Страница 9 из 142
Он видел, как острый кинжал с блестящим лезвием пронзает грудь, затем живот, а кровь бурыми толчками выходит из образовавшихся ран. Как тело импульсивно дергается от мощных хорошо поставленных ударов, как на потрепанной старой, но чистой одежде расплывается багровое пятно, пропитывая ткань, и орошая темно-зеленую траву. Видел своими глазами, как Раэнэл, приоткрыв посеревшие губы, раненый и уставший, соскользнул с обрыва вниз, словно тряпичная кукла. Как его изломанное мертвое тело лежало на острых камнях. С такой высоты он не видел его лица, но знал, что глаза Раэнэла крепко закрыты, а лицо не искривлено от боли. Оно, скорее, было умиротворенным, спокойным, словно у спящего человека. Но он не спал.
После того, как Раэнэл разбился, Кайо еще долго стоял на коленях на самом краю и смотрел вниз, не веря своим глазам. Вся одежда Раэнэла была запачкана кровью, а черные, неправильно сросшиеся, крылья раскинуты в разные стороны, а ветер трепал перья с небывалой до того нежностью, будто баюкая.
Тогда Бескрылый сорвался с места, оседлал лошадь и, развернув ее обратно, помчался назад. Ему было плевать на трупы, которые валялись на побоище, где Раэнэл самостоятельно уложил всех Последней Честью; плевать на воина, единственного оставшегося в живых, плевать на то, что в этих местах могут обитать какие-нибудь голодные твари, а он был совершенно безоружным. Но до места, где разбился брат, он так и не добрался.
Кайо спустился вниз, развернул лошадь севернее, чтобы обогнуть крутой склон. Но в нескольких метрах от каменных выступов, был еще один обрыв. Взглянув вниз, Кайо увидел быстро бегущую реку, шум которой еще долго оставался у него в ушах. Может быть, лошадь и смогла бы перепрыгнуть, но Бескрылый побоялся посылать ее туда. С этого места он видел лишь край Раэнэлова крыла. Черные лоснящиеся перья продолжал мягко трепать прохладный ветер, дувший с моря, и принесший с собой запах соли и тины.
Жгучие слезы обожгли королю горло. Он соскользнул с седла и встал на колени, спрятав лицо в измаранных холодных руках, и стал плакать – как когда-то давно, одиноко блуждая по лесу, сбежав от матери, от брата, от отца. От всех.
Серый в яблоках конь покорно стоял рядом, изредка толкая его мордой, чувствуя, что с его наездником что-то не так. Изредка Кайо поднимал мокрое лицо к камням, где лежал его мертвый брат, а затем снова закрывался руками. Все ошибки, которые он совершил, теперь стали ясными, как день, а та темная его сторона, заставляющая довершить начатое, исчезла без следа, оставив лишь острую горечь поражения и жгучую ненависть и презрение к самому себе.
По неосторожности он убил свою мать. Сколько долгих ночей Кайо убеждал себя в том, что в смерти родителей виноват только он. Не толкни мать, она бы не истекла кровью, руки Варэла не были бы испачканы, на его плечи не легла бы тяжесть власти. Толчок был неосознанным, случайным, который привел к таким ужасным последствиям. А потом....
Вполне осознанно он изувечил своего старшего брата, столкнул его с трона прочь, чтобы не мешался под ногами со своим благородством. Скольких слуг он убил просто так, скольких воинов. И скольких детей. Маленьких, невинных детей. Теперь он знал это.
Он думал, что завершив начатое, обретет покой. Когда Раэнэл навсегда исчезнет, когда даже не будет о нем никаких воспоминаний, он, наконец-то, будет счастлив. Но ни покоя, ни счастья не было и в помине.
Вина и боль съедали его еще хуже, чем прежде. Возвращаться во дворец именно сейчас он не смог. Он вновь оседлал лошадь, и уехал прочь, в тот лес, где он и нашел своего брата.
Бродя, он наткнулся на дом, в котором, как догадался и жил сбежавший брат последние месяцы, со своими спутниками. С Тээа, который явно окреп и возмужал, а Кайо уже очень долго его не видел. Еще с кем-то…
Догоревший костер и протоптанная собаками, людьми и лошадьми земля, опрокинутый странная жирная сковородка, а на земле у него – мокрая почва, впитавшая в себя какой-то бульон. Кайо зашел в небольшой дом, дверь которого была открыта настежь, и вдохнул запах. Здесь пахло Раэнэлом. Его одеждой, волосами, тошнотворный запах его крыльев, теперь кажущийся сладким, как мед, но с тем – давно забытым. Серая лютня стояла у угла и Кайо, тихо пройдя дальше, провел пальцами по струнам, отчего дом наполнился смешанным приглушенным звуком. А еще….
Здесь пахло женщиной.
Хотя ему-то давно следовало было забыть, как они выглядят, как говорят и смеются, как работают и, может быть, обнажаются. В погоне за братом он забыл о своем мужском естестве, а Раэнэл не был этого лишен. Раэнэл знал. Раэнэл пробовал и чувствовал, пусть запоздало, но, несомненно, по-настоящему и искренне. Все, что он делал, было настоящим и искренним.
Кайо присел у кровати и, медленно одернув серую шкуру, служившую им одеялом, коротко простонал, и отвернулся, увидев то, что так хотел и не хотел одновременно. Белоснежные перья собственного сбежавшего сына.
Теперь он улетел куда-то, вряд ли вернется сюда снова – в этот разоренный шалашик, который он, без сомнения называл домом, ведь рядом был тот, кто дарил ему тепло, заботу и бескорыстную ласку. Дарил то, чего не смог сделать даже родной отец.
Кайо вытер слезы, а после поспешно покинул дом и закрыл за собой дверь. Здесь больше никто не станет жить.
После слез он не чувствовал облегчения, даже наоборот. Слезами уже не поможешь. Он бродил по лесу то там, то здесь, размышляя, как теперь исправить все то, что он совершил. Больше не у кого просить прощения. Тээа, где бы он ни был, никогда не вернется к нему, даже если Кайо встанет перед ним на колени. Раэнэл мертв. Простил он или нет, это было уже неважно.