Тени Грехов

Ты внемлешь с непонятною тоской. 

Зачем же любишь то, что так печально, 

Встречаешь муку радостью такой? 

Отрывок из сонета Шекспира № 8. 

Перевод: С. Маршака.

– С каких пор ты сравниваешь меня с ней? – открыв входную дверь, Авелин услышала растерянный голос Велии, доносящийся из погруженной в полумрак гостиной. Точно уловив звук её тихих шагов, подруга вместе со своим собеседником моментально умолкли. Дом окунулся в непроницаемую мёртвую тишину, нарушаемую лишь звуками огня, алчно поглощающего поленья в камине. 

На стенах, мебели и лестнице играли серые равнодушные тени. В воздухе плыл тёплый аромат древесины, такой же родной и приятный, как воспоминания о предновогодних днях детства, проведённых в ожидании чего-то магического, непонятного и от этого столь желанного. На лице Авелин невольно появилась лёгкая улыбка. Она любила те времена, когда, сидя на кровати и держа в руках кружку горячего чая, могла наблюдать за тем, как землю покрывает крупа – дитя суровой зимы. Ей доставляло невероятное удовольствие смотреть, как за окнами, на стёклах которых виднелись таинственные и загадочные рисунки мороза, носятся мириады снежинок. Нравилось безмятежно наблюдать, как их подхватывает ветер, чей пронизывающий протяжный и злой вой был хорошо слышен в спальне. В это время она непроизвольно начинала верить в крохотное, но яркое чудо. В исполнение самой сокровенной мечты. В сказку. В волшебство. В то, что все печали, подобно грязным лужам, спрячет под собой хрустящий, девственно-чистый снег радости и счастья. 

Расстегнув верхние пуговицы пальто, Авелин прошла вглубь гостиной и, тихо поприветствовав Леона с Велией, остановилась недалеко от камина. 

Кивнув и искусственно дружелюбно улыбнувшись, Велия захлопнула книгу и, положив её на стол, молча пошла на второй этаж. 

Проводив её взглядом, Авелин стянула с шеи полупрозрачный стильный и совершенно непрактичный шарф. 

– Что с ней происходит? – едва слышно задала она вопрос Леону. Тот не сводил с неё глаз, заставляя Авелин почувствовать себя перед ним абсолютно голой, будто никакая ткань не была способна скрыть от него ни единого миллиметра её тела. Авелин это разозлило, но не настолько, чтобы потерять эмоциональное равновесие. Гордо приподняв подбородок, она подошла к журнальному столику и, встав к мужчине спиной, взяла в руки оставленную Велией книгу. 

– Она вновь не в духе, – апатично и немного лениво ответил Леон. 

– С этим надо что-то делать. Она чем-то встревожена. Мы не можем оставаться в стороне, – Авелин повернулась лицом к собеседнику и осеклась. Тот стоял к ней почти вплотную. Его терпкий запах, сотканный из ароматов вишни и шалфея, защекотал её ноздри, а близость его тела заставила всё внутри сжаться подобно множеству пружин. Леон протянул было руку к губам Авелин, но не успел их коснуться: она оказалась проворнее и быстро сделала пару шагов назад. Вопросительно изогнув брови, хотела было предупреждающе зарычать, но передумала, посчитав, что, возможно, неверно истолковала движение друга. 

– В уголках твоих губ виднеется кровь, – спокойно и ровно произнёс Леон. – Ты так увлеклась мыслями о нём, что уже изменяешь своей педантичной чистоплотности. 

Вынув из кармана носовой платок, он протянул его Авелин, но она отказалась принять от него заботу – пользоваться чужой вещью ей было неприятно. Всю жизнь, сколько себя помнила, она была брезгливой, и это чувство обострилось, когда её украли у родителей и силой в борделе заставляли делить постель с мужчинами, которые всегда желали от неё лишь одного – полного повиновения их уничижающим её достоинство приказам. Позднее, обретя долгожданную свободу, она стала ценить каждую вещь, которая принадлежала ей и только ей; которой не приходилось ни с кем делиться. В отчий дом, где могла стать хозяйкой многих вещей, она не вернулась. Благодаря Радану узнала, что родители долго её искали, но тщетно. Со временем смирились, нашли утешение в её старшей сестре и младшем брате. Безусловно, она могла в опрометчивом порыве чувств навестить семью, ведь сердце так стремилось к родным, но… Авелин понимала, что она больше не человек, отныне – посланница Тьмы. Ей надобно держаться от дорогих ей людей как можно дальше. Вампиресса Авелин жива благодаря смерти Авелин человека. Их Авелин погибла, а они должны жить, помня её светлой и невинной. 

Леон устало покачал головой. 

– Почему пошла одна? – в его глазах застыла пустая и безликая грусть. – Мы же договаривались всегда вместе… 

– Мне хотелось побыть одной, – прервав друга, чётко сказала Авелин. 

Возникла неловкая пауза. Леон улыбнулся и, подойдя к камину, сложил на груди руки. 

– Огонь... он изумителен, – неожиданно сказал он. – Не находишь? Он влечёт каждого – и старика, и ребёнка. Можно часами сидеть напротив костра и смотреть, как поленья, которые когда-то были полными жизни и энергии деревьями, превращаются в золу. В пепел, который по воле ветра может быть разнесён в разные страны. И от костра не остаётся ничего. Совершенно ничего. 

Уловив в голосе Леона нотки отчуждённости и некой потерянности, тщательно спрятанной под завесой равнодушия, Авелин пришла в лёгкое замешательство. Она привыкла видеть Леона весёлым, беззаботным, но никак не утонувшим в облаке меланхолии. Порой она ловила на себе его задумчивые взгляды, но прежде никогда не придавала им особого значения, потому как стоило только ей обратить на это внимание, как тот в секунду менялся. Начинал улыбаться. Шутить. Радовать её беспечностью с толикой праздности. Говорить, что ей всего лишь показалось, что он грустит, а на самом деле это не так. И Авелин верила ему. Обманывалась, ибо умышленно бежала от голоса интуиции, чей немой крик приводил её в ужас. 

Авелин сделала пару шагов вперёд. Где-то в глубине души она почувствовала отголоски боли Леона. Страданий, что не давали ему покоя уже долгие часы, дни, месяцы. Но, вновь не пожелав получить этому подтверждение, она трусливо отогнала непрошеные мысли прочь. 

– Что такое, по сути, огонь? – присев на корточки, Леон взял в руки кочергу и, коснувшись ею дров, заставил языки пламени пустить маленькие, точно звёзды на небе, жёлто-красные искры. Стоило им только отделиться от поленьев, как они неизбежно угасали, не прожив и нескольких мгновений. – Учёные что-то говорят об атомах и химических реакциях, но на самом деле огонь – это ведь тайна. Да? – он кинул быстрый взгляд в сторону Авелин. 

Кивнув, она присела рядом с ним. 

