Крылья. Пробуждение

В гроте, который теперь служил им домом, летом было прохладно, а зимой – тепло. Но последнее, скорее, было обусловлено весело пляшущим костром, который почти никогда не угасал. В удобной округлой пещере было сухо, в углу остались сложенными старые, но чистые одеяла и свернутая перевязанная одежда, как на лето, так и для зимы. Рядом с вещами в погнутых дешевых  тарелках из грубого железа оставались сырые, но свежие куски оленины, а на неровных серых стенах – все сплошь было исписано – это воительница считала и зачеркивала дни, когда вернется Раэнэл. Но это время уже давным-давно ушло, и счет времени остался лишь кривыми зарубками на холодном камне.

 

Стоя у самого входя в грот, немолодая женщина смотрела на верхушки голых одиноких деревьев. Ее теплые коричневые штаны, были заправлены в потертые старые высокие сапоги с тугой шнуровкой. Такой же старый черный корсет – поцарапанный в нескольких местах, стягивал ее талию, которая после родов утратила былую изящность, и поддерживал небольшую высокую грудь, скрытую серой тонкой блузкой. На шее, скрывая застаревший косой шрам, висел черный длинный шарф из норковой шерсти. Узкие хрупкие плечи покрывал такой же старый поистертый, но теплый мужской плащ с капюшоном на собольем меху.

 

Ару судорожно вздохнула, а затем, глядя себе под ноги, медленно побрела по вытоптанной узкой дорожке вниз, ощущая, как горный воздух давит на грудь, а внизу становится дышать все легче и свободнее. Через узенький ручей, восточнее впадающий в реку, стояла небольшая деревушка. Люди в ней были добрые, отзывчивые, и совсем не болтливые, но выработанное с годами недоверие давало о себе знать, да и к тому же, Ару прекрасно знала, что за ребенка она родит...

В этом селе девушка и менестрель покупали себе хлеб и молоко, реже – мясо, когда охота для Ару оказывалась неудачной. Ей пришлось устроиться и работать в это же самое село, чтобы купить себе новый лук и колчан со стрелами – от старых практически ничего не осталось.

 

Среди людей, которые стали для Ару и Кару хорошими знакомыми и помощниками, были даже дальние потомки эльфов – сохранившие такой же высокий рост, дивную красоту и слегка вытянутые заостренные уши. Одним из них был кузнец, у которого девушка попросила выковать ей новый меч и теперь он, за шестнадцать лет уже не раз вкусивший крови, мирно покоился у нее на бедре, бряцая ножнами при каждом шаге. В остальное же время она хранила его под грудой одеял, пряча там не только клинок, но и, казалось бы, свой новый страх.

Все было слишком тихо и порой, затачивая его вечерами и бросая взгляд на маленького младенца, завернутого в шкуру, Ару размышляла, нужен ли ей меч в этом тихом и безопасном месте.

Но нет. Он, безусловно, был ей нужен. Предгорья были таким местом, куда очень редко и то, лишь по незнанию, заходят случайные люди, выбрав не ту тропинку. Но теперь уже Ару не убивала людей направо и налево. Не хотелось привлекать к себе лишнего внимания или прослыть какой-то дикаркой. Ей нужен был покой и свобода, как и ее ребенку.

Поэтому подчас Кару выходил первым встречать гостей и только поэтому, многие невинные жизни были сохранены. Но лишь невинные.

 

Несколько раз за шестнадцать лет к гроту подступали люди в красных одеждах. Еще до смерти Раэнэла, Ару была наслышана о них, и сделала для себя выводы. Когда доходили вести о том, что по их вине творится на Западе, ее кулаки непроизвольно сжимались, а сердце рвалось туда – в свой маленький домик, рядом с воротами в столицу Зулавейр. Но после она вспоминала о сыне, и ее пыл утихал.

 

Красные жрецы и их наемники были убиты от ее руки. Она разрывала и закапывала их одежду, отбирала золотые монеты, кольца и все ценности, что они носили с собой, а тела относила в лес и там оставляла. Съедали ли тела падальщики или трупы оставались гнить для земляных червей – это было дело Богов и природы.

 

Жестокие времена требовали жестоких мер, и когда серая сталь ее оружия входила в голову человека, пробивая черепную кость, как нож в масло, а брызги крови обжигали ей губы и запястья – ни один мускул не дрожал на ее лице. Она защищала своего сына, а не жизнь. Последнего, кто у нее остался, кроме брата.

 

Женщина спустилась ниже, к реке, шум вод которой успокаивал ее, и пошла вдоль берега, подбирая маленькие, сточенные ветром и водой гладкие камни, а после, небрежно бросая их в поток, глядела на то, как расплываются и исчезают расплывающиеся дребезжащие круги.   

 

Через несколько дней после погони, когда все успокоилось, они вернулись в лес, в их маленький уютный домик. Там все осталось нетронутым – еда, одежда, какие-то деньги, шкуры, ветки, лечебные травы. Она отправилась дальше, по следу, пытаясь сдерживать горькие слезы. Шла и шла, тихо зовя Крылатого мужчину, пока не наткнулась на его смятый плащ. Единственное, что от него осталось. И как воспоминания, этот плащ согревал ее все эти семнадцать долгих одиноких лет, полных изнуряющего ожидания и бессонных залитых слезами ночей. 

Ару никогда не думала, что может скучать по кому-то так сильно, что слезы, не прекращаясь, будут наполнять ее глаза, а голос охрипнет от отчаянных криков. 

Она искала его несколько месяцев подряд, но не нашла даже следов. Кару предложил остаться здесь, но это было бы слишком больно, и поэтому они ушли дальше, на Восток, туда, где их никто бы не узнал. Туда, где их никто бы не нашел. 

Они шли долго, не говоря друг другу ни слова, и каждый раз ждали, что с неба к ним спустятся эти двое Крылатых. Последние. Но так никто и не вернулся. Они расположились у предгорья, ближе к восточным границам,  и теперь жили здесь, в мире, спокойствии и одиночестве.