Тени Грехов

Открыв глаза, гляжу, не замечая, 

Но светел тёмный взгляд моих очей, 

Когда во сне к тебе их обращаю. 

Отрывок из сонета Шекспира № 43. 

Перевод: С. Маршака.

– Проходи, – освобождая дорогу в узкий коридор, Милана, облачённая в старый растянутый свитер и широкие тёмные брюки, сделала пару шагов в сторону. – Будешь чай? – несмело поинтересовалась она. – Кофе? – на её накрашенные алой помадой губы легла блёклая тень улыбки. 

– Благодарю, но нет, – ответил Радан и, закрыв за собой дверь, попытался поймать рассеянный взгляд Миланы, но у него ничего не вышло. Смотря куда-то поверх его плеч, она едва заметно кивнула и, развернувшись, нетвёрдой походкой прошла вглубь своего временного жилья. 

Радан молча последовал за ней и спустя мгновение очутился в центре небольшой, но довольно уютно обставленной комнаты. Мебели было немного, большую часть пространства занимали две стоящие друг напротив друга кровати, меж которыми находился круглый придвинутый к окну стол. Расстёгивая куртку – в помещении было довольно душно – Радан стал внимательно наблюдать за Миланой, которая, выключив старое радио и присев на один из стульев, сложила на коленях руки. Вглядываясь в некогда родные сердцу черты лица, Радан не чувствовал ровным счётом ничего. Внутри властвовала абсолютная пустота, словно на холсте выцвели все краски, а сам он никогда и не любил девушку, на которую та была похожа, как сестра-близнец. 

С Миленой дело было иначе. Пленница зазеркалья побуждала его память являть на свет рой воспоминаний, что как гарпии устремлялись к нему, представляя взору не горящие в огне времени картины, где он был счастлив и несчастлив одновременно. Его душа, вопреки давлению на неё разума, откликалась на немой крик отчаяния девушки. И сейчас он знал почему. Долгое время удерживая глубоко внутри себя двух сероглазых призраков, он упорно не желал разжимать с ними пальцев, опасаясь, что если он это сделает, то потеряет Авелин, что эхом вошла в его жизнь; неприметно и тихо стала ему близка, дорога. Что он лишится её мягкого и столь необходимого, точно биение сердца, участия в его судьбе. Утратит всё. Так повелось в его жизни, что все, к кому он привязывался, внезапно угасали, словно он был их невольным палачом. Если отпустить призраков, разве не упадёт в очередной раз дамоклов меч на его любовь?.. Нет, Радан не боялся вновь ощутить острый вкус утраты иль кромешного одиночества, ибо знал: он выдержит. Он не желал лишь одного – заставлять испытывать сжигающую и молчаливую боль ту, которая верит ему и в него. Впуская её к себе – в душу и сердце, в пульс жизни – Радан не хотел, чтобы она окутывалась шёлком Тьмы. Он желал Авелин оберегать. Радовать. Любить. Просто любить. Но, помня о кровавых зарницах и чёрных крестах, он восемь лет, что был с ней знаком, старался обходить её женскую суть стороной. И всё для того чтобы она сама остыла к нему. Нашла утешение в других руках, в чужих губах. Но как только он интуитивно почувствовал, что Авелин хотят у него незаметно и осторожно украсть, то чётко осознал, что превратит в прах любого, кто посмеет это сделать. Радан решил действовать. Рискнуть. И стоило ему только дать шанс не столько Авелин, сколько, прежде всего, самому себе, как паруса, устремлённые к скупым небесам, вдруг обдало солнечным светом. И вся боль, все сомнения и тревоги исчезли, словно их смыли шипящие волны безмятежного счастья и разбили о скалы – не жалея, жестоко. Даже то чувство к Огниану, знойное, будто раскалённый свинец в грудь, сбавило жар, словно кто-то прекратил раздувать меха. Ослепляющая ярость дымом от дотлевающей сигареты стала постепенно улетучиваться. Радан был готов не только принять Огниана как нечто неизбежное, но и, окончательно его простив, выйти из затянувшейся дуэли равным с ним победителем. На это требовалось ещё немного времени, но он чувствовал: прощение, несомненно, произойдёт, вне зависимости от того, раскается ли в конечном счёте брат или нет. Но пока Радан ощущал исходящую от мужчины угрозу для Авелин – его личного маяка средь обжигающего мороза реальности – он не мог ему всецело довериться. Простить и принять. Он знал: та правда, которую он утаивает от Огниана, может, примирив их, навсегда развести их дороги в разные стороны, но выкладывать свой главный козырь сейчас он передумал. Радан решил, что предосторожность лишней не бывает. Да и для начала им обоим необходимо понять, почему судьба уже не в первый раз сталкивает их с внешней копией некогда возлюбленных девушек... Что желает показать, рассказать?.. Безусловно, Радан считал, что глупо молчать, ведь это может лишь ещё больше осложнить ситуацию, но гордость – упрямая и въедливая – вновь решила вступить в игру. И он не стал подавлять её, потому как в данный момент хотел именно этого – поддаться порыву и удовлетворить своё желание сделать так, как ему хочется. 

– Сумерки уже окутывают улицу, но погода остаётся всё такой же хорошей, как и днём, – после затянувшегося молчания заметила Милана. Повернувшись лицом к окну, прикрыла глаза. – Солнце. Я чувствую тепло его уходящих лучей. 

– А ты помнишь… – Радан сел напротив неё на стул. – Ты помнишь, как выглядит свет? – поинтересовался он. 

Немного помедлив, Милана кивнула. 

– Да, – тихо. – Но это не главное, – на её бледных щеках стал проступать лёгкий румянец, а губ коснулась улыбка – робкая, с едва различимым налётом тайны. – Главное то, что я знаю, какой он на ощупь. 

– Свет не всегда греет, – как можно бесстрастнее заметил Радан, интуитивно поняв: Милана что-то недоговаривает. 

