Рожденные революцией.

Пролог.

Он упал на ко­лени, за­жимая сла­бе­ющей ру­кой ра­ну на жи­воте. Со­чив­ша­яся сквозь паль­цы кровь ок­ра­шива­ла тем­но-крас­ным, рас­полза­ющим­ся пят­ном ки­пен­но-бе­лую ба­тис­то­вую ру­баш­ку, объ­ем­ные ру­кава ко­торой бы­ли уже из­рядно пот­ре­пан­ны­ми и по­серев­ши­ми от пы­ли. Длин­ные пря­ди рас­тре­пав­шихся ру­сых во­лос не­оп­рятным кас­ка­дом упа­ли на лоб, зас­ти­лая гла­за, ще­коча ноз­дри.

Пе­ред уга­са­ющим взо­ром все плы­ло, и юно­ша был вы­нуж­ден схва­тить­ся сво­бод­ной ру­кой за до­щатую сте­ну сен­но­го са­рая, вго­няя под ко­жу ла­дони ос­трые иг­лы су­хих дре­вес­ных за­ноз.

Го­рячая кровь про­пита­ла уже и его си­ний плот­ный жи­лет, и об­ле­га­ющие брю­ки, и те­перь, стру­ясь по но­гам, сте­кала к ко­леням, об­ра­зовы­вая из­рядную лу­жу, ко­торая, впро­чем, быс­тро впи­тыва­лась в зем­лю, при­поро­шен­ную су­хой со­ломой и хруп­кой ос­тро­конеч­ной лис­твой, об­ле­та­ющей с кро­ны ста­рого каш­та­на рас­ки­нув­шей­ся над са­ра­ем

«Как ра­но в этом го­ду опа­да­ют листья…» - мель­кну­ла не­умес­тная мысль. И Гар­рет, с тру­дом пре­воз­мо­гая боль, вло­жив все ос­тавши­еся си­лы в пос­ледний от­ча­ян­ный ры­вок, за­полз в са­рай и рух­нул на кол­кое, пыль­ное се­но, за­рыва­ясь ли­цом в пах­ну­щую пре­лым раз­нотравь­ем под­стил­ку.

Гас­ну­щее соз­на­ние про­дол­жа­ло улав­ли­вать да­лекий шум: зал­пы ору­дий, рев обе­зумев­шей тол­пы…эта ус­тра­ша­ющая ка­кофо­ния сли­валась в мо­нотон­ный про­тяж­ный звук, по­хожий на тот, с ко­торым гроз­ный штор­мо­вой оке­ан, гро­хоча и сте­ная, ата­ку­ет неп­риступ­ные ска­лы.

На­род буй­ство­вал: «бе­шен­ный»* сброд и сан­кю­лоты*, опь­янен­ные приз­рачной сво­бодой, жад­но пог­ло­щали боль, страх… смерть – и сво­их и про­тив­ни­ков – всех без раз­бо­ру, и ни­как не мог­ли на­сытить­ся этим кро­вавым, изу­вер­ским зре­лищем.

Там, у стен осаж­денно­го зам­ка Тю­иль­ри, где пред­ки Лю­дови­ка XVI по­веле­вали ми­ром, вер­шился страш­ный суд над аб­со­лютиз­мом.Но Гар­рет Клод Де Вер­жи уже не на­де­ял­ся уз­реть аго­нию ко­ролев­ской влас­ти. Хо­тя и стре­мил­ся к это­му всей ду­шой, обу­рева­емый ди­ким же­лани­ем ЖИТЬ.

Жить, что бы ды­шать сво­бод­но, в сво­бод­ной стра­не, с рав­ноправ­ны­ми счас­тли­выми граж­да­нами, жить, что бы… лю­бить.