– Загадка, – её голос был тих, как крадущийся шелест ночного ветра, – чью красоту в полной мере можно увидеть лишь в те минуты, когда она жадно и ненасытно поглощает всё новую пищу, желанную себе. Уничтожает на своём пути всё, что слабей. 

– И при этом обладает удивительным свойством порождать в душах людей стихи и песни, повести и поэмы, – поставив кочергу на кованую подставку, добавил Леон. 

Избегая его взгляда и точно желая согреться, Авелин, положив книгу на колени, протянула ладони к огню. В безобидных и на поверхности кажущихся обычными фразах, которые вроде бы не несли в себе глубокого смысла, она пыталась, словно рыбак, выудить меж строк-волн рыбку-истину. Она подсознательно чувствовала, что Леон сейчас неумело и завуалировано пытался сообщить ей нечто важное для себя. И ей думалось, что она начинает догадываться, в какое русло пытается склонить их разговор мужчина. Что желает получить. Услышать. Произнести. Осознание этого вскружило голову Авелин, и она, чтобы не упасть, резко встала. Она знала, что правда, заключённая в полунамёках, может сломать все их и без того хрупкие, точно высушенные кленовые листки, отношения. Но не выслушать друга, который почти всегда находился рядом с ней, особенно когда Радана не было поблизости, и старался помочь чем мог, она была не в состоянии. 

– Огонь жжёт тех, кто его трогает, но тем, кто умеет им пользоваться, он даёт и свет, и тепло, и помощь при всякой работе, – едва слышно процитировал Плутарха Леон. Авелин неспешно открыла книгу и сделала вид, что увлечена ею. – Радан умеет… Скажи, – Леон выпрямился и внезапно схватил Авелин за руку – аккуратно, но грубо, – это он попросил… 

– Прекрати, – она попыталась вырвать запястье из его широкой прохладной ладони, но у неё ничего не вышло. – Отпусти, – сквозь зубы процедила она. По телу прошла волна мелкой дрожи. Чужие касания, в особенности мужчин, до сих пор, несмотря на то что прошло уже целых восемь лет, вызывали у Авелин ощущение панического страха вперемешку с привкусом грязи и плесени. Ненависть и омерзение. Лишь рукам Радана – надёжным и крепким – она неосознанно начала доверять с самой первой встречи с ним. Она никогда не чувствовала от них никакой угрозы, опасности. Только заботу. Нежность. Уверенность и защиту, несмотря на то что именно они могли сломать её, как штормовой ветер – тростник. 

– Отпусти, – с Авелин губ сорвалось рычание. Вспышка гнева заставила на долю секунды почувствовать, как по коже словно бежит электрический огонь и ищет выход своей разрушительной мощи. Ещё одно мгновение – и она напала бы на Леона, но он неохотно разжал пальцы. 

– Извини, но… – сконфуженно и мягко. 

– Не смей лезть в наши с ним отношения, – хлёстко, как удар плети, бросила она. Авелин не собиралась никого впускать в свой и без того шаткий мир чувств с Раданом. Была готова бороться за него, пусть иногда неверно и совершая ошибки, но биться. Сражаться, чего бы это ни стоило. Она знала точно, что теперь, когда у неё существовала хоть и зыбкая, но вполне осязаемая надежда, она не будет сдаваться. Не отступит, если… если он сам не попросит его отпустить. Но даже в этом случае Авелин не хотела терять Радана. Пусть подругой, знакомой или всего лишь тенью – безликой, безмолвной тенью – она была готова следовать за ним. Куда бы тропа ни вела, в Рай или в Ад. Но рядом с ним. Всегда. 

– И в мыслях не было, – горькая косая ухмылка коснулась полных губ Леона. – Я всего-навсего не хочу, чтобы ты превращалась в его игрушку, очередную марионетку. 

– Даже если мне и суждено стать его куклой, тебя это не касается, – резко отчеканила Авелин, колючим взглядом окинув собеседника. Сделав пару шагов в сторону, тот присел на край стола и, сцепив пальцы в замок, опустил голову. Он выглядел поникшим. Даже цвет его волос перестал отдавать белизной, приобретя оттенок серости. 

– Ты моя… 

Авелин внутренне передёрнуло от слова «моя». Только от Радана она желала слышать это слово и ни от кого другого, с каким бы подтекстом ни говорилось. 

– …подруга, – продолжил после паузы мысль Леон. Кинул взгляд исподлобья. – И я не хочу тебя терять. С ним ты начала меняться. 

– Ошибаешься. 

– Я надеюсь на это, – уголки его губ, едва приподнявшись, опустились. – Но ты не можешь отрицать того, что у тебя никогда не будет счастливой жизни с Раданом. Ты, я… Да все знакомые с ним знают, от него надо бежать. Его путь устелен Тьмой! Каждый его шаг только приумножает потери и страдания! Ты не будешь счастлива с ним, ибо он… 

– Замолчи, – прорычала Авелин. – Тебя это не касается! Не смей его называть… 

– Ты понимаешь, что он – твоя погибель? – прервав её, Леон резко встал и пошёл на неё. – Что рано или поздно он или, – скорбь исказила угрюмое лицо, – Огниан могут тебя уничтожить? – всплеснув рукой, он провёл ею по волосам. 

– Этого не случится, – как можно спокойнее ответила Авелин, несмотря на то, что внутри неё полыхала ярость. Она знала и понимала, какая жизнь её ожидала рядом с Раданом, но, вопреки всем опасениям Леона, верила, что сумеет найти то решение, которое поможет Радану обрести верный путь. Подскажет, где отыскать ту дорогу, что разведёт его и Огниана в разные стороны. Разлучит их раз и навсегда. 

– Авелин, – импульсивный жест рукой, – очнись! – крепко взяв Авелин за плечи, Леон слегка встряхнул её. – Радан… 

– Не смей! – пытаясь убрать с себя руки мужчины, она угрожающе зашипела. – Пусти! – оттолкнув от себя Леона, Авелин сделала глубокий вдох. Сейчас она была преисполнена решимости убить любого, кто посмел бы не только попытаться очернить Радана в её глазах, но и кинуть камень раздора в их отношения. 

– А говоришь, что не меняешься, – тихо, с укором пробормотал Леон. – Раньше бы ты… –недоговорив, отвернулся и вновь подошёл к камину. – Ответь мне только на один вопрос: пару дней ты с Раданом в заметно потеплевших отношениях, – в его голосе засквозило раздражение с досадой, – и он открыто навязывает тебе свои желания, разве они не меняют тебя? Он отослал тебя охотиться, сказал где, как? Ты убила жертву? Уже порадовала этим его тёмную сущность за ласку к тебе? 