Настенные часы пробили ровно пять вечера. 

– Но он всегда указывает дорогу, – поведя плечами, открыла глаза, в которых Радан заметил промелькнувшие нотки благодарности и тихого восхищения, направленные неизвестно на кого или на что. – А тьма нас способна только путать, – пренебрежительно поспешила добавить она и нахмурилась, чем напомнила собой кошку, которой предложили отведать листья салата. 

– Но тьма, в отличие от света, постоянна, – откинувшись на спинку стула, апатично сказал Радан для поддержания разговора. – Пока свет идёт, тьма уже на месте и дожидается его. Когда свет приходит, он, безусловно, рассеивает тьму. Ведь когда есть свет, нет тьмы. Когда нет света, есть тьма. Но тьма никогда не уходит, она сохраняется. 

Прищурившись и внимательно слушая Радана, Милана застыла подобно монолиту. 

– Свет всегда можно создать, – поясняя своё мнение, продолжил Радан, – но также его можно и уничтожить. А тьму? – скептическая ухмылка. – Её нельзя ни создать, ни уничтожить, ибо она всегда здесь, в то же время не будучи здесь, – он скрестил руки на груди. – Ты понимаешь, о чём я, Милана? – вопросительно изогнул бровь. 

– Отчасти. Тебе ближе тьма, нежели свет? – задумчиво предположила она. – Почему? – словно боясь, что не расслышит ответа, нагнулась вперёд, отчего с её плеч соскользнула пара прядей распущенных волос. 

– А почему многие считают, что тьма – это нечто ужасное? Преступное? – небрежно спросил Радан. – Ведь если задуматься, это не так. Нам с детства внушили, что мрак – это зло, а свет – это добро. Что они, ежесекундно находясь в поединке, являются извечными соперниками. Но, Милана, – его голос стал выражать дружелюбие, – ведь если бы день был вечным, мы никогда не знали бы сияния звёзд, не задумывались, что в целом мире, во Вселенной мы не одни. Мы не спешили бы из леса к костру, ведь только желание выйти из тьмы влечёт нас к нему и его теплу. Но, – лёгкая издёвка, – слишком яркий свет приводит к слепоте. Однако и в кромешной тьме не видно ничего. Выбирая что-то одно, добровольно заключаешь себя в тюрьму. А я, – снисходительная улыбка, – не привык быть ничьим арестантом и чувствовать на руках и ногах оковы. 

– Но говорят, нет никакой темноты, кроме той, что живёт внутри нас, – парировала Милана и аккуратно взяла в руки находившуюся на столе кружку. – Скажи, – её голос упал до шёпота, – а какой тебе видится тьма? – сделав глоток, поморщилась. – Слишком крепкий кофе, – недовольно заметила она и отставила кружку в сторону. 

– Тьма… – отрешённо протянул Радан и перевёл взгляд на точно окрашенные радугой кроны деревьев, что виднелись за окном. Чуть покачиваясь вслед за слабыми порывами ветра, они позволяли тому срывать с себя уже тронутые забвением листья. – Для меня тьма – это недорассвет и недосумрак, дитя неустанного сна, что окутало своим флёром непрошеных путников, которые недостойны того, чтобы проситься к ней на аудиенцию. Тьма, – уголки его губ едва приподнялись, – довольно печальна и грустна, ибо она всем своим существом желает хоть раз, всего один-единственный раз взглянуть на рассвет; на небо, на котором сквозь тяжёлые облака виднеются солнечные полосы; увидеть на мгновение свою противоположность, своего брата – день. 

– А свет? – глухо и неуверенно спросила Милана. 

Радан заметил, что всё то время, пока он говорил, она выглядела так, будто слушала исповедь грешника, которого нельзя было ни в коем случае перебивать, потому как одно неверно сказанное слово, один неправильно заданный вопрос могли привести к тому, что отступник вновь закроет крошечное оконце в свою душу и больше никогда уже не решится его открыть; поделиться частью своего мира – сокровенного и хрупкого, как паутина, сотканная пауком перед дождём. Это его несколько и позабавило и опечалило одновременно. 

– Свет… – внимательно вглядываясь в каждую чёрточку лица Миланы, Радан склонил голову набок. Он не был удивлён её вопросами, потому как был уверен, что она и есть та самая пленница зазеркалья, которую он встретил более полугода назад. И он чувствовал: сейчас Милане важно знать его мнение насчёт света и тьмы. Но зачем?.. Это для него пока оставалось открытым вопросом. Поэтому для начала Радан решил понять основное: не врёт ли Милана насчёт того, что ничего не помнит и лишь на подсознательном уровне знает, почему её вернули в мир живых и что ей необходимо в нём сделать, или она всё знает, но молчит, потому как либо ещё не пришло время, либо он сам должен докопаться до истоков правды. – Свет – это сочное и яркое сияние солнца, – неспешно начал Радан. Улыбнулся. – Блеск радости в глазах детей. Жизнь. Любовь… Но, увы, никому невдомёк, что свет лукав и опасен, как и его сестра – тьма. Только вот, в отличие от сестрицы, он куда более изощрён, совершенно никому не позволяет нигде скрыться, как бы ни хотелось. Плавно и нежно, почти что неуловимо касаясь, он ослепляет, и только самые сильные, как и во тьме, смогут видеть. Но видеть тем, что в самой сердцевине души. 

– Ты сильный? 

