Тени Грехов

Я жизнью утомлен, и смерть – моя мечта. 

Что вижу я кругом? Насмешками покрыта, 

Проголодалась честь, в изгнанье правота, 

Корысть – прославлена, неправда – знаменита. 

Отрывок из сонета Шекспира № 66. 

Перевод: В. Бенедиктова.

Чехословакия. Прага. 1980 год. 

Выбегая с плохо освещённой улочки, ведшей от подпольного бара, на Малостранскую площадь, Милена запуталась в собственных ногах, которые двигались уже скорее по инерции, чем по её воле. Она споткнулась об низенький бордюр и упала на вымощенную камнем землю, выставляя перед собой руки. С её губ, разбитых щедрыми, звонкими пощёчинами, слетел едва слышный стон. На дрожащих коленях и ладонях ожогом вспыхнули ссадины. Но боль чувствовалась не так остро, как паника, пожиравшая в ней чувство жизни ледяным вакуумом. 

Задержавшись на четвереньках, Милена испуганно оглянулась вокруг себя, но никого поблизости не увидела. Не заметила шокированных прохожих с недоумёнными взглядами. Затаив дыхание, прислушалась, но ничего не услышала, разве что удары сердца, клокочущего за клеткой рёбер, и звуки вдалеке едущих автомобилей. 

Её не преследовали. Бросили… 

Милена встала и пошатнулась: одна нога словно стала длинней. Заметила рядом отломанный каблук, нагнувшись, подняла. 

– Такой же, как и я. Сломан, – швырнув его прочь, процедила Милена растрескавшимся голосом. 

Судорожно всхлипнув, сняла туфли и отбросила их. 

Прикрыв плащом разорванное шёлковое платье, опустила голову и затянула пояс. Шмыгнув носом и обняв себя за талию, дабы не рассыпаться, как ей казалось, и от лёгкого ветерка, медленно побрела босиком по укрытой ночью Праге. Мысли лихорадочно дрожащей Милены походили на дно разбитого бокала. Она была неспособна о чем-либо думать, что-либо анализировать. Тело ныло и тряслось от накатывавших воспоминаний об оскорблении и унижении, душа надрывно плакала от отвращения и обиды. Милена не вчера рассталась с наивной девочкой в себе и знала: темнота после заката всегда таит в одном флаконе и романтику, и опасность со всем, что они несут. Но сегодня она получила сполна лишь второго. Ещё пару минут назад её полностью сковывал страх, парализуя конечности. Теперь же шок правил в ней бал. Милена перестала бояться. Перестала чувствовать. Ей стало все равно. Пустота… стремилась овладеть ею полностью. 

Издалека докатился раскат грома. Небо угрожающе задрожало. По подоконникам и крышам, нарастая, забарабанил ливень, сжавший в объятиях притихший город. 

Милена нервно дёрнулась, когда из-за угла собора Святого Микулаша неожиданно выбежали парень с девушкой. Их задорный и беззаботный смех эхом разносился по безлюдной дороге. От любви, вскружившей им голову, они в упор не замечали дождь, ливший стеной, и Милену, смотревшую на них взглядом затравленного ягненка. 

Счастливая пара, как ей подумалось, не знающих горя людей что бритва полоснула ей по раздавленному сердцу. Подхватив на руки улыбающуюся девушку, парень закружил её в вальсе, напевая весёлую песню. Яркая жёлтая молния расколола чёрные небеса надвое, заставив довольного судьбой парня поставить на ноги свою возлюбленную и, крепко взяв её за руку, скрыться в ночи под аккомпанемент глубоко вздыхающей бури. 

Холодный поток с неба безжалостно хлестал Милену по лицу, смывая остатки туши с ресниц и превращаясь в грязные дорожки на её щеках, но она упорно продолжала идти вперед по вмиг образовавшимся лужам на асфальте. Блеклый свет фонарей неуверенно освещал её лицо, пленённое выражением: она потерялась. Заблудилась на просторе собственной жизни. В чувствах. В эмоциях. В мыслях. Затерялась… И теперь ничто и никто не может ей помочь. Смысл жизни безвозвратно утрачен. Его не вернуть. 

