Страница 75 из 89
— Пять золотых, никак не меньше, — надменно процедил этот не в меру жадный господин, — но если хорошо попросишь, немного уступлю. Скажем, три серебухи.
— Эта жалкая тряпка не стоит и тех пяти монет серебром, что я так великодушно за нее предложила, — в тон ему протянула я. Этот нелепый торг начал меня увлекать. — Впрочем, так уж и быть, расщедрюсь на семь.
— Жалкая? Да это тончайшая шерсть редкого благородного цвета! — он возмущенно подскочил на сидении, заставив повозку слегка покачнуться, — Три золотых, и только из жалости к столь вопиющему невежеству!
— О, да здесь к тому же пятно, — я победоносно ткнула пальцем в небольшое бурое пятнышко, почти незаметное на темно-коричневой ткани, — Десять серебряных или забирай назад свою шерсть!
— Вы готовы ехать, господин? — осмелился напомнить о себе возница.
— В Золотой квартал, да побыстрее, — отмахнулся мой спутник и снова повернулся ко мне, — Я сегодня невыносимо щедр, поэтому соглашусь оплатить услуги прачки. Два золотых, это мое последнее слово!
— За два золотых можно четыре плаща купить, — возразила я, гадая про себя, что ему могло понадобиться в богатейшем квартале столицы. — Причем совершенно новых . Этот, к тому же, длиннее чем нужно на добрых две ладони. Двадцать серебряных.
— Золотой. Это даже меньше, чем я за него заплатил, — никак не желал сдаваться он, — И я добавлю шесть медяков портнихе, которая ушьет его на коротышку, вроде тебя.
— Возможно, тебе и пришлось доплатить на непомерную длину, — невозмутимо пожала плечами я, — но мне вся эта лишняя ткань только мешает. Ладно уж, тридцать пять серебром. Соглашайся, этого как раз хватит, чтобы заказать новый, можно даже со шлейфом, как у Императрицы.
— Один золотой ровно, — отчеканил он и окликнул возницу, — Эй, милейший! Здесь поезжайте прямо, на перекрестке направо.
— Пятьдесят серебрух, — предложила я, особенно не надеясь на удачу.
— Сто серебряных, раз уж тебя так смущает золото, — отмахнулся он, напряженно вглядываясь вперед, — Следовательно, отныне твой долг мне составит тысяча один золотой и двадцать серебряных монет.
— Ладно, серебро я сейчас отработаю, — легко согласилась я и потянулась было, чтобы сдернуть платок, но тут же снова получила по рукам.
— Не смей! Вылетишь из квартала, даже пикнуть не успеешь. И я вместе с тобой, — злобно прошипел мне на ухо мой спутник, кивая на проезжающий мимо патруль.
Мне тут же стало стыдно. Знала же, что по праздникам из богатых кварталов гонят всех, кто плохо одет, рожей не вышел или просто страже не приглянулся. Как там в указе-то… «дабы благопристойность видом своим непотребным не рушить и взоры благородные низостью своей не оскорбить». Я даже открыла было рот, чтобы извиниться, но не успела.
Повозка остановилась у ажурной кованой калитки, за которой виднелся промерзший насквозь сад и узкая тропинка, круто сворачивающая вправо и пропадающая из виду. Мой спутник кивнул вознице и легко соскочил на землю. Я хотела было последовать за ним, но, конечно же, запуталась в слишком длинном для меня плаще и чудом удержалась на ногах.
— Полы подбери и иди сюда, — скомандовал он, будто и не заметив моей неловкости.
Руки протянул, а сам все на калитку поглядывает, как будто ждет, что оттуда сейчас выскочит какая-нибудь пакость.
Мне показалось, что для вопросов сейчас не лучшее время и надо бы делать, что сказано, и помалкивать. Так и молчала всю дорогу, меня несли на руках к калитке и дальше по тропинке, петляющей среди голых кустов и покрытых снегом вечнозеленых деревьев к двухэтажному дому из светлого камня. На узком заднем крыльце мой спутник поставил меня у стеночки так, чтобы я смогла к ней прислониться, и тут же забарабанил кулаком по окрашенной дорогой синей краской двери.
Выглянувшая на стук служанка при виде нас испуганно пискнула и попыталась было захлопнуть дверь, но не тут то было. Мой спутник ловко подставил сапог, сделал страшное лицо и прорычал что-то угрожающее. Что именно я не разобрала, потому что как раз сползала по стене под оглушительный грохот сердца в висках.
Когда удалось сморгнуть застившую глаза мутную пелену, меня уже несли по скрипучей полутемной лестнице куда-то наверх, где было невыносимо светло и пахло как в дедовом чулане, где хранились травы и прочий лекарский скарб.
— С ума сошел, мне за всю жизнь не расплатиться… — простонала я, прикинув, во что обойдутся услуги лекаря из золотого квартала.
— Молчи, — еле слышно выдохнул он мне в макушку, и я не осмелилась ослушаться. Уж очень напряженно это прозвучало.
— Мне казалось, ты давно уяснил, что я не желаю тебя здесь видеть в дневное время, — сухо поприветствовал моего спутника высокий худой старик, поднимаясь нам навстречу из-за заставленного склянками стола.
— Так смотри ее, а не меня, — огрызнулся мой спутник, в несколько шагов пересек комнату и осторожно опустил меня на высокий стол у окна.
Потом развернулся на каблуках и буквально вылетел из комнаты. Даже сквозь грохот сердца в висках я услышала, как заскрипела под его весом лестница.
— Что ж, посмотрим, — невозмутимо обронил старик и направился ко мне, на ходу закатывая рукава рубахи, — Не сидите как изваяние, милочка! Показывайте, что там у вас.
Я молча откинула капюшон и, в который раз за этот долгий день, стянула с головы уже порядком надоевший мне платок. Пускай смотрит, мне не жалко.
Только старому извергу просто смотреть оказалось мало. Он вертел мою голову так, что я уж думала, она совсем отвалится, заглядывал в глаза, в уши и в горло, надавливал на рану, ощупывал и, кажется, даже обнюхивал. А потом вдруг сгорбился, будто все силы из него разом ушли, добрел до кресла в углу и тяжело в него опустился.