… Тягучая субстанция медленно текла по горлу Авелин и, согревая продрогшее тело изнутри, дарила ей ощущение долгожданного побега от всего: мыслей, боли, воспоминаний. Эта мнимая свобода напоминала ей полёт птицы в темнеющих небесах. Скольжение среди бесконечных пушистых облаков, медленно сменяющихся грозовыми. Но пока из них к ней не тянутся чугунные цепи, звенящие оковами на руках и ногах, увлекая к земле; не опутывают шею – колючей, острой проволокой муки, даруя знание лишь как ползать; не растягивают душу – пронзительной глухонемой пустотой. Той самой чёрной дырой, что размывает душу дотла, оплавляя, не оставляя после себя даже горстки пепла. Ни единой её щепотки. Той самой пустотой, вооружённой цепями, что всегда ощущала Авелин, когда рядом не было его – Радана – её дыхания, света, жизни. 

Деликатней вонзая белёсые клыки в мягкую женскую плоть, она с наслаждением прикрыла глаза и сделала новый небольшой глоток крови – нектара бытия. Почувствовала, как руки жертвы, милой и славной на вид девушки, крепче вцепились в ворот её пальто. Услышала, как с губ той легчайшим эхом вспорхнул слабый стон и ноткой сладости поплыл по безлюдному глухому уголку парка. Авелин на мгновение замерла. Чуть отстранившись от добычи, заглянула в её глаза, где мирным морем плескалось изящное удовольствие и не было и тени ужаса перед ликом смерти. 

– Не бойся, – как можно ласковее сказала Авелин. – Скоро всё закончится. Ты забудешь каждую секунду, проведённую рядом со мной. В моих объятиях, – она провела кончиками пальцев по щеке девушки. – Ты будешь жить. Верь мне, – на её губы легла улыбка. – Мне необходимо немного крови. Для тебя это не смертельно, а для меня это… надежда. Я не смею любимому отказать в его просьбе, – заминка. – И не хочу, – откинув прядь волос незнакомки ей за спину, Авелин обожгла дыханием её умиротворённое лицо, смотря ей прямо в глаза, усиливая гипноз, добавляя дозы. Затем наклонилась к её шее, облизнула кровь, сочащуюся из проколов от клыков. Волна эйфории разлилась по всему телу Авелин, когда она вновь с упоением стала пить истинный наркотик её сущности, но никак не её сердца и души. Жертва сладострастно застонала. Она пребывала в знойном сне, теряя силы от волн наслаждения, и постепенно начала обмякать в чуть качающих её, точно материнская колыбель, руках Авелин. 

– Ты задал больше одного вопроса. Почему я должна была её убить? – холодно спросила Авелин. 

Леон промолчал. 

– Нет, я её не убивала, – развернувшись, она, не желая более продолжать неприятный для себя разговор, пошла к лестнице. Не удостоив Леона даже взглядом, который, двигаясь за ней, несколько раз мягко окликнул её, молча поднялась на второй этаж. Она знала, что тот отчасти прав, но это нисколько не мешало ей злиться на него. Желать расцарапать ему лицо и свернуть шею, посмей только он назвать Радана тем, от кого все предпочитали держаться подальше, словно он был больным, способным заразить любого страшной болезнью, что медленно, словно мучительный яд, поражает всех вкусивших его. 

Авелин била противная дрожь. Помимо того, что она сердилась на Леона из-за его отношения к Радану, ей казалось, что вновь вернулась в прошлое – в то самое время, когда её против воли удерживали в позорном месте. Только, в отличие от той ситуации, сейчас она могла уйти. Ей никто не мешал. 

… Авелин, словно испуганный котёнок, забилась в тёмный угол подвала, исподлобья наблюдая за мужчиной, который неспешно приближался к ней. В свете тусклой лампочки она видела, что тот был высок и статен. Лет она бы дала ему двадцать пять-тридцать. Он сильно выделялся на фоне тех мужчин, что приходили к ней позавчера и долго маниакально над ней издевались. Мучили, желая сломить её волю, сделать из неё послушную и безотказную рабыню. Уже сутки прошли с того момента, как мучители, возглавляемые таинственным мужчиной, всё время стоящим в тени и наблюдающим за её страданиями, оставили Авелин в покое. Как она поняла из разговора насильников, те решили дать ей время отдохнуть и немного прийти в себя, а заодно и самим набраться сил, чтобы вскоре продолжить воплощать свои извращённые идеи в жизнь. 

И сейчас, боясь вновь пережить весь тот ужас и все те унижения, что «подарили» ей накануне, Авелин беспрерывно молила Бога о помощи, затравленным взглядом смотря на мужчину. Она отчаянно, почти до безумия надеялась, что он окажется другим, ведь он явно был из высшего сословия. Он был богат. Очень богат. Чистая выглаженная одежда, уверенный пронзительный взгляд, изысканный приятный парфюм и дорогие аксессуары выдавали в нём человека, который никогда и ни в чём не имел нужды. Он напоминал Авелин рыцаря со скверной репутацией, без трона и доспехов, но с чистым и благородным сердцем. Чёрного рыцаря с неизувеченной и неиспачканной душой. Он был похож на героя, сошедшего со страниц любовного романа. Авелин понимала, что это, скорее всего, лишь иллюзия. Секунда, две – и из рыцаря он превратится в садиста. 

Сморщившись от боли в синяках, цветущих на ногах и руках, Авелин прижала колени к груди и беглым взглядом скользнула по жгучему брюнету с волевым подбородком и бездонными чёрными глазами. С прямым острым носом. Пухлыми, аккуратно очерченными губами и вьющимися волосами до плеч. Он был красив. Невероятно красив. И он пах опасностью. Той самой угрозой, от которой перехватывает дыхание и сердце учащённо бьётся в груди. Которая привлекает и жалит. Медленно убивает. 

Но она верила – верила, что когда-нибудь сможет покинуть каторгу, в которую её бросили три дня тому назад. С чьей-либо помощью или одна, но она выберется из могилы к солнцу. Вернётся к семье. Только это давало ей силы жить. Дышать. Бороться. 

Ей было холодно. Нестерпимо холодно. Всё тело, прикрытое изорванным тонким платьем, было покрыто гусиной кожей, а в глазах стояли предательские слёзы. Чёрные ресницы промокли, но щёки всё ещё оставались сухими. 

Авелин сжала в кулаки руки, окутанные страшной вязью ссадин и синяков. Она знала, что выглядела потерянно и жалко, и мужчине это нравилось. Он даже не пытался скрыть от неё хищной улыбки, позволяющей увидеть ровный ряд его белоснежных зубов. 

Присев рядом с Авелин на корточки, мужчина склонил голову набок и протянул руку к её запястью. Но Авелин, резко дёрнувшись, встала. Она инстинктивно хотела отбежать подальше от новой беды, но, позабыв, что пару часов назад одну из её ног заключили в оковы, чуть не упала. Мужчина успел удержать её за локоть. Сдержанно рассмеявшись, он встал к ней вплотную. Исходящее от него тепло ударило в лицо Авелин. Но, вопреки всякой логике, её с удвоенной силой зазнобило, точно к ней прикоснулось ледяное дыхание неумолимого зимнего ветра. 