Милена подошла к Малостранским башенкам, и её взор устремился на Карлов мост. Ещё чуть-чуть, и она будет дома, в безопасности, стоит лишь пересечь протяжную аллею из тридцати скульптур и статуй, которые столетиями неподвижно стоят на страже переправы через реку Влтаву. Втянув в лёгкие как можно больше сырого воздуха, Милена шаг за шагом сокращала путь к бесславному финалу бездушной ночи. В её босые ступни впивались мелкие камушки и осколки бокалов, которые из-за своей нерасторопности дворник не успел убрать, видимо, после пышной и шумной свадьбы. Милена не бежала со всех ног, словно за ней гналась сама смерть, хотя такое желание и присутствовало. Не было лишь сил для его осуществления. В ней умерло желание бороться, спасаться. Только сейчас она начала постепенно осознавать, что с ней произошло. Она медленно брела, порой покачиваясь из стороны в сторону, словно её подстрелили, а душу вывернули наизнанку и осквернили. Шла, не замечая сильных порывов ветра, леденящего и пробирающего до костей холода ливня и устрашающих раскатов грома. Не обращая внимания на увековеченного в камне Святого Яна Непомуцкого, она думала больно ли шагнуть с моста в небытие. Вдруг, будто её кто окликнул и Милена развернулась, вспомнила, что существует поверье, которое гласило «всё будет хорошо, если коснуться барельефа Святого Яна». 

– Обещаешь? – сдавленно спросила Милена у самой знаменитой статуи, протягивая руку, на одном из тонких пальцев которой красовалось маленькое золотое колечко в форме сердца, простреленного стрелой Амура. С надеждой заглядывая в слащаво-умиротворённое лицо и неживые глаза изваяния, Милена замерла: сотни противоречивых мыслей волной накрыли её с головой. Поджав губы и передумав просить о помощи, она отдернула ладонь от статуи, как от огня. 

– Не верю! – ядовито, с искорками отчаяния прошипела она, делая шаг назад. – Мне уже никто не поможет! Никто... 

Повернувшись лицом в сторону Малой Страны, неспешно зашагала домой. Миновала скульптуры святых мучениц Елизаветы, Маргариты, Варвары и задержалась у Мадонны с младенцем. 

– Всё ложь. Незачем приносить душу в этот проклятый мир, – плюнула ей под ноги и пошла дальше по пронизанному насквозь историей Карлову мосту. 

Открыв дверь в двухкомнатную квартиру, Милена неловко переступила порог и небрежно кинула ключи на тумбочку. Скинула с плеч на пол насквозь мокрый плащ и, смотря в темный коридор, сползла по косяку двери на корточки. Подтянув колени к груди, сжала кулаки, до боли и крови вгоняя ногти в ладони. 

– Нет. Не буду плакать! Я сильная, справлюсь! 

Зажмурившись, провела руками по лицу. 

– Как страшно... противно. Больно. 

Мокрые пряди волос, плачущие дождем, упали ей на лицо. 

– За что? 

Нервно дрожа, Милена встала и наощупь прошла в уютную родным теплом, погруженную во мрак гостиную. Щёлкнула выключателем – свет безжалостно резанул глаза, и она зажмурилась. Через пару секунд робко разомкнула влажные ресницы. 

Вынув из секции бутылку виски двадцатидвухлетней выдержки, откупорила её и сделала большой глоток обжигающей жидкости. Горло всполохнуло. Поморщившись от крепкого напитка, выдохнула. 

Взяв с полки кончиками дрожащих пальцев недавно купленную виниловую пластинку, Милена включила проигрыватель, и квартира моментально погрузилась в печально-ностальгическую атмосферу. Зазвучала проникновенная мелодия. В ней тосковала гитара, вздыхали скрипки и альты… Женский голос, роняя слезу, с кристальной нежностью пел: 

– Не забирай мою мечту, знаешь, 

Мою мечту о бессонных ночах. 