– Сила – это понятие растяжимое, Милана, – ровно ответил Радан, уходя от ответа, который он не желал озвучивать, ибо его сила отныне заключалась в его слабости – в девушке с ароматом перца и топлёного шоколада. – Почему тебя это интересует? – стоило ему только подумать об Авелин, как его сердце внезапно укололо. Он бы многое отдал, чтобы сейчас, сию же минуту встать и уйти. Прийти к любимой и, заключив её в ловушку объятий, уткнуться носом ей в ключицу. Вдохнуть нежность её кожи, услышать голос – застенчивый, тихий. Он знал: Авелин будет, мягко говоря, неприятно, если она узнает, что он утаил от неё не только то, почему судьба Милены его интересовала, но и то, что сейчас в его жизни появилась Милана. Однако, стремясь во всём самостоятельно разобраться и уберечь Авелин от лишних переживаний, он предпочёл и дальше скрывать от неё эти факты. И в данный момент, находясь рядом с тенью минувшего, он силился разобраться в причинах её присутствия для того, чтобы раз и навсегда с ней простившись, приложив все усилия, без опаски и без оглядки помочь вспыхнуть мечте Авелин. Грёзам о новой жизни, где они будут рука об руку вдвоём идти босиком по колючему снегу и мягкой траве, по острым камням и тёплому песку... Шагая вместе, улыбаться случайным прохожим. Везде и всюду только вдвоём, без уродливых ликов прошлого на общей дороге вечности. 

– В твоих ладонях есть как Свет, так и Тьма, – заминка. 

Сосредоточенный взгляд Радана. 

– И ты… – Милана нервно облизала губы. Тяжёлый вздох. – Сильный. Перед каким бы жестоким выбором ни оказался, – она затеребила волосы, словно обдумывая, стоит ли ей продолжать озвучивать мысль. – Будучи однажды на дне колодца, – решительно, приглушённо, – ты испил бокал страданья, но, – сжала ладони в кулаки так, что костяшки пальцев побелели, – сумел сохранить капли целебной воды… которые не позволили трясине мрака поглотить тебя. Предполагаю, – точно не зная, чем же занять руки, она положила их на стол и, сильно нажимая пальцем, стала рисовать на нём узоры, – что, когда тебе предстоит испить чашу отчаяния, боли и ненависти к самому себе, ты не встанешь на колени перед, – пауза, и ослабшим голосом, – перед Князем. Ведь её любовь и вера где-то в глубинах твоего сердца и недрах памяти сохранят тот самый Свет, – нерушимая надежда, – который ни куш смерти, ни ливень Тьмы не смогут ни задуть, ни потушить. 

– К чему ты клонишь? – ровно спросил Радан, несмотря на то что каждая мышца в нём напряглась. По его мыслям Милана врала, она не только являлась Миленой, но и не страдала амнезией. Ведь будь это иначе, она не стала бы говорить такие вещи о Тьме и Свете, она не намекнула бы на Авелин. Про существование бесценной для себя девушки он не говорил ни слова. Радан не понимал, к чему этот спектакль, но твёрдо знал одно: пришла минута снятия масок. Настало время перемен, которое для него всегда сопровождалось появлением новых могил близких. 

– Чувство вины, – на выдохе произнесла Милана и выпрямилась. – Оно тебе знакомо, ведь ты его извечный узник. 

Внимательно вслушиваясь в её слова и стараясь не делать поспешных выводов, Радан всего на долю секунды уловил в комнате запах яблочного пирога и пороха. Но, не придав этому должного значения, он, бегло осмотревшись, слегка поморщился, посчитав, что ему это всего лишь показалось. 

– Но ты не хочешь этого признавать, – грусть, – потому как в этом случае тебе придётся вновь вскрывать рану и беспощадно окроплять её солью. Чувство вины, – Милана вздохнула, – это разрушение всего. Оно всегда создаёт план взыскания вне зависимости от нашего стремления, и как бы мы ни старались разогнуть его титановые цепи, наше подсознание приведёт к наказанию. Совесть, – горькая улыбка, – карает тяжко. 

– Ты права, Милана, – согласившись с ней, Радан вежливо улыбнулся. – Права во всём, кроме одного, – в его голос влились ручейки стали, – у меня нет чувства вины. 

– Ошибаешься, – она покачала головой. – Решив забыть про её груз, ты не учёл одного: плата есть за всё. 

– Милана, – Радан облокотился локтями об стол. – Или мне стоит тебя называть Миленой? – студено поинтересовался он и, заметив, как девушка едва уловимо дёрнулась от его вопроса, а зрачки её расширились, поднял бровь. – В любом случае, милая, я уже сполна заплатил по всем счетам. 

– Тогда поясни мне, – чётко сказала она, – что за покрытый волдырями ожог у тебя в сердце? 

Коротко рассмеявшись, с перезвоном осколков льда, Радан устало цокнул языком. 

– Милена… 

– И не говори, что его у тебя нет! – прерывая Радана, яростно воскликнула она. – Есть, и ты это знаешь! – пылкая эмоция в ней сменилась на уверенность скалы. – Красками и глиной защищая себя, ты скрываешься за сотнями масок! На протяжении долгих лет ты, умирая тысячекратно, в упор не видишь того, что с тобой ежедневно происходит одно и то же! Меняются лица, числа календаря, но все остаётся по-старому! 

Стоило ей только замолчать, как Радан почувствовал, что руки словно покрылись чем-то липким. Вязким. Тягучим. Чем-то похожим на кровь. Но, взглянув на ладони, он увидел, что они совершенно чисты. Странная тревога обняла его за плечи. Но, не желая поддаваться её чарам, Радан резко встал. 

– Чувство вины у тебя… 

– Зачем ты соврала нам с Огнианом, что ничего не помнишь? – решив прекратить лицедейство Милены, прямо спросил он. 

– Я не лгала, – потупив взор и густо покраснев, усмиряя свой пыл, вкрадчиво ответила она. – Всё, что я тебе тогда рассказала, правда, но… – умолкла. 

– Но… – выдержано сказал Радан, интонацией намекая, что пока спокойно ожидает услышать полный ответ на свой вопрос. 