– Милая, милая девочка, – произнёс он грубым, но приятным голосом, похожим на бархат с вшитыми в него осколками стекла. – Ты столь же хрупка, как выпавший из гнезда воробушек, – ласково и бережно провёл ладонью по щеке Авелин. Она зажмурилась, ожидая удара, но его не последовало. Неуверенно приоткрыв глаза, она встретилась с прямым взглядом мужчины. Где-то в глубине её души, как острие ножа при лунном свете, блеснула надежда. Лучик веры в то, что она ошиблась, неверно истолковав его плотоядную полуулыбку и хищный взор, и на самом деле этот незнакомец не причинит ей боли. 

– Сколько тебе лет? – осторожно, словно боясь испачкаться, он коснулся кончиками пальцев её подбородка. Приподнял брови, ожидая ответа. 

– Тринадцать, – не смея шевельнуться, заикаясь, ответила Авелин. Мужчина вздохнул и, улыбнувшись, нежно провёл ладонью по её шее. Неожиданно для Авелин его взгляд наполнился восхищением и затаённой теплотой. Даже искры сожаления яркими вспышками на мгновение зажглись в его тёмных больших глазах, но спустя секунду они потухли, не сумев разжечь огонь угрызения совести. Однако Авелин, зная, что это абсурдно, была готова поклясться, что мужчина будет к ней добр. Он не причинит ей зла. Не сделает больно. Она хотела в это верить, и она верила. 

Секунды продолжали лениво отмерять свой счёт, но ничего не происходило. Казалось, время, будто желая остановиться, замедлило свой ход. Но стоило только Авелин глухо произнести лишь одно-единственное слово «Прошу», как длинные пальцы мужчины моментально сжали её шею. Пара мгновений – и ей стало нечем дышать. Жадно пытаясь втянуть хоть немного воздуха сквозь пережатое горло, безрезультатно открывая-закрывая рот, словно рыба, выброшенная на берег, Авелин широко распахнула глаза и с силой вцепилась пальцами в запястья мужчины, стараясь ослабить его хватку. Но он не позволил. Не отпустил. Продолжая спокойно и хладнокровно душить её, он неожиданно нагнулся к Авелин и стал грубо целовать её, покусывая разбитые губы. Ненасытно, больно, до крови, глубоко проникая в рот языком. Задыхаясь, Авелин из последних сил упёрлась руками в его грудь и в ответ укусила его за нижнюю губу. В ту же секунду мужчина грубо толкнул её в сторону. Ударившись головой о выступающий из стены кирпич, она стала медленно оседать на пол. Перед глазами все поплыло. По затылку потекло что-то обжигающе тёплое. Приятное. Убаюкивающее. Авелин хотела немного отползти в сторону, но ноги перестали её слушаться. 

– Ненавижу, – прошипела она, когда мужчина, схватив её за волосы, заставил подняться. 

– Я знал, сколько тебе лет, шлюха. Если будешь послушной девочкой, я возьму тебя под своё покровительство, – вжимая руками её костлявые плечи в грязную облупленную стену, он прижался к ней всем телом. 

Лихорадочно впиваясь пальцами в его бока, Авелин вывихнула себе мизинец. Извиваясь и поддаваясь панике, она инстинктивно начала искать глазами выход, но, не находя его, ещё отчаяннее продолжала бороться. 

Скользнув ладонью под перепачканное грязью платье Авелин, мужчина, оставляя царапины на коже, грубо провёл средним пальцем ей между ног. 

– Прошу… 

– Улыбайся, – прошептал ей он на ухо. – Я хочу, чтобы ты улыбалась, – свободной рукой он сдавил её маленькую грудь. 

– Никогда, – ослеплённая яростью, процедила Авелин и вновь попыталась его укусить, но на этот раз у неё не вышло. Получив пощёчину, она чуть не упала, но мужчина вновь прижал её к себе. В его чёрных, как сама бездна, глазах Авелин не увидела ни единого отсвета эмоций. Лишь только Тьма – первозданная и пугающая – отражалась в его сверкающем взгляде. На губах играла предвкушающая улыбка, точно мужчина оценивал фрукт, который собирался съесть. Или лошадь, что пожелалось оседлать. Авелин чувствовала себя беспомощной. Её сознание, точно желая уберечь свою хозяйку от нового прилива боли и ужаса, постепенно теряло чёткость и силилось отключиться, пытаясь переступить тонкую грань сна и яви. 

Забавляясь, мужчина умышленно медленно расстегнул молнию платья, спуская его с худых плеч, и немного ослабил свою хватку. Глотая слёзы, Авелин потянулась вслед за одеждой, за что тот, перехватив её руку, слегка заломил ей и так вывихнутый палец, угрожая его и вовсе сломать. С губ Авелин слетел крик, и она упала на колени. 

– Не стоит кричать, лучше улыбайся, – расстёгивая ремень брюк, шёлково произнёс он. – И не бойся, – короткая пауза, после чего он ткнул носком обуви Авелин в живот. Упираясь ладонями в пол, она подавила в себе стон от боли. – Будет больно, я тебе обещаю, – и, словно в подтверждение своих слов, мужчина схватил одной рукой её за волосы, приподнял, ставя на колени и, разжал её челюсть. Авелин передёрнуло. В следующий миг, когда глубоко во рту оказалась мужская плоть, её горло сдавили рвотные спазмы. 

Остановившись возле комнаты Радана, Авелин порывисто вздохнула, ощутив изнутри, как её грудь стали раздирать обсидиановые когти чёрного зверя. 

– Где же ты, Радан, где?.. – она прижалась лбом к двери и прикрыла глаза. – Лишь бы с тобой ничего не случилось, – провела ладонью по деревянному наличнику. – Ты мне так нужен, – одними губами произнесла она и, открыв глаза, развернулась и вошла в свою спальню. Достав из кармана салфетку, вытерла с губ отпечатки крови и, сбросив с плеч иссиня-чёрное пальто, кинула его вместе с книгой на стул. Быстро переодевшись в чистую одежду, она, не зная, чем же заняться, чтобы выгнать из души тревогу за любимого мужчину, вновь взяла книгу в руки. С удивлением заметив, что одна из страниц была немного загнута – видимо, Велия, читающая небольшой томик ранее, таким образом пометила для себя нечто важное, – Авелин, отчаянно пытаясь бороться с искушением узнать, что же так впечатлило подругу, в последнее время слишком грустную и нервозную, медленно и неуверенно открыла закладку. Там было стихотворение. 

– Я не любви Твоей прошу. 

Она теперь в надёжном месте... 

Поверь, что я Твоей невесте 

Ревнивых писем не пишу [1]. 

Авелин смежила веки. Тряхнув головой и кинув книгу в сторону, она прикрыла лицо ладонями. 