Не забирай мою мечту и верни мне это чувство, 

Что я не одинока, целиком теряюсь в тебе. [1] 

Оставляя на ковре цвета карамели грязные следы босых ног, Милена, жадно глотая спиртное, зашла в ванную. Поставив початую бутылку алкоголя на стиральную машину, обеими руками схватилась за кран. Включила воду. Порывисто, с неприязнью и отвращением избавила себя от изорванного платья. Кинув его в дальний угол, оторопела, смотря в висящее над раковиной зеркало. В нём отражалась хрупкая девушка с растрёпанными белоснежными волосами, опухшим и перемазанным грязью лицом, с пустыми стеклянными глазами и тонкой дорожкой пореза поперек горла. 

«Как он только уцелел, не упал?» – подумала Милена, тронув деревянный крестик, висевший на шее на надрезанной веревочке. 

Из раны, оставленной острым металлом, направляемым жестокой рукой незнакомого Милене мужчины, к груди до сих пор тянулись редкие нити крови. Неуверенно коснувшись ледяными пальцами нескольких капель густой алой жидкости, Милена крепко сомкнула веки и снова мысленно пережила минуты насилия. Желая отогнать непрошеные воспоминания, она, резко широко распахнув глаза нежно-голубого цвета, постаралась улыбнуться, приободрить себя. Но вышел лишь горький, пропитанный жалостью к себе оскал. Покачав головой, Милена встала под горячий душ. Но это не помогло. Озноб не проходил. Её продолжало колотить. 

Боль с лихвой плескалась под кожей. Казалось, она была всюду и являлась самой жизнью и воздухом. Запястья ныли, оттого что их совсем недавно выворачивали; голова гудела – места, где с неё вырвали пучки волос горели ожогом. Бёдра, покрытые ссадинами и синяками, словно ласкало лезвие разбитого стекла. Колени щипало, а во рту застыл противный солоноватый вкус. 

Сжав губы в тонкую полоску, она яростно тёрла каждый миллиметр груди, живота, рук и ног жёсткой стороной мочалки, словно желая содрать с себя кожу. Схватив с полки зубную щетку и пасту, стала быстро чистить зубы и полоскать рот. Проделав это несколько раз, продолжила с остервенением тереть тело мочалкой, пока мыло окончательно не размягчилось и сделалось кашицей. Стоя под струями обжигающе горячего душа, Милена, дотянувшись до стиральной машины, схватила виски и залпом сделала несколько глотков. Вытерев тыльной стороной ладони губы, она вернула на прежнее место бутылку и, взяв с полки шампунь с ароматом меда, вылила его на мочалку вместо размокшего мыла. 

Цвет её кожи утратил белизну, тело стало пунцовым. Спустя полчаса Милена выключила воду. Наспех вытеревшись полотенцем, надела банный халат. Взяв в руки сосуд с тихо-тихо посмеивающимся над ней алкогольным змием и погасив свет, отхлебнула терпкого напитка. Затем отправилась к себе в комнату. 

Отворив настежь стеклянную двустворчатую дверь, вышла на балкон и закурила. Мрак и тишина, нарушаемая лишь шумом покинувшей город грозы, давили на сознание, даруя далеко не радужные мысли. Им вторили с крыш осиротевшие капли утихшего ливня. Серый дым, исходящий от ментоловой сигареты и подгоняемый ветром, иногда попадал в глаза, заставляя их пускать новые слезы отчаянья. Выбросив с пятого этажа окурок на землю, Милена, кусая губы, запустила руки в карманы. Нащупала в правом что-то металлическое и круглое. Что-то давно умышленно забытое. Она сжала предмет в кулаке. Нет, сейчас она сама хочет сделать свой выбор. Никакого случая. Лишь её выбор. Её. И больше ничей. 

«Алан, я так хочу к тебе...» 