– Когда ты ушёл, я… – в её голосе зазвучала растерянность. – Ночью всё вспомнила. Абсолютно, от и до, – неопределённый жест рукой. – Как жила в Чехословакии, как потеряла брата, как проклинала родителей, как совершила самоубийство, как пробыла три – три! – долгих и мучительных десятилетия в зазеркалье! Как встретила тебя, как ты… – быстро проговорила она и, сделав небольшую передышку, продолжила шёпотом: – Как ты мне помог. Если бы не ты, я… 

– Почему сразу не сказала, как я пришёл? 

– Я не знала, с чего мне стоит начать. 

– И зачем ты вернулась? – подойдя к Милене, Радан мягко взял её за плечи и увлёк встать. – Зачем? – почти беззвучно повторил он и, вглядываясь в её потерянное лицо, непроизвольно провёл ладонью ей по щеке, заметив опавшую ресницу. 

Милена на пару секунд смежила веки. Все его мысли скрутились в тугой клубок змей. Милена была симпатична Радану. Ему было приятно узнать, что, единожды оступившись и упав на гнилое дно пропасти, она сумела выйти из сетей бессрочного сна. Но та нить, что в причудливом узоре переплела их судьбы, словно ядом отравляя его изнутри, приводила Радана всё в большее и большее замешательство. 

– За кем,– Милена стала кусать губы. – За Огнианом и… 

– Огнианом? – переспросил Радан, думая, не ослышался ли. С одной стороны, он был не против раз и навсегда вычеркнуть этого мужчину из своей жизни, но с другой… Отчего-то ему не хотелось терять того, кто стал его частью. Был его тенью. Терять так абсурдно и непонятно. Не дожидаясь ответа, Радан отключил эмоции. Решив постараться воссоздать цепочку последствий и благодаря ей увидеть общую картину, заговорил: – Милена, ты нашла выход из своего заточения. Для тебя им являлось белое зеркало, – вспоминая слова Анта, неспешно произносил он, смотря на её губы, глаза, шею, линию декольте, округлость груди, вновь глаза. – Белое зеркало – это Свет. Свет, несмотря на то что ты являлась самоубийцей, тебя принял. Правильно? 

Немного помедлив, Милена кивнула. 

– Я пока не спрашиваю, что, как, зачем и почему произошло, но… – секунда на обдумывание. – Пожалуйста, ответь мне: верно ли я понимаю, ты вернулась за Огнианом, чтобы забрать его, – осознавая всю несуразность своего вопроса, Радан скептично прищурился, – в Свет? 

– Да, Радан, – сиплым голосом ответила Милена и, положив руки ему на грудь, стала мять пальцами края его куртки. На её лице застыла маска печали, а щёки, потеряв румянец, снова побледнели, будто их покрыли толстым слоем талька. Глаза лихорадочно блеснули. 

– Но Огниан… – на мгновение Радан лишился дара речи. – Милена, он уже во Тьме. Его душа отдана ей и только ей. 

– Потому что ты этого захотел? – печальная ирония во взгляде. 

– Потому что он посланник Тьмы, – прозвучало как само собой разумеющееся. 

Замотав головой, Милена зажмурилась. Из-под её ресниц выскользнули слёзы. 

– Ты не понимаешь, – она на ощупь положила руки на затылок Радана. – Что бы я ни говорила, не услышишь меня, – её голос стал ломким, – как бы я ни старалась. 

– С чего ты взяла, что я тебя не услышу? – уравновешенно. Но внутри точно иглы воткнули в жилы. 

– Уже не услышал основного, да и… Радан! – сокрушенно. – Радан, ты и так знаешь все ответы на любые вопросы! – судорожный вздох. – Осталось в этом признаться самому себе. А пока этого не произойдёт, – она открыла глаза, – все мои попытки донести до тебя истину обречены на провал. 

– Объясни. 

– Не могу, – опустила руки. – Не услышишь, – обречённо. 

– Может, для начала стоит попытаться? – чувствуя, что эмоции начинают безжалостно атаковать со всех сторон, а броня спокойствия расслаиваться, Радан отвёл в сторону взгляд и посмотрел на кусочек неба, что виднелся за окном. С мазками облака. Красочный. Постепенно обретающий черноту. 

Но, увы, это не помогло ему отвлечься. Невозмутимость продолжила рушиться. 

– Прости, – Милена крепко его обняла. – Не могу, – спрятала лицо у него на груди. – Прости за всё, – её плечи опустились. – Если бы я только могла… Ты меня спас, а я… 

В комнате воцарилась тишина, лишь тиканье часов нарушало её. Поглаживая Милену по спине и вдыхая яблочный аромат её кожи, Радан изо всех сил норовил сложить пазлы головоломки в единую картину, но, как ни старался, не мог этого сделать. Чем больше он думал, тем сильней путался. Но Радан был терпелив. Он знал точно: вскоре он узрит истину. Сумеет распутать клубок. И тогда, если возникнет хоть малейшая опасность для той девушки, которая будто слилась с его кровью, он непременно найдёт способ её обезопасить, даже если полностью утратит способность что-либо слышать и видеть. 

– Скажи, – его голос опустился до хрипоты, – Авелин что-то угрожает? 