– Глупости, – шёпот. – Это всего лишь стихотворение, – ей стало казаться, что она начинает сходить с ума. Видит и чувствует то, чего не может быть априори. Велия и Леон, Леон и Велия – её друзья. Её семья. Пара, которая с человеческой жизни и по сей день вместе. Вдвоём. Они любят друг друга, но отчего и почему в их глазах она не может увидеть прежнего сияния? Только уголь. Пустырь. И ничего более. Вначале Авелин не придала значения появившемуся холодку в их отношениях, но сейчас она сумела сложить крохотные пазлы в большую картину, которая её пугала. Смущала. Приводила в ужас. 

– Глупости, – повторила она, убеждая саму себя в этом. – Глупости. 

Протянув руку, она взяла с тумбочки церковную свечку и подожгла. Любуясь огнём, она мысленно молила Бога лишь об одном: пусть Он бережёт Радана. От мороза и дождя. От бед и ненастий, от внезапных потерь. От вьюг и ветров. От ударов судьбы. От подножек, осечек. От наветов. И если любимый мужчина вдруг упадёт и от боли с сомнением «не лучше ли сдаться, нежели бороться» не сможет встать, пусть Он бережёт его, хранит его усердно, даже если у всех икон погаснут свечи. 

– Помоги ему, Боже. Я вновь в тебя поверила. Прошу, не за себя молю… – стоило ей только это произнести, как она услышала во дворе резкий звук мотора, который через мгновение стих. Подбежав к окну, Авелин увидела тёмный силуэт мужчины, в котором без труда узнала Радана. Поставив свечу на подоконник и поправив лихорадочными движениями юбку и причёску, она, стараясь двигаться не столь нервно и дышать ровно, подошла к двери спальни и замерла, вдруг для себя открыв, что не знает, как себя повести. Выбежать навстречу? Или подождать, пока Радан сам к ней придёт? Терпеть, не попадаться ему на глаза, пока сам не захочет её увидеть?.. Выбирая первый вариант, Авелин боялась показать ему, как сильно его ждала всем своим существом, как волновалась за него, беспокоилась. Она знала: мужчины не любят рабынь, а она… Она ею была, поэтому переживала, что в скором времени Радану может наскучить её общество. Повиновение ему. Слепая любовь. Они ведь так однообразны… Однако и второй вариант – оставаться в своей комнате – Авелин тоже не устраивал. В этом случае она опасалась, что Радан может посчитать, что её слова и обещания расходятся с чувствами. Что ей совершенно безразлична его встреча с «врагом». С посланником Тьмы, который, по его мнению, так много зла и боли причинил ему, Радану. Её Радану. 

Авелин стояла, не смея двинуться с места. Терзаясь сомнениями, как лучше поступить, она слушала звук его шагов, секунда за секундой раздававшийся всё ближе и ближе к её спальне. Или к его комнате?.. Она опасливо коснулась серебряной дверной ручки и зажмурилась. Перестала дышать. Почти до крови закусила нижнюю губу. Мысли, точно из опрокинутой солонки белые крупинки, разлетелись в разные стороны. Внутри всё сжалось, и вдруг против её воли дверь отворилась. Распахнув глаза, Авелин увидела на пороге Радана. Скользнув беглым взглядом по его лицу и телу, она облегчённо вздохнула, не заметив никаких ран. Повинуясь нахлынувшим на неё, точно цунами, чувствам, Авелин крепко обняла Радана и уткнулась носом в его плечо. Почувствовав, как он в ответ обвил её талию свободной рукой – вторую тот прятал за спиной – глубоко вдохнула его манящий, одурманивающий рассудок запах, в котором улавливались нотки прохлады и вечерней свежести. А ещё царил аромат тюльпанов. Нахмурившись и приподняв голову, она заглянула в глаза Радана и тут же в очередной раз ясно поняла, что пропала. Его глаза, словно подземные реки, полные чистой и прозрачной, но обжигающе холодной воды, смотрели на неё с теплом. С добротой, что так редко можно было увидеть в них. С жаром, который так контрастировал с его повседневным образом. Его глаза, помимо надежды на завтра, дарили Авелин ещё одну причину жить. Радоваться. Лететь. 

– Тебя так долго… – недоговорив, она провела кончиками пальцев по щеке Радана. Тёплая. Немного колючая. 

– Я раньше не мог, – тихо сказал он и едва заметно улыбнулся. Взяв руку Авелин, поднёс её ладонь к губам. В тот же миг его взгляд ожесточился. Зрачки словно покрылись тонкой, но твёрдой коркой льда. В потемневших глазах точно сверкнула молния и появилась Ревность – гроза Заботы и Нежности, двух придворных витязей царицы Любви. Авелин зазнобило. Ей стало жутко страшно. Она боялась, что Радан в итоге окажется её выдумкой. Игрой воображения. Что она сама всё ещё там. В подвале или в той комнате, куда к ней приходил её Господин и его друзья. Что она ещё там, среди тех, кто порой был с ней обманчиво ласков, а потом невозмутимо пускал её по всем кругам Ада. Она знала, она чувствовала, что Радан другой. Она не хотела – до безумия, до боли – думать о том, что он лишь её сон. Что его вовсе нет. И этот взгляд принадлежит вовсе не ему, а кому-то другому. Тому, кто её будит. Кто желает вновь подчинить её себе. 

Глаза защипало. Авелин, страшась, что Радан сейчас рассеется, подобно утреннему туману, теснее прижалась к нему. Вглядываясь в его лицо, старалась понять, почему так резко изменилось его настроение. Губы возлюбленного по-прежнему были искривлены улыбкой, но уже не той, которая грела Авелин изнутри, а той, что так походила на оскал. На тот самый оскал, что она видела у Огниана. Но, несмотря на это, его улыбка притягивала. Манила, как мотылька влечёт губительное пламя костра. 

– Радан, – робко произнесла Авелин. Тот, едва ощутимо поцеловав её руку, коснулся её лба своим. 

– Помнишь, я сказал, что ты – моя? – приглушённо начал он. Авелин кивнула. Почувствовав на своих губах его дыхание, немного прикрыла глаза. – Знаешь, что это значит? – она чуть качнула головой. – Это значит, что другие мужчины не смеют тебя касаться. Считай меня эгоистом до мозга костей, жутким собственником или параноиком, но… 

– Я согласна, – прерывая его и открывая глаза, произнесла Авелин, поняв, что так ему не понравилось. От её запястья все ещё исходил флёр запаха Леона. Ей стало легче дышать. Радан – он настоящий. Он рядом. А она его. Только его. 

– Тебя это устраивает? – он вскинул бровь. – Это своего рода клетка, а ты в ней беззащитная пташка. 

– А ты – кот, что держит меня в пушистых лапах? – уловив в студёном взгляде Радана слабый лучик прежнего тепла, Авелин, чуть осмелев, смущённо улыбнулась. 

– Не забывай только, что у этих лап есть и когти, – он провёл пальцем по её носу и тронул губы. 

