Страница 103 из 107
Раз такое дело, селите нас в гостиницу. А это с превеликим нашим удовольствием. Доработчики все перед праздником по домам разлетелись. Мест в гостинице – хоть полк сели.
Послали мы техника по ракетам вместе с радистом Гошей в магазин и очень весело вечер провели. Только я подумал, если так веселиться, то до понедельника у нас денег не хватит, а уж что здоровья, ракету забирать, точно не останется. Вот мы с Саней в субботу поутру во Владивосток и рванули.
Очень интересный город, должен вам сказать. Он, наверное, так устроен, чтобы моряки, которые в этот порт прибывают, не слишком о семьях своих далеких печалились. Тут и Саня вспомнил, что в местном институте две девушки из нашего гарнизона учатся. И даже адрес общежития вспомнил. Купили мы коробку конфет, большую бутылку «Будафока» – венгерский то ли коньяк, то ли бренди, емкость один литр. Я в те времена на такие объемы с опаской смотрел, но Саня заверил, что наши девицы пьют, как лошади, и нам помогут. Одной двадцать три года, другой двадцать пять. По моим понятиям, древние старушки. Саня меня успокоил. Ту, что моложе, он на меня рассчитывает. Правда она страшненькая, но раз для меня возраст имеет такое значение, то пусть мне молодая будет.
Нас ожидал сюрприз. Скорее, меня. К девушкам совсем недавно подселили третью жиличку. Она не студентка, а из Хороля, что в ханкайском районе Приморского края, приехала. До весны поработает где-нибудь, а по весне в ПТУ поступать будет. Катя, семнадцать лет.
Сразу должен сказать, что такой красавицы я еще в жизни не видел. Зубки белые, глазки карие, чайного цвета, густые прямые каштановые волосы, ростом с меня, а я метр восемьдесят два. Фигура – класс! Всем природа наградила, даже с избытком. Девушка слегка крупновата была, весила, наверное, чуть больше меня. Но и я тогда еще не шибко тяжелый был. Красотка свела бы с ума и католического аббата, помешанного на идее целибата. Я прямо ахнул. И чего ее в ПТУ мучить? Ее надо сразу замуж отдавать и печатать с ней деток, насколько сил и зарплаты хватит.
Девушки приняли нас радостно. Правда, с порога заявили, что есть у них нечего. Но летчики в те времена тем от студентов и отличались, что в женской компании отнюдь не пропитание искали. Мы свою коробку с конфетами на стол поставили и бутылку с «Будафоком» туда же. Девчонки пискнули от удовольствия и за рюмочками полезли. Но Катя сказала, что коньяк она в жизни не пила и очень боится опьянеть. Все кинулись ее успокаивать. А я больше всех. Я ей сказал, что это не тот коньяк, от которого пьянеют, а даже наоборот. Похоже, что она мне поверила. Причем как-то очень быстро.
Когда пили первую стопку, Катерина долго не решалась, ахала, охала, да как это можно, чтобы она, приличная девушка, вдали от маменьки и такую гадость пила. Я ее долго уговаривал, говорил, что ей будет только тепло и приятно, а когда мне это надоело, она вдруг махнула эту рюмку не хуже корабельного боцмана с тридцатилетним стажем. И даже не поморщилась. Но вовремя спохватилась и стала причитать, что у нее голова кружится, что она сейчас в обморок упадет, что ей уже худо. Девушки закусили конфетками, а Катя что-то про них забыла. И когда я ей конфету подсунул, она ее взяла, но положила на блюдце.
Старшая, Елена, заговорила о нашем гарнизоне. Они с Саней вспоминали общих друзей и, как она с ними на охоту ходила. Мне тоже захотелось похвастать своими подвигами. Как-то я попал из мелкашки, уж не помню с какого раза, в спичечный коробок на расстоянии тридцати шагов. Эти тридцать шагов в моей голове превратились в пятьдесят метров. И, желая произвести большее впечатление, я сказал, что могу попасть в спичечный коробок с расстояния в сто пятьдесят метров. Очевидно, венгерский коньяк быстро дошел до моих сдерживающих центров и полностью раскрепостил их.
Оля, та, что моложе, всплеснула руками от такого молодечества, хотя было видно: скажи я ей, что попаду с расстояния ста пятидесяти километров комару в левый глаз телеграфным столбом, ее бы и это обрадовало точно так же. Другое дело Лена. Она занималась биатлоном и четко представляла себе цену каждого метра. Она и выразила по этому поводу сомнения:
– Врешь, ни за что не попадешь.
Тут уж мне вожжа совсем под хвост попала, и я решил даже еще усилить впечатление:
– А вот попаду! И не просто в коробок, а в ребро коробка.
– Спорим на ящик коньяка, что не попадешь.
Я, не сомневаясь, что вижу этих девушек в первый и последний раз в жизни, уверенно сказал:
– Спорим!
Тут Лена, хитро улыбаясь, принесла листок бумаги и записала условия нашего пари, дескать, я такой и такой обязуюсь попасть в ребро спичечного коробка на расстоянии ста пятидесяти метров из любой пристрелянной мелкашки. Спорим на ящик коньяка. И я, ничтоже сумнящеся, эту бумагу подписал.
Затем мы выпили по второй рюмке. Катя ахала и охала пуще прежнего. А когда налили третью рюмку, она уже забыла, что надо ахать, и только бдительно следила, чтоб наливали поровну и ее, бедненькую, не обделили. Когда коньяк был поровну и весь выпит, Катюша предложила мне выйти на воздух прогуляться. Я обрадованный перспективой остаться с ней один на один тут же согласился и натянул свою морскую шинель. Мы тогда только что в парадных мундирах не летали.
Мы вышли на улицу, и тут на мою подружку напал приступ романтизма. Она кружилась и пела. Рассказывала стихи, но совершенно не давалась в руки. А уж как мне хотелось запустить свою ладошку ей под пальто я и передать не могу. И сейчас, когда я вспоминаю ее гитарообразную фигуру, так и дал бы себе по башке за то, что у меня это не получилось. Но ничего, думал я себе, этот романтизм ей так даром не пройдет и коньяк все же сделает свое дело. А пока она кружилась и вертелась и ни в какую не давала себя обнять.