– Первое, о чём ты спросил, так это о ней, – Милена подняла голову. – Волнуешься за неё, – слабая улыбка. – Я рада, что ты наконец… 

– Ты так и не ответила, – прервав девушку, Радан, чуть отстранившись, аккуратно стёр чёрные полосы с её щёк. Вспомнил, как много лет назад он точно так же вытирал слёзы вначале Мае, потом Виолетте, которые панически боялись его потерять из-за своих болезней. Но он клятвенно обещал им обеим, что никогда не оставит их, не уйдёт, потому как они – его жизнь. Его свет. Он любил их обеих – по-разному, но любил. Но за всё то время, что был рядом с ними, он ни разу так и не сказал ни первой, ни второй девушке «Люблю тебя» в ответ на их признания. И дело было не только в том, что он предпочитал доказывать чувства действиями – для него эти слова были обетом, и если надо было его принести, то не между делом, а лишь единожды, в той ситуации, когда он безоговорочно потребуется. Когда будет ясно чувствовать, что время настало. Но каждый раз, когда священный момент делался досягаемым, протяни руку и хватай, он не успевал. Смерть оказывалась проворнее. После Радан долгие десятилетия корил себя за то, что не переборол, нежелание сказать девушкам, что они для него – всё. Но когда извилистая дорога судьбы столкнула его с Авелин, он и не заметил, как угрызения совести перестали съедать его изнутри. И сейчас, вытирая слезы Милене, поймал себя на мысли, что хоть Виолетта и Мая были по-прежнему близки ему, он был в некоторой степени рад, что ни одной из девушек так и не дал обета любви. 

– И да, и нет, – вполголоса произнесла Милена. 

– И да, и нет, – эхом отозвался Радан и, заглянув в глубину её глаз, увидел там омут скорби. На мгновение ему показалось, что земля под ногами покрылась невидимым огнём. 

– Ты, – Милена положила руки на его плечи и, встав на носочки, почти коснулась губами его уха. – Тебе дано стать не только её погибелью, но и спасением, – едва слышно, будто нарушая все правила и законы, опасливо произнесла она. – Выбор будет за тобой, но цена в любом случае окажется высока. 

Аккуратно сжав запястья Милены, Радан убрал от себя её руки. 

– Как я понимаю, мне не стоит ожидать каких-либо пояснений? 

– Прости, – она содрогнулась. – Сейчас это бессмысленно, – покачала головой. – Но скоро тебе всё расскажет тот, кто способен приподнять пелену, – отошла в сторону и села на кровать. 

– Пелену? – ощущая, как реальность ускользает, точно вода сквозь немеющие пальцы, Радан замер. Его мысли разбежались в разные стороны, а внутри образовалась сплошная пустота, пронизанная странным предчувствием беды. – Какая ещё, к Дьяволу, пелена? Магия? – скрежет зубов. 

Пытаясь сконцентрироваться, он услышал, как Милена неожиданно слабо сказала «Да». 

– Ант? – невольно улыбнулся. Хоть колдун уже и отблагодарил его за своё спасение и новую жизнь, Радан был уверен, что он на его стороне, следовательно, они оба найдут выход из того тупикового положения, на которое всячески намекает Милена. 

– Да, – она кивнула. – Но для начала мне необходимо поговорить с Огнианом. Быть может, он сам, – судорожно провела ладонью по лицу, – сам решит уйти со мной туда, где ему предначертано быть судьбой. 

– В Свет?.. – Радан не смог сдержать нервозного смеха. – Хорошо. Я передам ему, чтобы он пришёл к тебе. 

О чём-то задумавшись, Милена поникла и покачала головой. Заметив в её глазах новые слёзы, Радан неожиданно для себя резко смягчился, чувствуя некую ответственность за девушку, подошёл к ней и, присев напротив на корточки, взял её руки в свои. 

– Скажи, я могу тебе чем-то помочь? – ласково. 

– Нет, Радан, – отчуждённо. – Но у меня будет к тебе одна просьба, – она сжала его ладони. – Прошу, постарайся уменьшить то чувство вины, которого, ты считаешь, у тебя нет. Мысленно вернись в прошлое. В своё детство. Там все ответы. И, – она притянула к своим губам руки Радана, – когда ты узнаешь и примешь всю правду, знай: ты ни в чём не виноват. Я уверена, в итоге сделаешь правильный выбор, потому как ты… Ты защитник, несмотря даже на то, что твои щиты – это Тьма и Смерть. 

– Твои слова, – он едва покривился, – не сулят ничего хорошего, – у него создалось стойкое ощущение, что он стоит на краю обрыва и под ногами осыпается земля. 

– Если Огниан откажется идти со мной, только ты можешь всё исправить, ибо вы связаны тугим узлом, который развязать невозможно. Только перерубить. 

– Я уже ничего не понимаю, – честно признался Радан. – Кроме одного: Огниан вновь создаёт проблему, – его верхняя губа поднялась, как у оскалившегося волка. 

– Нет, – Милена жалостливо улыбнулась. – Он пытается спасти... – недоговорив, опустила голову. 

– Спасти? – Радан скептично приподнял бровь. – Кого или что он пытается спасти? 

– Тебя, – глухо. – Твою душу, – шёпотом. 

Закинув голову назад и пытаясь сохранить равновесие в мире, окончательно сводящем его с ума, Радан неудержимо рассмеялся. Он буквально залился смехом, но не тем, что греет, подобно пламени свечи на сильном ветру, а тем, что каждому, кто его услышит, внушает страх. Навязывает желание бежать прочь без оглядки. Он был с частичками отравы и отголосками вьюги. 

– Радан, его план по спасению тебя нарушает баланс, поэтому... 

В атмосфере комнаты повисло напряжение. 

– Милена, Милена… – неохотно утихая, но продолжая улыбаться, Радан покачал головой. – Ты плохо его знаешь, он… 

– Ты знаешь только одну часть Огниана, которая – фальшивка! – перебивая его, выпалила Милена и осеклась. 

– Объясни, – обхватив её лицо ладонями и сдерживая клокочущую злость, медленно сказал он. 

– Не услышишь, – одними губами отозвалась она. 

Зарычав, Радан резко встал и, подойдя к стулу, облокотился на него. Посмотрел в окно. Солнце уже нырнуло за горизонт, оставив на облаках размытые полосы. 

– Если я сделаю несколько глотков твоей крови, я узнаю то, что ты скрываешь, – процедил он. – Ты этого добиваешься? – повернувшись лицом к Милене, он увидел, что та встала и гордо приподняла подбородок. 