Но он знал, что уми­ра­ет. Что ему не суж­де­но боль­ше сор­вать ук­радкой, слад­кий по­целуй с неж­ных тре­пет­ных губ его воз­люблен­ной… его Лу­изы… А тем вре­менем, эти са­мые граж­да­не, за чье бе­зоб­лачное бу­дущее он зап­ла­тил столь не­помер­но вы­сокую це­ну, все сте­кались и сте­кались ко двор­цу: по ули­це Сен-Ни­кез, по Ма­лой Ка­русе­ли, по на­береж­ной Се­ны, вле­комые не­уем­ной жаж­дой рас­пра­вы. Тол­па при­быва­ла как при­лив, и все но­выми и но­выми вол­на­ми об­ру­шива­лась на сте­ны Тю­иль­ри.

На­конец, ког­да ко­роль с семь­ей по­кинул дво­рец, из­можден­ные го­лодом и раз­ру­хой прос­то­люди­ны, мя­теж­ни­ки и смуть­яны, от­ча­ян­ные го­лово­резы и ма­роде­ры, вся эта пес­трая, раз­но­шерс­тная тол­па, гор­до име­новав­шая се­бя «пат­ри­ота­ми», воз­ли­кова­ла от пред­чувс­твия ско­рой по­беды, и вор­ва­лась в га­лереи двор­ца.

За нес­коль­ко ми­нут тол­па на­вод­ни­ла по­кои – пат­ри­оты сно­вали пов­сю­ду, они ос­матри­вали кры­ши, ко­ридо­ры, кла­довые, це­ленап­равлен­но гра­бя дво­рец и по­пут­но уби­вая уце­лев­ших швей­цар­цев – раз­би­тых на­голо­ву ар­мей­цев ко­роля, а так­же за­меш­кавших­ся слуг из сви­ты. Их, нес­час­тных и обе­зумев­ших от стра­ха ко­лоли пи­ками, ру­били на­от­машь саб­ля­ми, выб­ра­сыва­ли жи­выми в ок­на… нес­мотря на плач и моль­бы.

Не ща­дили ни­кого – ни жен­щин, ни прид­ворных маль­чи­шек. На­бив кар­ма­ны, чем толь­ко мож­но, бан­ди­ты ри­нулись, ес­тес­твен­но, на кух­ню. Ма­лень­ко­го щуп­ло­го по­варен­ка, не ус­певше­го убе­жать от из­вергов, за­тол­ка­ли в ко­тел с ки­пящей во­дой и пос­та­вили на го­рящую печь… а за­тем «пат­ри­оты» наб­ро­сились на при­пасы съ­ес­тно­го. Каж­дый зав­ла­девал тем, что бы­ло под ру­кою: один та­щил вер­тел с дичью, дру­гой – око­рок, тре­тий – ог­ромно­го рей­нско­го кар­па.

Пог­ре­ба, где хра­нились ви­на и ли­керы пред­став­ля­ли со­бой не­опи­су­емое зре­лище: пол там ус­ти­лал тол­стый слой би­тых бу­тылок, на ко­тором впе­ремеш­ку с тру­пами по­беж­денных, ва­лялись мер­твец­ки пь­яные по­беди­тели. Муж­чи­ны и жен­щи­ны, зах­ле­быва­ясь в ди­ком вос­торге, со­бира­лись це­лыми сот­ня­ми в вес­ти­бюле у юж­ной лес­тни­цы зам­ка и пля­сали - гряз­ные, по­луго­лые, су­мас­шедшие, сре­ди по­токов ви­на и кро­ви.

Во дво­ре ад­ское пир­шес­тво то­же при­об­ре­ло са­дист­ский раз­мах – там, оз­ве­рев­шая го­лыть­ба на кос­трах па­лила те­ла уби­тых при штур­ме швей­цар­цев, от­пля­сывая вок­руг ча­дящих ос­танков ди­кую сар­ба­наду.

Пе­пел и ле­беди­ный пух, из рас­по­ротых саб­ля­ми пе­рин, ви­тал в рас­ка­лен­ном ав­густов­ском воз­ду­хе.

Стек­ла зве­нели, под уда­рами ра­зящих пик… взла­мыва­лись сто­лы и сек­ре­теры, раз­би­вались дра­гоцен­ней­шие фар­фо­ровые ва­зы, без­жа­лос­тно кру­шилось все, что не­воз­можно бы­ло унес­ти: не­имо­вер­ной кра­соты ча­сы, ук­ра­шав­шие кон­соль, ста­туи, ба­рель­ефы, сры­вались порть­еры и го­беле­ны. Рас­таски­вались и ис­че­зали в без­донных, ка­жет­ся, за­латан­ных гряз­ных кар­ма­нах: зо­лото, ас­сигна­ции, сто­ловое се­реб­ро, ук­ра­шения, кни­ги из биб­ли­оте­ки, све­чи и кан­де­ляб­ры, белье… Столь­ко сок­ро­вищ, не­ожи­дан­но по­пало в их заг­ре­бущие ру­ки…

Доб­ра­лись и до пос­те­ли ко­роле­вы, из ко­торой бес­стыд­ное глум­ли­вое ста­до, сде­лало аре­ну для са­мых мер­зких, пь­яных неп­ристой­нос­тей…

10 ав­густа 1792 го­да. День, ко­торый го­товил­ся ка­нуть в ле­ту, уне­ся при этом с со­бою мно­гие сот­ни че­лове­чес­ких жиз­ней, пе­рема­лывая их в бес­по­щад­ных жер­но­вах ре­волю­ции.

Та же участь бы­ла уго­това­на и Гар­ре­ту, ко­торый, шум­но вби­рая в лег­кие воз­дух, еще цеп­лялся за ус­коль­за­ющее, как пе­сок сквозь паль­цы, соз­на­ние. Он ве­рил, что ЕГО жизнь прош­ла не нап­расно. Но, это был еще да­леко не ко­нец. Гар­рет и не по­доз­ре­вал, что еще дол­гие го­ды его мно­гос­тра­даль­ную ро­дину бу­дут тер­зать по­жари­ща внут­ренних про­тиво­речий и внеш­них аг­рессий, не ду­мал, что че­хар­да сме­ня­ющих друг дру­га рес­публик и им­пе­рий по­ложит на пла­ху са­мые свет­лые го­ловы. А изоб­ре­тен­ная дь­яволь­ская ма­шина для убий­ств – гиль­оти­на, обез­гла­вив мо­нар­хию, в ли­це ко­роле­вы Ма­рии-Ан­ту­анет­ты и ее суп­ру­га - Лю­дови­ка XVI, во вре­мена пос­ле­ду­юще­го тер­ро­ра, бу­дет ис­прав­но унич­то­жать на­род, над­садно пос­кри­пывая и быс­тро пе­реру­бая шей­ные поз­вонки жер­твам, к вя­щему не­удо­воль­ствию тол­пы, жаж­ду­щей «хле­ба и зре­лищ», а имен­но – му­читель­ной и дол­гой аго­нии при­гово­рен­ных к смер­ти.

Что на­род, раз­вра­тить­ся по­доб­ны­ми вак­ха­нали­ями нас­толь­ко, что жен­щи­ны, до то­го слыв­шие доб­ро­детель­ны­ми ма­теря­ми и суп­ру­гами… эти жен­щи­ны до то­го ог­ру­бе­ют и про­ник­нутся жи­вот­ны­ми страс­тя­ми, что во вре­мя мас­со­вых убий­ств от­кры­то бу­дут пить вмес­те с убий­ца­ми кровь еще тре­пещу­щих жертв. И да­же по­лучать пла­ту за из­де­ватель­ства над осуж­денны­ми на смерть. Что в ожи­дании сле­ду­ющей каз­ни, в бес­ко­неч­ной кро­вавой че­реде, они бу­дут си­деть вок­руг гиль­оти­ны с вя­зани­ем в ру­ках, ко­ротая не­дол­гий скуч­ный про­межу­ток вре­мени за лю­бимым ру­коде­ли­ем.

Гар­рет Клод Луи Де Вер­жи, чьи свет­лые иде­алы впол­не вы­ража­лись тре­мя ко­рот­ки­ми и объ­ем­ны­ми сло­вами: «Сво­бода, Ра­венс­тво, Братс­тво», не мог се­бе да­же во­об­ра­зить по­доб­но­го…