падали ей на лицо. – Я приходила, а ты спал и говорил во сне, только я ничего не поняла.

– Это наш лесной язык, – ответил он. Слова давались с трудом, сон не отпускал.