Милена взяла свободной рукой бутылку виски, ненадолго оставленную на полу, и поднялась на табуретку, находящуюся на балконе. В очередной раз глотнула спиртного. Её голова кружилась в тумане дурмана – теплого, липкого, ядовитого, но такого сладостного. Сев на перила, Милена развела руки в стороны. Аккуратно отпихнула ступней табуретку. Закрыв глаза, представила себя птицей, парящей в небесах, где нет ничего, кроме солнца, ветра, свободы, и качнулась назад. Еще немного, и все закончится. Больше не будет ни боли, ни обиды – ничего. Но что-то неприятно прилипло к её правой раскрытой ладони. Милена распахнула глаза и приблизила руки к лицу. Криво улыбнулась, легонько стукнув донышком бутылки по приклеившейся к ладони серебряной монете. Но та не упала. Она, найдясь в кармане, теперь упорно не хотела покидать Милену, которая стала медленно свешиваться за перила, как внезапно словно пробудилась от кошмарного сна. Она выронила бутылку и так крепко схватилась перила балкона, что костяшки пальцев побелели. Показавшийся громогласным звон от упавшей на пол монеты и разбившейся о тротуар бутылки на миг её отрезвил. 

– Нет, – прошептала она, спрыгивая на бетонный пол балкона. Все кругом будто закружилось, заходило ходуном, но взгляд Милены был намертво прикован к монете, вырисовывающей круги у её ступней. Присев на ватных ногах, она подняла ценный сердцу подарок. Судорожно сжав монету в ладони, с трудом выпрямилась. Шатаясь, приблизилась к стене. Привалившись спиной к твердой влажной поверхности, сползла на корточки. Стала рассеянно смотреть в пространство, потеряв нить, связывавшую её с реальностью. 

Виски не помогало, уличная прохлада была что колючий мороз. Милена продрогла до костей. Петляя из стороны в сторону, она вернулась в комнату. Переодевшись в тёмно-синие джинсы и майку, села на диван, теребя волосы. Её бил озноб. Нервно сняла с себя золотое колечко и браслет. Швырнув их на рядом стоящую тумбочку, взяла с неё заключенную в дорогую рамку фотографию улыбающихся отца и матери. Замерла, вслушиваясь в тиканье часов в соседней комнате. 

Вспышка молнии добавила света в помещение. При этом лицо Милены ожесточилось, брови недовольно сомкнулись. Вскочив на ноги, она с силой кинула на пол снимок, стекло в рамке разлетелось на множество мелких осколков. 

– Ненавижу, – сквозь зубы произнесла Милена. 

Яркого света не хотелось, поэтому она, найдя зажигалку, трясущимися руками зажгла свечку, стоящую на комоде напротив зеркала, и, повернувшись лицом к письменному столу, достала из ящика потрёпанный временем мятый жёлтый конверт, спрятанный в её старую школьную тетрадь. Неровным круглым почерком на письме был набросан адрес и имя получателя: Милена Либшер. Поджав пухлые губы в тонкую полоску, она села на деревянный стул напротив зеркала. Словно собираясь с духом, несколько секунд повертела в руках конверт, на котором был заметен повыцветший штемпель Чехословакии. Достала из него небольшой листок бумаги, отмеченный всего парой строк. 

«Здравствуй, сестренка! 

Прости, что уехал не попрощавшись. На то были свои причины, в которые я не хочу тебя посвящать. Знай: я люблю тебя больше жизни. Безумно скучаю. Надеюсь, жизнь еще сведёт нас вместе. Помни: что бы ни случилось, выход есть. Всегда. По крайне мере, я в это верю. 

Люблю, целую. 

Алан» 

Милена прикрыла глаза, и её лицо искривила гримаса боли. 

– Нет, братишка, - прошептала она, прижимая к груди письмо. – Ты ошибся. Выхода нет. 

Перед её взором пронёсся калейдоскоп трагичных воспоминаний об Алане. 

– Ты его так и не нашёл. 

Несколько мгновений повертев в руках зажигалку, Милена чиркнула её колесиком раз, чиркнула два, смотря на высекаемые из кремня искры. Крутанула колесико резче. Появившиеся красные языки пламени стали жадно поглощать пожелтевшую бумагу. Кинув письмо в пепельницу, Милена позволила именно там дотлевать ему до конца. Никто никогда не поймет, что в этом прахе послания таилась её последняя надежда. Сегодня, в эту самую ночь, слова Алана не подсказали ей, как спасти свою израненную душу и найти потерянную веру в счастливое будущее. 

