Страница 7 из 12
Четвертое Рождество
Сочельник 1914 года
Лейтенант стоял посреди хозяйской спальни и тяжелым взглядом смотрел на мистера Стоуна. Тот лежал поперек кровати в сапогах, брюках и мятой рубашке. От его мощного храпа едва не содрогались оконные стекла.
Слуга хмуро фыркнул, взял ведро, стоявшее у его ног, и с силой выплеснул из него воду на спящего. Тот захлебнулся храпом и с протяжным стоном подорвался с места. Его помятая физиономия казалась на редкость опухшей и густо заросла бородой. С нее теперь по шее сбегали струи. Он выпучил глаза и тяжело дышал. Выглядел Грегори Стоун ужасно, и никто ни за что в эту минуту не узнал бы его из тех, кто знали инженера последние несколько лет.
- Ты с ума сошел? – хрипло заорал Грег, выругался и зашелся кашлем.
- Это вы рехнулись! – проворчал Лейтенант.
- Что? Какого черта я должен просыпаться в мокрой постели?
- Высушим! А когда вы пьяный – вам все равно, где и как спать, - продолжал ворчать слуга. – Сколько ж можно! На кого похожи стали, черт вас подери! И как только вас ноги носят? Хоть бы памяти отца постыдились! Ваш отец – прекрасный человек, а вы?
- А я? Ну же, продолжай! Кто я? Какой я? Подлец? Неудачник? Слабак?
- Болван! – рявкнул Лейтенант. – Подумаешь, работу потеряли. Другую найдете!
- Другую найду, - повторил Грег и мрачно рассмеялся. Лицо его перекосилось, отчего черты сделались резкими, почти уродливыми. – У меня, кроме этого, ничего уже не осталось. И это забрали тоже. Ирония – все остальное я терял сам, по собственной глупости…
- Вы мне тут умных слов не говорите, - Лейтенант отбросил, наконец, ведро и упер огромные руки в не менее крупные бока. – Надо было разные умные слова раньше говорить, и не мне, и не здесь.
Он помолчал, посмотрел на мистера Стоуна исподлобья и выпалил:
- В церковь ее надо было вести, вот что!
Грег вздрогнул. Быстро опустил глаза. И медленно проговорил:
- Я не… я не знал тогда… Надо было. Сейчас говорить не о чем.
- Ах, не знааали, - противно протянул слуга. – Где уж вам было знать! И про то, каково бедной девочке в любовницах ходить, не знали. И о том, как мне было смотреть на то, что происходит под нашей крышей, не знали. И о том, что девчонку в церковь тащить надо, чтобы она от вас никуда не сбежала, тоже не знали. А теперь что уж? – развел он руками. – Теперь вы ей никто. А были бы мужем – никуда бы не делась.
И Лейтенант тяжело вздохнул, вспомнив о красивых глазах миссис Финдохти.
- Ты думаешь, я не кляну себя каждый день за то, что тянул столько времени? Ты думаешь, я не понимаю, что мне нечем самому себе объяснить, отчего так произошло? Ты думаешь, я не чувствую себя подлецом из-за того, что… использовал ее?
- А что теперь себя клясть? – сказал Лейтенант и зло пробурчал: - Лучше помолитесь, чтобы ей кто посообразительней попался!
- Майлз! – рявкнул Грег. Он называл слугу по имени только в те моменты, когда бывал особенно зол. Потом спрятал лицо в ладонях и горько проговорил: – Разве мало того, что я молюсь, чтобы она была жива и счастлива?
- Ну вам, может, в самый раз. Пойди разбери, что в вашей голове творится, - сердито проговорил Лейтенант и, подхватив ведро, вознамерился уходить. – Самый настоящий болван!
Хуже. Грегори Стоун прекрасно знал, что он хуже самого настоящего болвана. Потому что чувствовал себя мерзавцем. И самое страшное – в то время, когда еще можно было что-то изменить, он не испытывал гадливости от самого себя. Тогда все казалось должным.
Он отчетливо помнил последнее счастливое утро в своей жизни. В конце июля, когда Эйда была Эйдой, а не Китти Кинселлой, которую он потерял.