– Я не боюсь, – убеждённо ответила она, веря в то, что Радан по собственной воле никогда и ни за что не сделает ей больно. Но даже в том случае, если он причинит ей страдания, Авелин была готова принять от него всё что угодно, ибо знала, чувствовала, что сделано это будет не нарочно. Она верила в это, и её веру ничем нельзя было убить. Даже мнимым или настоящим предательством. Благодаря всем её мучениям при человеческой жизни и тому покою, что она получила в доме посланников Тьмы, Авелин научилась не только понимать свои ощущения, но и полагаться на них. Радан – первый, кто не только подарил ей веру в счастливый конец грустной сказки, но и показал – жизнь многогранна, в ней есть не только потери, с которыми она уже почти сроднилась, но и радости. 

– Только… – она осеклась. Последнее слово вырвалось у неё помимо воли. Но сказанного, как говорится, не воротишь. 

– Только… Что? – изучая её взглядом, Радан поцеловал ей кончик носа. – Говори. 

Авелин захотелось провалиться сквозь землю. Спрятаться. Исчезнуть. Она до слабости в коленях боялась разочаровать, оттолкнуть мужчину от себя своим откровением. 

– Я жду, – терпеливо сказал он, крепче прижимая одной рукой Авелин к себе. 

– Я… 

– Ты… – улыбка. – Смелее, Авелин, – прошептал он ей в губы. 

– Скучная, – зажмурившись, она услышала, как Радан тихо рассмеялся. – Пресная. Слабая Податливая. Такие, как я, быстро надоедают и… 

Прерывая тираду Авелин, он безболезненно укусил её за мочку уха. Потёрся щекой об её щёку. 

– Прекрати, – тоном, не терпящим возражений. – Чтобы я этого больше никогда не слышал. Выкинь подобную чушь из головы, – его голос был одновременно и мягок, и твёрд. – Твоя слабость – моя сила. Я хочу тебя оберегать, – он поцеловал её в лоб. – А радость… Со временем я научу тебя забываться, смеяться. Главное – желание, остальное неважно. 

– Спасибо, – едва улыбнувшись, она вновь коснулась ладонью его щеки и, заметив, как взгляд Радана чуть остекленел, отдёрнула руку. – Прости. Я скажу ему. Если хочешь, мы больше не будем… 

– Нет, Авелин, – он щёлкнул её по носу. – Я сам поговорю с Леоном. Наедине, – небольшая пауза. – Против твоего общения с ним я не имею ничего, но желаю, – намёк на улыбку, – чтобы тебя и пальцы друга не касались! Да, – Радан взъерошил ей волосы, – я отвратительный собственник. 

– И мне это нравится, – застенчиво сказала Авелин и, поймав на себе вопросительный взгляд, несмело положила руку на его грудь в районе сердца. – В тебе много нерастраченного тепла, которого мне никто и никогда не дарил. Так что… 

– Двое сумасшедших нашли друг друга. 

Авелин внутренне передёрнуло, но, не желая этого показывать, она тихо рассмеялась. 

– Именно так, – стоило только ей это произнести, как Радан, немного отстранившись, положил в её руки цветы, что всё это недолгое время скрывал за своей спиной. 

– Тюльпаны… – растроганно сказала она и, почувствовав, как её щёки залились румянцем, а воздух точно наполнился нераскрытой тайной, смущённо опустила голову. – Мои любимые… –робкая улыбка. – Спасибо, – не дожидаясь ответа, поспешно добавила она и, встретившись со взглядом Радана, вновь утонула в бесконечной синеве его глаз. Время, казалось, застыло на дне вселенских песочных часов. Всё закружилось, и рухнули стены, пропали границы. Встав на носочки и стараясь не думать, Авелин прижалась своими губами к губам Радана и, прикрыв глаза, почувствовала – её не отвергли. Притянули к себе ближе. Ещё ближе. Ещё. На кончике языка появился привкус сладкой горечи. Всё смешалось. Терпкое вино и красный перец. Дикий мёд и жгучий соус. Сладкий плен и долгожданная свобода. Вихрь закружился в танце с огнём. Лёгкий поцелуй постепенно превращался в напористый. От ощущения того, как Радан покусывал её губы и медленно, но с нажимом поглаживал её спину, точно сдерживая себя, чтобы не разорвать в клочья блузку, Авелин почудилось, что они стоят одни в тёмном коридоре. В тишине. Навечно. И ей не было боязно. Подчиняясь внезапному волшебству, страх пропал. Теперь она точно знала, где её сердце сияет. Где оно бьётся. Живёт. И ответ на этот вопрос был прост: в каждой его мысли. Оно там. Навсегда. 

Дыхание стало горячим. Порывистым. Авелин с трудом удерживала в ладони цветы, чтобы ненароком под действием чувств их не выронить. С губ Радана слетело рычание, когда его пальцы с силой сомкнулись на её талии. Все его мышцы вмиг напряглись. Неохотно и с сожалением прекратив поцелуй, он, продолжая обнимать Авелин, немного отстранился от неё. Она видела в его глазах бушующее пламя страсти, которое он подавлял в себе ради неё. Не принуждал её ни к чему. Не ломал. И она была ему за это благодарна. Он, очевидно, её понимал. Не торопил. Но душе стало неспокойно, вернувшийся страх – липкий и неприятный – с новой силой и остервенением стал сгущать краски в её сознании. И Радан, словно уловив этот испуг в её взгляде, ласково провёл ладонью по светлым волосам. 

– Тебя что-то беспокоит, – тихо, но уверенно сказал он, не сводя сосредоточенного взгляда с Авелин. 

Она покачала головой. 

– Не ври. Говори. Иначе, – чуть улыбнулся, – я точно начну кусаться. 

Авелин часто заморгала, собирая в единое целое всю свою решительность. 

– Ты сказал, что… – её взгляд заметался по спальне. Ей было стыдно задавать вопрос, она считала, что не имеет на это никакого права. Что она и так должна быть признательна, что Радан решил дать им шанс. Шанс, о котором она прежде могла лишь мечтать, лёжа на кровати, под одеялом в одиночестве. 

– Что ты моя, – точно уловив ход её мыслей, сказал Радан. 

Авелин едва кивнула. 

– А ты… – она зажмурилась. – Мой? – шёпот. 

Короткий, снисходительный смех мужчины. 

– Авелин, – он вновь поцеловал её в лоб. – Я… 

– Нет, – прерывая Радана и распахнув глаза, быстро произнесла она, внезапно передумав услышать окончание фразы. – Не отвечай, – прижав палец к его влажным губам, робко улыбнулась. – Прошу. Это неважно. Это ничто не меняет. 

Снисходительно покачав головой, Радан поцеловал её руку. Сладкая истома растеклась по венам Авелин. 

– Я поставлю тюльпаны в воду, – скрепя сердце сказала она, выныривая из родных объятий. Радан кивнул. Будь её воля, она бы предпочла ещё долгое время находиться в плену его рук, но тогда цветы – первый букет от него – завяли бы слишком быстро. А она этого не хотела. 