– Ты можешь выпить меня всю, – убрала с плеч волосы, оголяя шею. – Но твоё чувство вины скроет от твоего сознания всё то, что знаю я. 

– Может, попробуем? – холодно спросил он и, оказавшись в следующий миг вплотную к Милене, прижал её к себе. Запах спелых и сочных яблок защекотал ему ноздри, но его это не смутило. Радан был настроен решительно. Ни одно воспоминание не вспыхнуло. Казалось, их наконец-таки удалось стереть. Удалить, как ненужный файл на рабочем столе без возможности восстановления. 

Оголяя клыки, он коснулся шеи Милены губами. 

Мягкая. 

Нежная. 

Чужая. 

Девушка едва дёрнулась, но не стала сопротивляться. Кричать. Умолять о пощаде. В ответ она лишь обняла его, тихо произнеся: «Пробуй, если не веришь». 

– Ты сама даёшь мне причины не доверять тебе, – прошептал Радан. С одной стороны, он желал узнать все ответы на свои вопросы; понять загадки судьбы, ибо любые намёки на рок начинали его бесить. Он не любил, когда его вовлекают в игру, не рассказывая правил. Относятся к нему, как к глупой, не умеющей думать игрушке. С другой стороны, Радан не хотел делать больно Милене – девушке, которая была так похожа на тех, кого он любил. Девушке, которая вызывала у него тёплые чувства и которую он считал кем-то вроде подруги. Даже больше, она казалась сестрой. 

Но закипающий гнев и желание уберечь Авелин перевесили чашу весов. Клыки Радана пронзили кожу Милены. С её алых губ тут же слетел тихий стон, а сердце, пропустив удар, бешено забилось об грудную клетку. Дыхание стало прерывистым. 

Глоток – и жар её тела незамедлительно стал обволакивать Радана, согревая его до самых кончиков пальцев рук и ног. Жидкость – медовая и манящая – потекла по его горлу, позволяя расслабиться. Отключиться. Забыться. Но, не поддаваясь столь сладкому искушению, Радан сфокусировался на том, чтобы в море различных чувств и эмоций услышать истинный голос крови. Голос, что может сам ему поведать всё то, что он хочет знать. Но как бы Радан ни старался, он не мог его услышать, будто вмиг оглох. 

Негодование. 

Ещё глоток. 

Пальцы Милены, проникнув под его расстёгнутую куртку, сжали талию. 

Снова жадный глоток. 

Она уронила голову на плечо Радана. 

Он продолжал пить. 

Тишина – мёртвая, равнодушная тишина. Ни слова, ни единой призрачной картинки о том, чего он не знал. Слепая ярость влилась в вены Радана. Отстранившись от Милены, он клацнул зубами. Игра, что затеял некто, его обескуражила. Радан чувствовал себя уязвлённым. Беспомощным. Слабым. Самой обычной и глупой марионеткой, которую, дёргая за ниточки, направляют то в сторону, то резко назад, то вперёд, заставляя выполнять любой каприз и приказ кукловода. Это вызывало у него отвращение к самому себе. 

– Услышал? – слабо поинтересовалась Милена, рукавом свитера вытирая ручейки крови с шеи. 

– Нет, – прорычав, Радан бездумно прошагал по комнате. – Дьявол! – резким движением развернув стул, сел на него и оперся локтями о колени. – Говоришь, чувство вины… – процедил он. – Но из-за чего? Я ни черта не понимаю! – ему показалось, что ветер где-то шумно захлопнул какую-то дверь. 

– Детство… 

– Милена! – сжал кулаки. – Ты можешь сказать прямо? – как можно сдержаннее. – Не услышу так не услышу, но… 

– Радан, – она протянула руки вперёд, призывая его подойти к себе, – если я начну говорить, это ничего не решит. Поверь мне. Прошу, – в её голосе прозвучала мольба, – не мучай меня. Если бы ты знал, как я сама желаю тебе помочь! Ты… ты стал мне невероятно дорог! Пожалуйста… – она сделала один нетвёрдый шаг вперёд. Радан не сдвинулся с места. Но когда Милена едва не споткнулась о ножку кровати, он вскочил и поддержал её. – Прости… – она вновь прижалась к нему. 

– Я не сержусь на тебя, – низко ответил Радан. – Почти не сержусь. 

– Но ты зол. 

– А по-твоему, я должен радоваться, когда мне всячески намекают, что впереди ждёт нечто схожее с Адом, и при этом говорят загадками, утверждая, что если мне скажут всё напрямую, то я ни черта не услышу? – он оскалился. 

– Нет, не должен. 

– Скажи, – положив ладони на плечи Милены, он чуть отстранился, желая увидеть её лицо, – ты можешь мне рассказать хотя бы о том, почему твоя внешность изменена? 

– Да, – немного помедлив, она отступила и присела на край постели. Радан последовал её примеру. – Наши с тобой судьбы соединились абсолютно случайно, – пауза. – Наверное, – улыбка. – По крайне мере, мне так сказали. 

– Сказали, – протянул Радан. – Кто? – вынув чистый платок из кармана куртки, сложил его втрое и прижал к ране Милены. На миг их пальцы соприкоснулись, и будто ток проскочил между ними, когда она поднесла руку к шее. 

– Не могу ответить… – упавшим голосом. 

– Хорошо, – сдерживая раздражение. 

– Первый толчок произошёл… – Милена скользнула ладонью по колену Радана. 

Он нахмурился. Нащупав его руку, она переплела свои пальцы с его. Он не стал сопротивляться, внимательно слушая каждое её слово, чтобы после, прокручивая их разговор в голове раз за разом, суметь во всём разобраться. 

– Когда Огниан отдал крест Виолетты моему брату. Предполагаю, что именно это и запустило весь дальнейший механизм. Но может, я и ошибаюсь, – вздох. – Второй – когда ты помог Алану уйти из жизни. И последний – когда я совершила самоубийство. Эти три события и послужили катализатором раскручивания клубка, который ты и Огниан создали... в детстве. 

– В юношестве, – Радан поправил Милену. 

– В детстве, – не согласившись с ним, повторила она более уверенным голосом. 

– Как я понимаю, мне не стоит спрашивать, почему? – закатив глаза, раздражённо поинтересовался Радан. 

– Верно. 

– Продолжай, – он повёл плечами. 

– За то, что взяла грех на душу, я должна была уйти в вечное скитание по земле; ежеминутно, ежесекундно чувствовать боль от содеянного. Боль, что со временем стёрла бы все мои воспоминания. Совершенно все – о брате, родителях, жизни… Моя душа должна была стать неприкаянной, отвергнутой небом и не принятой Адом. Но высшие силы – Тьма и Свет – очень долгое время искали лазейку, чтобы развести ваши с Огнианом дороги в разные стороны; дать каждому из вас то, что вам предначертано судьбой. А я была невидимой нитью связана с вами. Поэтому они решили рискнуть. Прости, – она положила голову на плечо Радана, – но весь их план я не вправе рассказать, потому как и у стен есть уши, а он ещё не завершён. 

Часы пробили ровно шесть. 

– По всем правилам и законам равновесия я должна была расплатиться за грех, поэтому в наказание за моё отступничество от жизни и для очищения души меня заключили в зазеркалье. За ним находятся несколько миров вселенной, которые порой, касаясь граней, проникают и в наш. Не только люди в редких случаях могут что-то или кого-то увидеть в зеркалах, но также и сверхсущества – вампиры, посланники... Но, в отличие от людей, пьющие кровь могут что-то узреть не на мгновение, а на всё то время, пока призрак или фантом, пусть и за чертой, стоит возле зеркала. 

– Прежде я никогда никого и ничего не видел. 

– Правильно, – по интонации Милены Радан понял, что она улыбнулась. – Сущности иных миров живут за стеной зазеркалья. Им редко удаётся прорваться. Но я ведь, если так можно сказать, была как раз на грани. Это была плата за мой грех. Я должна была смотреть, как живут люди, осознавая, что меня уже нет с ними и никогда не будет. Также я, сама того не зная, должна была найти тебя, чтобы узнать всю правду о брате, о родителях и после, раскаявшись, получить шанс – единственную возможность – на искупление. Он редко кому даруется, но мне повезло, – короткий смех, – я его обрела, – она медленно начала поглаживать ладонь Радана. Он чувствовал, сколь стали прохладны её пальцы. – Но чтобы ты поведал мне истину, ты должен был этого захотеть. А ведь ты бы не стал сразу же разбираться в моей проблеме, выгляди я иначе. Не так ли? 

– Возможно, – он пожал плечами. – Это бы зависело от моего настроения. 

– Вот именно, – Милена кивнула. – А медлить было нельзя, как ты уже знаешь, когда мы с тобой встретились, начался обратный отсчёт отпущенного мне времени. Стань я неприкаянной душой, блуждающей по Земле, я лишилась бы всех воспоминаний. После нашей встречи время помчалось галопом, счёт пошёл уже не на годы, а на недели, дни. Это первое объяснение, почему мне изменили внешность. Второе, – она положила голову на плечо Радана, – это почему я сейчас здесь. Самоубийство – это один из самых страшных грехов, поэтому я не могла рассчитывать на лёгкое искупление. Хотя тридцать лет в зазеркалье и врагу не пожелаешь, однако это гораздо лучше, чем навечно уйти в забвение, где существует боль и ничего более. Поэтому, вернув меня в мир живых, у меня стёрли все воспоминания, которые должны были вспыхнуть после того, как мы встретимся. 

– А если бы мы не встретились? 

– В таком случае я бы прожила всю жизнь на земле, после чего меня должны были бы определить в Ад или, на некоторое время отдав забвению, потом позволить ступить на одну из ступеней Рая, а ты и Огниан продолжили бы бороться. Но, знаешь, – она подняла голову, – всё по-прежнему в ваших руках. Я скорее могу подтолкнуть вас в ту или иную сторону, быть проводником. 

– Проводником… Куда? 

– Скоро узнаешь. 

– Когда окажусь перед выбором, из-за которого возненавижу себя? – догадался Радан. 

– Почти… 

– Скажи, а разве твои Высшие Силы не должны были свести нас с тобой? Если они так хотят разлучить меня с Огнианом, к чему было стирать тебе память? 

– Плата. К тому же не всё в их власти. С равновесием нельзя шутить. Поэтому, добавив слепоту Маи, правда, в отличие от её болезни, абсолютную, мне оставили внешность Виолетты. Будь она у меня иная, ты бы прошёл мимо, мы бы не заговорили, только если случайно… Тьма и Свет сделали всё, что было в их силах. 

– Тьма и Свет, Свет и Тьма, – ехидная улыбка. – Милена, – задумчиво произнёс Радан, поняв, что упустил один немаловажный нюанс, – ты сказала, что пришла, чтобы забрать Огниана в Свет. Но ведь не только Свет участвует в этой странной игре, но и Тьма. Кто в неё должен уйти? – пауза. – Я? – он скептически поднял бровь. 

– Да, Радан, – едва слышно ответила она. – Ты. 

– Я и так в ней, – спокойно заметил он. 

– Нет, – Милена поцеловала его в щёку. 

Он никак не отреагировал, посчитав, что не стоит заострять на этом внимание, потому как она всего лишь переживает за него, и ничего более. 

– Сейчас ты только стоишь в её тени, – смежила веки. – Всё намного хуже. 

– Хуже, лучше – без разницы. Главное, – Радан распрямил плечи, – чтобы Авелин не пострадала, – он ладонями обхватил лицо Милены. Она распахнула глаза. – В противном случае я собственноручно сверну тебе шею, – его слова прозвучали как клятва. 