Лето было теплым, но не жарким. Ночами и вовсе кутались в одеяло и прижимались друг к другу. Он проснулся очень рано от того, что услышал, как скрипнула кровать. Приоткрыл один глаз и наткнулся на обворожительно обнаженную спину Эйды – молочно-белую, с торчащими позвонками и острыми лопатками. И причудливым рисунком шрамов, самый крупный и широкий из которых уходил по плечу к ключице. Мгновение, и спину закрыла сорочка. Эйда стеснялась обнажаться при свете. Будто бы он не ощущал неровность кожи ладонями, когда ласкал ее. И удивлялся себе – не находя в этом ничего уродливого. Лишь следствие жестокости, а жестокости Грег не выносил. И это тоже неуловимо привязывало его к ней.
- Еще очень рано, - лениво протянул он. – Спала бы.
Эйда оглянулась, с улыбкой посмотрела на него и упрямо мотнула головой.
- Надо завтрак приготовить, - поднявшись с кровати, она надевала юбку. – И Лейтенант скоро встанет.
- Лейтенант явился под утро. Теперь до обеда будет отсыпаться. Бакалейщица – дама требовательная, - хохотнул он, наслаждаясь созерцанием ее вспыхнувших щечек.
- Пусть. Вас кормить нужно, - она сунула ноги в домашние башмаки и вышмыгнула из хозяйской спальни.
Проводив ее взглядом, Грег откинулся назад на подушку и закрыл глаза. Через несколько минут он снова спал. И правда, было очень рано.
Все эти месяцы с памятной новогодней ночи, когда Эйда впервые разделила с ним постель, он пребывал в странном состоянии совершенного удовлетворения и довольства собой, находясь в согласии с миром вокруг себя и, главное, с Эйдой. Днями он был мистером Стоуном, инженером на верфи «Маккензи шипбилдинг», не последним и очень уважаемым человеком в Честере. Ночами он становился Грегом, спавшим с собственной кухаркой. Собственно, такое разграничение в их отношениях его устраивало, но предложено оно было самой Эйдой в их первое же утро, когда он, проснувшись в одиночестве, спустился вниз и нашел ее у большого кухонного стола, разделывавшую кролика. Она обращалась к нему «сэр» и вела себя, как обычно. Но с того дня за редким исключением неизменно приходила в его комнату, едва все разбредались спать. Ночами они становились просто влюбленными друг в друга мужчину и женщину, которых связывала не только страсть, но и странная дружба, возможная лишь между самыми близкими людьми.
Слухи о том, что он состоит с кухаркой в связи, давно уже перестали кого-то интересовать. Забавно, когда они шумели по Честеру, Стоун держал ее из жалости, испытывая нежность и чувство ответственности за ее судьбу. Когда шум утих, и снова заговорили о том, когда же он женится на мисс Полли Маккензи, раз уж кухарка за столько времени не понесла, и начался его роман с Эйдой. Как это часто бывает, все это было несвоевременным. Ночами с этой девочкой он забывал о том, что мучит его днем.
Когда Грегори снова распахнул глаза, часы показывали уже восемь утра. А по дому разливался восхитительный запах выпечки. Он встал, неторопливо оделся и умылся. Сбрил заметно отросшую щетину. И спустился вниз.
Лейтенант сидел в коридоре и сосредоточенно читал газету. Грегори отправился в гостиную, где Эйда накрывала на стол.
- Доброе утро, Эйда, - громко произнес Грег и, не удержавшись, ущипнул ее за зад – пока Лейтенант занят.
Она беззвучно охнула и озорно сверкнула глазами.
- Доброе, мистер Стоун. Если еще что-то понадобиться – зовите.
И скрылась за портьерой. От привычки смотреть, как он ест, Эйда так и не избавилась, испытывая в эти минуты нежность и счастье, отдававшиеся в сердце и кончиках пальцев. Странное волнение испытывал и он, прекрасно зная, что она смотрит. И невольно посмеиваясь про себя. Он читал газету, хмурился от тревожных новостей из Старого света, и все-таки внутри себя он смеялся.
Окончив завтракать, крикнул: «Эйда, ты совершенствуешься!» Прекрасно при этом зная, что она сейчас должна прыснуть в кулачок. Она всегда так смеялась, чтобы ее не услышали.
После вышел в коридор, где все еще сидел Лейтенант, и спросил: