Страница 30 из 56
Глава 14. Штурм.
В 5. 25 утра, за пять минут до того как в павильоне Флоры раздастся пронзительный и тревожный бой часов, Луиза вдруг резко села на кровати, жадно хватая ртом сухой горячий воздух. Грань между сном и явью была настолько зыбкой, что в первые секунды она не понимала, где находится – пульсирующая темнота давила и жгла, а тишина звенела, впиваясь в мозг как алмазный бурав. Лу зажала рот ладонью, предотвращая сдавленный крик, рвущийся из ее груди.
Ночь с 9 на 10 августа 1792 года выдалась неимоверно душной для этой поры и необычно тихой – словно природа замерла в ожидании чего-то неизбежного и… зловещего. Листья в саду замка Тюильри казались вырезанными из черной жести – ни шороха, ни звука… В разгоряченном воздухе, неподвижном и спертом – будто в давно закупоренной пустой бутылке висело почти осязаемое предчувствие.
Но где-то там – высоко наверху незримые потоки гнали к Парижу тяжелые неповоротливые облака – грязно-серые и набрякшие влагой, словно мозги, переполненные дурными мыслями.
Сердце Лу болезненно сжималось, и несмотря на то, что пряди ее волос тяжелыми змеями обвивали шею, прилипая к влажной горячей коже, а лоб был покрыт испариной и даже струйки пота, стекали по коже спины, прямо между лопаток - девушку бил озноб.
Она бы не смогла объяснить, пожалуй, и сама себе, что ее так поразило и встревожило в этот предрассветный час – «час быка» - когда все живое безмолвствует, когда чаще всего - безболезненно, во сне, умирают старики…
Зубы выстукивали нервную дробь, волны зябких мурашек окатывали ее с ног до головы, приподнимая волосы на затылке. Темнота все сгущалась, внушая какой-то первобытный, суеверный ужас. Лу испытывала только одну потребность – бежать… бежать из этого проклятого замка прямо сейчас, сию же минуту. «Он возвращается!» - решила, наконец-то девушка. Кто еще, кроме ее мучителя мог бы привести ее в такое состояние? Адреналин, заставлял ее мышцы непроизвольно сокращаться, гнал ее, подталкивал к решительным действиям. Предчувствие…
Лу судорожно заметалась по комнате. Мария всхрапнула и замолчала на своем сундуке в углу. Замерев, как настороженная кошка, девушка задержала дыхание, немного приходя в себя, и вспоминая, что у дверей и под окнами дремлют караульные. Стараясь производить как можно меньше шума, Луиза нащупала в темноте платье служанки, и тут… раздался этот странный, нереальный, ужасающий звук от которого сердце ее неловко ткнулось в ребра и снова зашлось, спотыкаясь в неровном ритме – часы в павильоне Флоры, водруженные на консоль к приезду короля отбивали полшестого утра… несмотря на то, что полвека уже как были неисправны. Господин Мик – архитектор, проводивший реставрацию замка, счел, что ремонт этой древней и баснословно дорогой безделушки не позволит ему уложиться в смету расходов, и вычищенные до блеска, они стали лишь незначительным и громоздким элементом декора. Часы били – неистово, как набат… обреченность.
Гаррет тоже не спал в эту ночь, впрочем, как и во многие предыдущие:
Под утро они с Тони и Пьером возвращались с заседания Тайной Директории Комитета Федератов, что вот уже месяц собиралась в зале корреспонденций Якобинского клуба.
Их «Народная партия» присоединилась к федератам, как и множество других добровольцев со всех сторон Франции, создавших этот комитет, который возглавлялся авторитетными лидерами, в число которых входил и Пьер Роббер.
В непримечательных кабачках, таких как «Золотое солнце», на улице Сент-Антуан, близ Бастилии или «Синий циферблат», на бульваре, эти самые лидеры разработали план восстания, движения колон, и штурма дворца.
Задачей Комитета так же являлось обеспечение прибытия в столицу батальона «умеющих умирать»*. К началу штурма число провинциального ополчения, собранного в защиту революции, достигнет шести тысяч.
Однако, в Париже существовала еще одна политическая сила - вторым руководящим центром революции являлось Собрание делегатов секций города Парижа*.
Заседания секций происходили параллельно заседаниям Тайной Директории: представители мелкой и средней буржуазии, желали опереться на санкюлотов в своей борьбе против короля, поэтому их заседания были открыты для ВСЕХ граждан, не только "активных". Помещениями, где собирались комитеты секций, часто служили комнаты на антресолях или подсобные помещения в церквях. Вскоре образовывалось Центральное бюро секций, делегаты которого собирались в ратуше. Таким образом, в Париже появился альтернативный якобинский муниципалитет...
Как бы там ни было, и федераты и секции преследовали одну цель – свержение короля Франции Людовика XVI прозванного в народе «месье веТо», или «Толстый вето» - вероятно оттого, что конституцией, принятой в сентябре 1791 ему все же отводилось право накладывать вето на принятые Законодательным собранием акты. И хоть и номинально, но он все еще оставался монархом.
Законодательное же собрание в конце июля-начале августа просто лихорадило: сторонники короля из группировки фельянов* изо всех сил отстаивали интересы монархии, но под давлением требований секций Парижа о свержении короля, депутаты вынуждены были одобрить петицию о всеобщем вооружении народа пиками.
К утру 10 августа часть Законодательного собрания захочет подняться и идти в Тюильри с депутацией к королю, фактически на его защиту. Но жирондисты и Гора* не поддержат это предложение...
Гаррет, все предшествующее время находившийся в каком-то горячечном возбуждении, подпитываемым мстительным негодованием, вдруг понял, что смертельно устал. Он не находил в своем сознании ни одного светлого проблеска, уцепившись за который, можно было бы воспрять духом. Ненависть. Сокрушительная ненависть к Де Приньену, лишившему его права на счастье, всколыхнула прежнее его юношеское презрение к порочным и лживым снобам, напялившим маску аристократизма… она опустошила его душу… вобрала ее всю – как небо высушивает и вбирает влагу, перед тем как разразиться страшной бурей. Гаррет чувствовал себя… даже не старым – древним как египетская мумия. Почти неживым… до штурма оставалось всего несколько часов. «Надо поторопиться» - подумал виконт. Они направлялись в штаб-квартиру «Народной партии», но лишь затем, что бы наскоро переодевшись и захватив оружие, присоединиться к остальным демонстрантам, уже направлявшимся к Тюильри.
- Пьер, как ты думаешь, Верховное существо… это человек? – неожиданный и какой-то неуместный вопрос Антуана вывел Гаррета из апатичного состояния:
- О чем ты, Тони? – виконт недоуменно взглянул на друга, который, вопреки заливистому смеху Пьера, оставался серьезным.
- Ну, ты же сам говорил, - обратился Демеран к Пьеру – что старик Жан – Жак и Робеспьер тоже, имели с ним дело лично?