Страница 53 из 56
Эпилог.
Карлайл еще около двух недель оставался с Вольтури - ровно до того момента, когда произошло нечто ужасное, вошедшее в историю человечества под названием «Сентябрьские избиения священников».
Это и было то самое развлечение, которое Аро приготовил для Кая и заключалось оно в следующем:
По свидетельствам очевидцев циничные и поражающие своей бесчеловечной жестокостью расправы над служителями культа вершились одновременно в нескольких местах Парижа: в аббатстве Сен-Жермен-де-Пре, в монастыре Францисканцев, в тюрьмах Ла-Форс и Сен-Фирмен. Впрочем, эти свидетельства уже никому не кажутся достоверными, а многие из них и вовсе слывут подделками, а все потому, что некто, по фамилии Майяр – кровавый трибун, вершивший это адово судилище, упоминался и там и там – а как, в самом деле, он мог присутствовать во многих местах одновременно?
Многие историки посчитали, что этот факт полностью опровергает топографию событий, а иные решили, что этот Майар был поистине деятельным человеком – раз успевал везде. Эти последние были не так далеки от истины – для Аро быстрое передвижение не являлось проблемой. Отнюдь.
Но он лишь созерцал. Улыбаясь мыслям о том, что эта невинная шалость, весьма кстати укрепит его положение как «Верховного существа». Лишив французов «духовных кормчих», он напитает их тем, чем следует.
Всем же остальным в эту ночь, по праву, занимался Кай.
Убийства продолжались 14 часов и закончились с первыми лучами рассвета. В сумраке, под бледным сводом утреннего неба смутно виднелись темные груды распростертых трупов. Высокие строения аббатства возвышались торжественные, молчаливые и равнодушные, бросая на эту картину свою холодную тень. Из-за длинной ограды аббатства виднелись деревья сада, раздавались безмятежный щебет птиц, шум их крыльев.
На углу улицы Бурбон де Шато встретились две добрые соседки. Одна рассеянно прислушалась к странному, монотонному шуму, похожему на протяжные стоны из самой преисподней:
- Что это? – спросила она.
- Разве вы не знаете, что в тюрьмах кипит работа? Посмотрите-ка на ручей. - Ручеек был совершенно красным — он весь состоял из крови. Это была кровь несчастных, убиенных в тюрьме аббатства. Всего их было 270 душ.
А в воскресенье 9 сентября открывалась ярмарка в Сен-Клу. Весь Париж толпою явился туда; никогда не бывало более веселого и блестящего празднества. В то время как там танцевали и кутили, могильщики уносили в каменоломни Монруж уже забытых мертвецов, огромные груды которых скопились во дворе старого аббатства Сен-Жермен-де-Пре.
Некоторые из них упокоились на кладбище Воржир, где сейчас стоит Часовня мучеников, а большую же их часть просто свалили в колодец аббатства и засыпали мусором, ибо могильщики утомились этой неблагодарной работой – сгружать и увозить растерзанные тела.
Аро немного посокрушался по этому поводу, сетуя на бессовестную леность работяг - как многие жестокие тираны он был сентиментальным.
Все это окончательно подорвало самообладание Карлайла.
И он потребовал от Аро отпустить его.
Старейшина долго и пристально вглядывался в пронзительные светлые глаза американца, пылающие, требовательные, почти сумасшедшие. Изливающие такую боль. Такую тоску, что тысячелетнему вампиру стало не по себе. Он не любил тягостных эмоций.
- Что ж, я вижу, как тебе нелегко, Карлайл, - Аро расправил плечи, будто желая избавиться от нелепого, лишнего груза. Лицо его выражало легкое смятение и недоумение. – Ты можешь идти, – разрешил он, - но помни, это только мое решение и оно не окончательное. Кай и Марк еще должны сказать свое слово. А потому – ты вернешься. В Вольтерру. Скажем… лет через пятьдесят.
- Благодарю, – выдавил из себя Каллен, и резко развернувшись на каблуках, спешно подался к двери.
- О, не стоит, друг мой, – ласково пропел ему вслед Аро, - не стоит…
Карлайл ушел. А кровавая драма во Франции продолжалась…
Какое-то время он пытался отыскать следы Гаррета, но безуспешно. А затем понял, что не может больше оставаться в этой стране. На этом континенте.
До конца 19 века Каллен, словно ища забвения и спокойствия, метался по всей Земле: он побывал в Египте, Амазонии, Ирландии, Великобритании, России, Румынии, Германии, много где еще. Менялись места, декорации, страны, языки, но одно оставалось неизбежным – его бессмертие. Его одиночество. И его совершенная память… как проклятье.
Вольтури, кажется, забыли о нем…
А Гаррет?
Он уходил, но каждый раз возвращался, наблюдая за жизнью Тони и Луизы издалека.
Когда, через семь месяцев, после ее спасения у них родился сын, Гаррет исчез из Франции на целых два года, убеждая себя, что так, видит Бог! так - лучше. Он просто обязан был так поступить.
Но что-то, жившее в груди – терзающее его, воющее, скребущее когтями, тянуло его туда.
И в конце концов, он подчинился. Убеждая себя в том, что делает это только ради их безопасности.
Какая, к черту, безопасность? Ты сам представляешь самую страшную угрозу для них!
Он старался держаться поодаль.
Молодая семья Демеран, получала нежданные денежные вспомоществования, которые оказывались всегда к месту. А еще - Лу скрывала это от мужа – ей приходили письма, в которых, пожелавший остаться неизвестным, доброжелатель, предупреждал ее о… да обо всем на свете – о прохудившейся крыше, об арестах – о том, что так или иначе, могло угрожать их жизни и спокойствию.
Благодаря этому анониму, они даже переехали в более спокойную провинцию, покинув привычный Аррас. Но письма приходили и после.
Лу, прижимала их к груди и тихо плакала, ей казалось, что она понемногу сходит с ума… а как иначе объяснить то, что она читает весточки с того света? Конечно – это был ЕГО почерк. И ничей больше. Ведь за полгода их переписки она изучила каждую крошечную завитушку…
Антуан ушел из жизни в 1812 году. Хороший возраст. Хорошая жизнь – в которой была любимая женщина и обожаемый единственный сын. Он ушел тихо и легко - в полной уверенности, что взял от жизни все – везение никогда не отворачивалось от Демерана. За исключением одного единственного раза.
Он и сыну всегда говорил:
- Бог любит меня, Демьен. Определенно. Столько раз бывал я на волосок от смерти – и ни одной царапины!
Именно тогда – после похорон, Гаррет и увидел его. Мальчика, на которого сознательно старался никогда не смотреть. Мальчика, который вырос. И стал молодым мужчиной. Демьен получил двухдневный отпуск в военной Академии, что бы проститься с отцом. Он смотрел на мир такими знакомыми, серыми, как ноябрьское небо, глазами…
Гаррет оцепенел и совершенно оглушенный наблюдал, как юноша поддерживает под руку свою мать – Луиза была по-прежнему красива и стройна, «вьероуз» - как сказали бы ценители женского очарования. Увядающая роза. Конечно, еще не старая, но уже и не бутон… Гаррет не замечал ее мелких морщинок, слегка потускневших волос – она всегда оставалась для него ЕГО ЛУ – самая прекрасная. Единственная. Родная. Он смотрел вслед - отмечая, как эта утрата ссутулила ее плечи, и она с охотой принимала помощь сына, опираясь на его руку, неспешно ступая на подгибающихся, неверных ногах. Эти двое медленно удалялись по узкой тропинке от фамильного склепа. А Гаррет… он никогда так остро не чувствовал своего и ИХ одиночества. Никогда…