Подойдя к прикроватной тумбочке, Авелин взяла хрустальную вазу и направилась в ванную комнату. Остановившись на пороге, чуть обернулась. 

– Не уйдёшь? – затаив дыхание. 

– Ни за что, – бархатно нежно. 

Не в силах сдержать радостной улыбки, Авелин поспешно отвернулась и на минуту оставила Радана одного. Счастье, которое прежде только изредка ей снилось, сейчас кружило голову, взрывало все каменные стены и зарешеченные окна её тюрьмы. Авелин словно заново рождалась из пепла, а за спиной будто появились огромные крылья. Но она всё ещё боялась верить, что происходящее – это явь. Что это происходит с ней. Но она старалась верить Радану, в него. И эта вера окутывала её безмятежным покоем. 

Когда Авелин вернулась в комнату, она увидела, что Радан стоит возле письменного стола, устеленного бумагами, будто опавшей листвой, и держит в руках скомканную страницу из тетради. Пока не читает. Авелин сразу узнала, что именно находится у Радана в ладонях. За последние дни лишь одну «вещь» она сминала, но выбросить совсем не решилась. Внутри неё моментально всё сжалось. Быстро подойдя к Радану и поставив на стол вазу с цветами, она пугливо коснулась его запястья. 

– Не читай, – нервный рваный вздох. – Пожалуйста. 

– Я не имею дурной привычки читать чужие письма, – прямо посмотрев в её глаза, Радан склонил голову набок. Улыбнулся, отчего на его щеках появились едва заметные ямочки. – Но здесь помимо слов есть рисунок. Именно он и привлёк моё внимание, ибо… – замолчав, он аккуратно поправил прядь волос Авелин. 

– Там твой портрет, – договорила она за него и опустила глаза. Ей было неловко и стыдно. Прежде она никогда и никому настолько не открывалась, как ему. У неё даже не возникало такого желания. А сейчас оно было, но вечный её спутник – страх – крепко держал за руку. Она боялась не только раскрыться, но и показать, что весь её мир заключён в нём – в Радане. 

– Может, прочтёшь мне, что там? – после небольшой паузы спросил Радан, путая пальцы в её волосах. 

– Это песня, – мягко сказала Авелин. – Когда ты ушёл, я… – заминка. – Очень переживала, поэтому старалась думать только о хорошем и... – не в силах больше произнести и слова, она закусила нижнюю губу и нервно закрутила кольцо на пальце. 

– Споёшь? 

От этого вопроса Авелин бросило в жар. Потеряв на пару секунд дар речи, она чуть не выронила кольцо, так задрожали её руки. 

– Но если ты этого не желаешь, то и не стоит. Я не буду тебя заставлять, – обняв Авелин за плечи, Радан коснулся губами её виска. Улыбка. – Пока. 

– А ты вправду этого хочешь? – стараясь выровнять дыхание, робко спросила Авелин. 

– Да, если это не идёт вразрез с твоей волей. 

– Хорошо, – она кивнула. – Я спою, но предупреждаю, – тяжёлый вздох, – песня… Она… Я плохо сочиняю. 

– Не принижай себя, – Радан взял в одну руку ладонь Авелин, а в другую – лежащую на кровати гитару. – Пошли в мою комнату. Мне необходимо кое-что. 

– Что? – ступая за Раданом, поинтересовалась Авелин. 

– Скоро узнаешь, – открыв дверь в свою спальню, уклончиво отозвался он и пропустил её вперёд. 

Пройдя вглубь окутанной полумраком комнаты, Авелин замерла. Сердце уколола игла ревности, когда её взгляд натолкнулся на покрытое шрамами, собранное из кусков заново зеркало. Она не понимала, почему Радан столь трепетно относится к… вещи? Трюмо? Милене? Или к воспоминаниям о ней? Сотни вопросов без единого ответа с новой силой стали терзать её душу. Не было и крохотного намёка на просвет в непроглядном неведении. Но Авелин надеялась, что рано или поздно Радан сам все расскажет ей. Не только про его странное отношение к пленнице зазеркалья, но также и про страшную тайну, что связывает его с Огнианом. Про то, что он упорно не желает до сих пор принимать. 

– Я должна тебе в кое в чём признаться, – отгоняя от себя непрошеные мысли и заламывая пальцы, прошептала она и, опустив голову, взяла из рук Радана гитару. – Всегда, когда тебя не было дома, я… 

Исподлобья наблюдая за Раданом, Авелин замешкалась, ибо знала: он внимательно её слушает, однако делает вид, что и так знает, о чём она хочет ему рассказать. Он скинул с плеч куртку и, положив её на стул, молча подошёл к столу. Открыв один из ящиков стола, достал конверт и чистый листок бумаги. 

– Я приходила сюда, – на выдохе сказала она. – К тебе. В спальню. Без разрешения. 

Написав пару слов на листке, он сложил его пополам и положил в конверт. Запечатал. 

– Я ничего не трогала. Честно. Только стояла здесь и… Мне было легче. 

Радан подошёл к Авелин и встал к ней вплотную. 

– Я знаю, – сообщил он спокойно. 

В свете луны он казался ей демоном. Но не тем, который пришёл, чтобы уничтожить её, а тем, кто стремился спасти израненную и очернённую убийствами душу. Забрать её в свой Ад, который был ей Раем. 

– Я чувствовал твой аромат несмотря на то что ты, открывая окна, пыталась его развеять. 

– Прости, – Авелин опустила глаза. 

– Тебе не за что извиняться, – в его немного хриплом голосе промелькнули нежность и понимание. – Что же, откровенность за откровенность, – бережно коснувшись пальцами подбородка Авелин, он заставил её на себя посмотреть. – Каждый раз, когда я надолго уезжал, я просил Леона и Велию присматривать за тобой. Всегда и всюду сопровождать тебя. Грубо говоря, следить, чтобы с тобой ничего не случилось. 

– Но со мной… 

– Ты моё слабое место, – не дав договорить, прервал её Радан. – Я не хотел, чтобы… 

– Радан! – опустив гитару на кровать, Авелин крепко его обняла. – Спасибо! Ты… ты… – она была счастлива. Впервые в жизни о ней беспокоились. Оберегали. Сейчас ей казалось, что она может свернуть горы. Может взлететь. Она чувствовала внутреннюю силу, что струилась в каждой клеточке её тела, даря веру, что ничего плохого больше не произойдёт – просто не может случиться. 

– Я… что? – теснее прижимая Авелин к себе, Радан коснулся щекой её макушки. 

– Ничего, – смущённо отозвалась она, стыдясь произнести вслух три заветных слова. – Скажи, – зажмурившись, она с наслаждением вдохнула его запах, – как прошла твоя встреча с Огнианом? – внутри всё сжалось, но она очень надеялась, что Радан наконец-таки сумел найти общий язык с тем, кого привык считать врагом. – Прости, если… 

– Авелин, – он угрожающе зарычал, но это рычание её нисколько не испугало, ибо она поняла, с чем оно было связано. – Я, кажется, просил тебя перестать извиняться. 

– Если каждый раз при моих извинениях ты будешь так рычать, то, – она уткнулась носом в его грудь, – я никогда не прекращу этого делать, – её губы искривились в улыбке. – Мне нравится… – не успела она договорить, как Радан стал щекотать дыханием её шею, аккуратно покусывая. 

– Тогда я буду… 

– Прекрати! – рассмеявшись, она ловко выскользнула из его объятий. – Ты так и не ответил, – как можно серьёзнее. Авелин очень переживала, что если Радан не сумел принять Огниана, то ещё немало бед будет поджидать их на совместном пути. Но, несмотря на это, она точно знала: она будет с Раданом до конца. Даже если он её отвергнет, она не оставит его одного под вуалью Тьмы, что может погубить его душу. 

– Запланированный разговор не состоялся, – присев на край кровати, ровно сказал он и жестом пригласил Авелин к себе. 

– Что-то пошло не так? – она взяла в ладонь его руку и провела кончиками пальцев по его ногтям, по венам на запястье. 

– Можно и так сказать, но это несущественно. Мы перенесли разговор на неопределённое время, но Огниан обещал не приближаться к тебе. По крайне мере пока. Но я слишком хорошо знаю его и на что он способен, – пауза. – Осторожность не помешает. Поэтому, – Радан протянул Авелин конверт, – возьми его и спрячь. 

– Что в нём? 

– Письмо, – ответил Радан. – Оно на тот случай, если Огниан нарушит данное мне слово. Если он решит нанести удар по мне через тебя, ты должна сказать ему, что есть адресованное мной ему письмо, связанное с… – он нагнулся к её уху и почти неслышно продолжил: – Лалой. Он поймёт, потому как его давно гложет один вопрос, – немного отстранился. – Это письмо, а точнее, то, что написано в нём, способно изменить если не всю его жизнь, то по крайне мере некоторые его мысли и чувства. Он может не поверить твоим словам, поэтому, пташка, – его лицо ожесточилось, – будь готова, что он захочет убедиться в наличии письма через твою кровь. Но запомни одно: ты не должна его читать. Пока вы будете ехать за письмом, у меня будет немного времени. Порой и несколько секунд могут спасти сотни жизней. 

– А если он сочтёт, что это ловушка? 

– Он же неглуп. Знает, что тобой я не стал бы рисковать. Ибо, если я не успею, он прочтёт письмо, и ты… Ты в любом случае будешь в безопасности. 

– Почему я тогда не могу узнать сейчас, что находится в письме? Это не из-за любопытства… 

– Если я успею, я не хочу, чтобы он знал ответ на свой вопрос. Для начала он должен… – прервав самого себя, мужчина задумчиво посмотрел в сторону. 

– Радан, – Авелин затеребила конверт в руках, – я не думаю, что Огниан настолько плох, как ты считаешь, – она положила письмо в карман юбки. 

– Защищаешь его? – холод и спокойствие. 

Авелин растерялась, испугавшись, что она ненароком коснулась той грани, которую нельзя тревожить. 

– Защищаешь… – уверенность. Радан замолчал, став на некоторое время неподвижным, почти что неживым. Лишь только его глаза ярко вспыхивали, когда он изредка моргал. 

– Нет. Нисколько, – собравшись с мыслями, Авелин помотала головой. – Я в это верю, – заминка. – Он часть тебя, а ты – часть его, – её голос упал до шёпота. – Прими это. Прошу. Ради нас. 

– Уже учёл, – протягивая ей гитару, апатично отозвался Радан. – Но это не решает проблемы. 

Авелин хотела произнести «Ошибаешься!», но не осмелилась. Она уже прежде делала несколько попыток открыть ему глаза, но каждый раз, когда это происходило, он то ли игнорировал её слова, то ли не слышал. А сейчас он её и вовсе не понял. Или просто сделал вид, что не понял. Серая, как погода за окном в ноябре, грусть медленно потекла по жилам Авелин. Но стоило ей только заглянуть во вновь наполненные неподдельным теплом глаза Радана, она невольно улыбнулась. 

– Я буду с тобой, что бы ни случилось, – одними губами произнесла она. 

– Спасибо, – он склонил голову набок. – Не волнуйся. Всё будет хорошо, – ободряюще обнял её за плечи, но в этом жесте Авелин уловила не только ободрение. 

Мужчина не собирался скрывать не только чувство собственности, но и также того, что он не отдаст её «брату». Она его и только его. А это, как поняла Авелин, может означать лишь одно: ещё немного времени, и война возобновится, даже несмотря на то, станет ли она дорога Огниану или нет. 

– Я тебе верю, – коснувшись струн гитары, Авелин несмело начала играть мелодию, что ассоциировалась у неё с Раданом. Она старалась вложить в неё как можно больше тех нежности и трепета, что переполняли её душу, однако и отголоски надрыва и уходящей боли плескались в ней. 

Несмело взглянув на мужчину, Авелин тихо спросила: 

– Точно хочешь её услышать? 

Он кивнул. 

Чтобы не сбиться из-за своего смущения и пристального взгляда Радана, схожего со взором тигра, наблюдавшего за ничего не подозревающей ланью, Авелин прикрыла глаза и погрузилась во мрак. Там слышалась музыка и чувствовалось присутствие мужчины, которого она была готова принять любым, даже если он потеряет себя. Она была намерена помочь ему отыскать тот самый выход, что пока скрыт и от неё самой. Она не собиралась без боя сдаваться и уступать Тьме любимого. Она глубоко вдохнула и с придыханием запела: 

– Пройдут часы, пройдут года, – 

Я пленница твоя навеки, навсегда. 

И не боюсь я спрыгнуть с высоты, 

Разбить о камни прежние мечты, 

Лететь лишь вверх, когда со мною ты – 

Есть в этом смысл, 

И смысл – это мы. 

Пройдут часы, пройдут года, – 

Я пленница твоя навеки, навсегда. 

И кровью все расписаны холсты, 

Уже лишь в памяти тяжёлые кнуты, 

А позади меня – гранитные кресты, 

Есть в этом смысл, 

И смысл – это мы. 

Пройдут часы, пройдут года, – 

Я пленница твоя навеки, навсегда. 

И нет со мною прежней суеты, 

Ты не увидел грязной наготы, 

Расставил лишь вокруг щиты, 

Есть в этом смысл, 

И смысл – это мы. 

Пройдут часы, пройдут года, – 

Я пленница твоя навеки, навсегда. 

И больше нет зловещей пустоты, 

Из прошлого обрушены мосты, 

В моём аду цветы – и это ты. 

Есть в этом смысл, 

И смысл – это мы. 

Пройдут часы, пройдут года, – 

Я пленница твоя навеки, навсегда…