– Знаю, Радан, знаю, – печально протянула Милена. – Но её судьба в твоих руках. Я ей даже завидую. Врата в твоё сердце были закрыты, а она ловко и незаметно вошла через чёрный вход. 

Радан убрал от Милены руки и, достав из кармана куртки шёлковый мешочек для украшений, положил его к ней на колени. 

– Я принёс тебе твои вещи: золотой крестик и монеты, – сказал он. – До того, как узнал, что ты уже всё сама вспомнила, думал, может, они как-то помогут тебе понять, кто ты есть на самом деле. В любом случае я считаю, они должны находиться у тебя. 

– Спасибо, – с благодарностью ответила она. 

Кивнув, Радан встал и, застегнув куртку, подошёл к двери. 

– Скажи, – обернулся, – почему не наоборот: я – в Свет, Огниан – во Тьму? 

– Тени грехов, – Милена на пару мгновений поджала губы. – Могло быть и иначе, но… – умолкнув, она опустила голову. Волосы густой волной упали на её лицо, скрыв от Радана пепельного цвета глаза. 

– Прощай, – ровно сказал он. – Надеюсь, у тебя всё получится и мы больше никогда не свидимся. 

Развернувшись, он покинул Милену, но со звуком закрывающейся двери, схожим с выстрелом в спину, услышал её кроткое: «До встречи, Радан, до скорой встречи». 

Радан спустился по винтовой лестнице и, выйдя из пансионата, очутился в небольшом саду. В нос тут же ударил запах сырости, а прохладный ветер суровыми порывами взлохматил его чёлку. Радан, ни о чём не думая, посмотрел на горизонт, приближающийся к нему свинцовыми тучами. Спрятав руки в карманах куртки, он ступил на ведущую к калитке узкую дорожку. Но стоило ему только это сделать, как к нему подбежала овчарка и, радостно лая и виляя хвостом, стала подпрыгивать. 

Радан улыбнулся. 

– Отто, – почесав собаку за ухом и позволив ей облизать его ладонь, он присел на корточки и стал её гладить. 

– Радан? 

Услышав за спиной знакомый женский голос, он повернул голову и, встретившись с взглядом Наинго, поджал губы, недовольный тем, что она не выполнила его просьбу. «Взбалмошная, непослушная девчонка», – подумал он. Но всё-таки любимая, поэтому Радан не мог на неё долго сердиться и приветливо улыбнулся. 

– Не ожидала тебя здесь увидеть, – замерев на пару секунд на крыльце, растерянно пробормотала она, явно судорожно придумывая оправдание своему своевольному поступку. – Что ты тут делаешь? – вытаскивая из сумки ошейник с поводком, она спустилась к Радану. 

– Навещал знакомую, – ответил он и в следующий миг, когда поймал на себе удивлённый и в то же время лукавый взгляд Наинго, пожалел о прямом ответе. 

– Знакомую? – она широко улыбнулась и с трудом надела ошейник на собаку, которая никак не желала отходить от Радана. – И кто же эта счастливица? – переводя разговор в благоприятное для себя русло, спросила она. 

– Милана, – вставая, неохотно отозвался он, понимая, что Наинго все равно узнает, к кому он ходил. А врать или поддавать её гипнозу – что было с ней для него недопустимо – он не желал. 

– Милана? – тонкие брови взлетели вверх, образуя на лбу небольшую складку. – Она одна из тех, за кем я присматриваю. Как раз иду к ней. Думаю, немного подышать вечерним воздухом перед дождём не помешает. Лучше заснёт, а то в последнее время ей снятся кошмары, – встав к Радану вплотную, она взяла его под локоть. – И как она тебе? – не сдерживая любопытства, заговорщически спросила она. – Правда, милая девушка? А как тебе её сегодняшний макияж? Я сама его делала! Для разнообразия хочу пойти на курсы визажиста! Как думаешь, у меня получится? 

– Наинго, – Радан покачал головой, – ты неисправима, – щёлкнул её по носу. – Маленький вечный двигатель. Столько вопросов… – не смог сдержать улыбки. 

– Хоть мы и виделись недавно, я уже успела жутко по тебе соскучиться! – она игриво поцеловала его в щёку. – Очень-очень! Веришь? 

– Да, – он посмотрел в сторону окна, в котором зажёгся свет и промелькнул силуэт старой женщины. – Но ты лучше скажи, как чувствует себя твоя мама? 

– Хорошо! После твоего визита ей стало значительно лучше. Но она, так же как и я, скучает… Слышишь? – обращая на себя внимание, она ударила его кулаком в плечо. – Скучает по тебе, – притворно надула губы. – Позвони ей сегодня! Она будет рада услышать твой голос! И приезжай к ней почаще, иначе я обижусь на тебя очень сильно! И не знаю, – стала она водить носком сапога по земле, – что ты должен будешь сделать, чтобы я тебя простила! 

– Вот оно как, – Радан взъерошил ей волосы цвета спелой ржи. С трудом пряча искорки радости в глазах, которые так беззаботно подарила ему Наинго, отвлекая его от проблем, он принял суровое выражение лица. – Вместо того чтобы меня отчитывать, дорогая, ответь: почему до сих пор не вернулась на родину? 

– Не хочу, – упрямо заявила Наинго и показала язык. – И ни ты, ни мать не заставите меня вернуться в Румынию, в эту колыбель злых вампиров! Англия, – она с наслаждением вдохнула воздух, – вот мой дом! Как я мечтала жить здесь, ты даже не представляешь! Да и ты, – она шутливо толкнула его в бок, – рядом, – заминка. – Рассказывай, что за отношения у тебя с Миланой? – в её глазах цвета янтаря промелькнули детская непосредственность и хитрость. – Давно с ней знаком? Встречаетесь? – вновь увиливая от неприятного разговора, протараторила она.