Милена опустила руку в ящик и достала из самого его дна толстую клетчатую тетрадь. Пролистав её наспех, нашла свою последнюю запись, которая содержала лишь два слова: «Я счастлива». Кисло ухмыльнулась, со скрежетом стиснула зубы. Взяв карандаш, она, с напором нажимая на грифель, дописала: «Грязная». Швырнув тетрадь на место, посмотрела на монету, крутя ту между пальцами. С коротким смешком подбросила её вверх, совершенно по-детски задаваясь вопросом: «Может, эта серебряная вещица подскажет правильный ответ?» Ведь она так много для неё значит. Монета с тихим звоном упала на пол, вырисовывая круги. Секунда. Две. Решка. Решение принято. 

Положив в карман джинсов монету, Милена открыла дверцу комода и достала из него косметичку. Под далекий отзвук грома на ковер посыпались мелкие предметы. Помады, карандаши, пудра – не это судорожно искала она. При тусклом свете блеснуло лезвие опасной бритвы. 

– Почему именно сегодня я забыла её? Ведь всегда старалась носить с собой для защиты... – сокрушаясь. 

Сквозь пелену злости, застилавшую ей глаза, Милена посмотрела на свое отражение в зеркале. Лицо, хоть и опухшее, но такое же прекрасное, как всегда. Мягкие сочные губы сжались в кривую линию, когда Милена, опустив немного взгляд, обратила внимание на порез, тянущийся вдоль шеи. Подавив в себе стон рыдания, она полоснула острым лезвием поперёк запястья. Темно-красная кровь не заставила себя долго ждать и моментально устремилась наружу. Милена уверенно нанесла и вторую, и следующие глубокие раны. 

– Почему я такая? – всматриваясь в своё отражение, прошептала она. – Господи, почему ты не сделал меня другой? Будь я брюнеткой с серыми глазами, с неприметной внешностью, он бы... это животное, мразь!.. в жизни не обратил на меня внимания. Почему? За что ты меня так наказал? Что я тебе сделала? – сползая на пол, оставляя за собой кровавый след, бормотала Милена сквозь отчаянье. – Почему он меня отпустил? – склонила голову набок. – Я не хочу такой жизни, где всё, что мне дорого, ты отнимаешь! 

– Я хочу к брату! 

Жизнь медленно покидала тело Милены. Сильный порыв ветра распахнул настежь плохо закрытое окно. По ногам прошел холодок. 

– Алан, братишка, ты всегда был рядом. Почему ты покинул меня? 

Голова тяжелела. Милена не находила в себе сил доползти до кровати. 

– Ненавижу жизнь! – прошипела она, как вдруг её взгляд случайно наткнулся на маленький клочок бумажки, выпавший из пепельницы. Милена протянула руку и леденеющими пальцами сжала его. Она хотела прочитать, какой отрывок письма не успел догореть, но веки начали тяжелеть, дыхание ослабло. Комочек в груди завершал свою работу. Свечка, потрескивая, начала гаснуть. Лишь тихая песня, звучащая из проигрывателя, нарушали тишину комнаты, как внезапно скрипнула дверь. Шаги. Еще шаги. Но было уже слишком поздно. И именно в этом момент она остро осознала, как любила жизнь со всеми её потрясениями и разочарованиями. Но было уже слишком поздно. 

Где-то вдалеке слышались чуть уловимые слова: 

– Мрачное небо нависает низко над головой, 

С холмов доносится хоралом древним волчий вой. 

Напрасно я ищу, куда бы мне тут скрыться: 

Давно мы ровную дорогу потеряли. 

Люди одно из двух: ангелы иль драконы, 

И добрые поступки силы возвращают. 

Так обернись и оглянись назад, 

На баржи за тобой... [2] 

Сердце отсчитывало последние удары. Последняя борьба. 

«Брат был прав». 

Удар. Удар. Тишина. 

_______________________________________________________________________________________________

[1] – Lucie Bílá: Most Přes Minulost 

[2] – Kabát: Burlaci

‍