Селена

Когда я вывалилась на горячий, обжигающий песок Драконьих островов. Единственное, что я могла – это дышать. Дышать. Надрывно, хрипло, через кашель и боль в легких, но дышать. Ветер накидал мои же волосы мне же на лицо. Мелкий, острый песок царапал слишком чувствительную кожу, лез в глаза и рот. А я даже не могла моргнуть. В далеке послышался взволновынный клекот. И уже через несколько мгновений я почувствовала аккуратные прикосновения к лицу. Стася волосок за волоском убирал волосы у меня с лица. Где-то рядом поскуливал Макс. А я могла лишь дышать. Дышать через силу и боль. Солнце припекало, прибой лизал мои ступни.

Дурнота накатила резко. Каким чудом мне удалось перевернуться на бок, не знаю. Выворачивало меня долго. Какой-то черной мерзостью. И с каждым плевком мне становилось все легче и легче. Когда меня перестало выворачивать, Макс и Стася то толчками, то волоком постарались перетащить меня как можно дальше от мерзкой, вонючей, черно-зеленой жижи, что исторглась из меня. Эта гадость казалась живой. Она словно дышала и росла. И двигалась. Точно, переплзала в нашу сторону. Максик, хоть и рычал, но старался держаться от гадости как можно дальше. Еще пару минут полежав, я перекатилась на левый бок, тяжело оперлась сначала на руки, потом и на колени, и кое-как встала. Ноги, руки, - все тело было тяжелым, неповоротливым, неродным. Но оно слушалось. А это уже прогресс. Шажок за шажком (шатало меня как пьяную) я отползала от опасной лужи. С ней нужно что-то делать, но я никак не могла понять что. Голова была чугуной и пустой, что тот колокол. Даже собственное имя всплывало медлено и урывками. К счастью или нет, делать ничего не пришлось. Очередная волна, словно прыгнула вперед и сожрала так пугающее нас пятно.

Общий вздох облегчения. Еще немного отойдя от линии прибоя, я тяжело опустилась на все тот же горячий песок. Но теперь он казался мне мягким  и шелковистым. Макс улегся за моей спиной пушистой подушкой. Он все еще тихонько поскуливал. Стасик теплым комочком подлез мне под руку. Тихонечко перебирать его перышки было так же медитативно, как и молитья с четками.

Душевное тепло моих питомцев и жар полуденного солнца выжигали остатки моего гнева и того нечто, чем я умудрилась отравиться в глубинах Радужного океана. В конце концов мои мозги включились. И только теперь я осознала всю неправильность того моего ужаса и гнева. Мне подобное было не свойственно. И так, сидя на пляже, я стала обдумывать все, что со мной случилось: и сейчас, и за последний год. Я тасовала факты, вопросы, ощущения то так, то эдак, стараясь сложить в единую картину. И, наконец, она стала складываться. Уже и так было понятно, что моя ярость была наведенной. Даже несколько часов в том киселе, что заменяет морскую воду вокруг дворца, смогли отравить меня. Что уж говорить о других обитателях глубин. Но, в то же время, с прискорбием, я должна была отметить логичность и правдивость моих мыслей. Пусть моя реакция и была чересчур преувеличенной, но я имела полное право негодовать и требовать ответа. И стоит уже разобраться с тем, что я там натворила в приступе праведного гнева. Ох, чует моя попа, ждет ее свидание с ремнем Ри... Шучу, шучу. Ри никогда меня и пальцем не тронет, а вот часовую головомойку как пить-дать устроит. Возможно, и новооприобретенные братцы к нему присоединяться. А, может, и опередят его.

- Снежа, мелкая паршивка, куда заныкалась?

- Упс.

Первым порывом было бежать и прятаться. Потом включились мозги. Куда я от них денусь?

Они сидели на новенькой террасе у моря, потягивая густое драконье вино и Калеб вдруг решил ответить на старый вопрос.

- Ты как-то спрашивала меня о моей семье и детстве, а еще об имени. В этой истории нет особой тайны, просто за давностью лет люди успели ее позабыть, а остальные расы утратили к ней интерес. Я жил с нянюшкой, она была стара и уже давно слышала, что та змея...

Она была в услужении его матери с самого детства. Нянюшка хоть и была драконом на четверть, но драконьей силы и магии ей не доставало даже на долголетие. Нянюшка ушла к облакам за год до его совершенолетия. Тот год выдался для юного дракона одним из самых сложных. Его никто не навещал, год полного молчания. Он ел лишь то, что добывал охотой, почти не готовя; мылся в реке и мечтал сбежать из закрытой долины. Через год, на пятнадцатую свою весну, он впервые увидел свою мать и деда.

За ним прислали из дворца. Двое суровых стражникой и сварливая Дама. Стоило драконше увидеть полудикого подростка, как она сморщила свой курносый носик и поджала тонкие, слишком бледные губы. По наметившимся морщинкам, можно было легко сказать, что подобное выражение лица для Дамы весьма привычно уже не одно столетие. Стражники же были бестрастно холодны и суровы. Во дворце его первым делом повели в купальни. Там хмурые служки выскребли жесткими щетками и душистыми мылами.

Его принимали в малой тронной зале. И дед, и матушка пристали в полном своем великолепии. В первый момент юный Рыжик был столь поражен блеском золотой парчи и алым шелком, что толком и не расмотрел лица той, что его родила. В их слова он тоже особо не вслушивался. Закончилось все быстрее, чем Рыжику хотелось бы. Он еще долго стоял в центре зала, смотря на опустевший малый трон.

Тогда Калеб пробыл во дворце неделю. К нему приставили старого вояку, который целыми днями рассказывал, как велик и значим род драконов и какая ему выпала честь родиться в самой славной из симей. Свободолюбивый мальчишка часто сбегал, шастал по темным закоулкам помпезного дворца. По большому счету никому не было до него дела. Вот тогда он и узнал историю своего происхождения.