Страница 74 из 89
Спешащие мимо люди кутались в теплые куртки и плащи, вовсю ругая «проклятый сквозняк». За день до Перехода в столице всегда до костей продувает, и местные любят порассказать странного: якобы, с какой стороны к Храму не подойди, ветер этот всегда в лицо дует и запахи приносит странные, а если долго вслушиваться в его завывание, то можно сойти с ума. Я принюхалась, но ничего особенного не почувствовала — обычные запахи рыночного квартала: дым, рыба, навоз, прелая солома, гнилые овощи и пригорелая каша. Никаких потусторонних ароматов.
Дед, помнится, рассказывал, как однажды в этот день по столице пепел летал, и дымом воняло так, что не продохнуть. Стража тогда всю столицу обыскала, но так и не нашли, что горит. А на утро после Перехода как отрезало — ни пепла, ни дыма. Так и…
Что-то звякнуло о крыльцо, обрывая ниточку воспоминаний. Медная монетка. Меня, как видно, за побирушку приняли. Да оно и понятно — кто еще будет сидеть на холодном крыльце в грязной одежде, да еще и с такой вот рожей.
— Так ты много не соберешь, детонька, — неопрятная старуха возникла откуда-то и по хозяйски расположилась рядом, норовя сдвинуть меня на самый край крыльца, — Экую жуть налепила, подойти боязно. Ты, милая, платочком-то обвяжись, чтоб только чуть проглядывало и не зыркай, не зыркай как тварь полуношная. Гляди жалостнее, да причитать не забывай, авось и наберешь до вечера на ночлег и полкружечки в придачу. Ты слушай меня, миленькая, я тут все порядки знаю! Вот и села ты плохо, совсем нехорошо села. Слышишь, что говорю тебе? Ступай-ка лучше на площадь, там как раз погань всякую вешают, и народу-то и набежало, не протолкнуться, да при деньгах все.
— Некогда мне, бабуся, медь собирать! — простонала я будто бы невзначай поворачиваясь больной стороной к свету. — Мне бы могильщиков дождаться, чтоб самой на телегу вылезти…
Добрая старушка тут же исчезла, будто и не было ее. Меня, даже сомнение взяло, была ли эта бабка на самом деле, или привиделась в бреду. И бред этот даже не думал меня отпускать — вон еще и повозка неправильная, неоткуда ей в бедном квартале взяться. Изящная, вся в лентах и шелковых цветах — в таких только высокородные по Храмовым садам да по Дворцовой площади колесят.
— Платок надень, — тихо скомандовал мой недавний знакомец со шрамом, спрыгивая на мостовую и ловко загораживая меня от возницы широкой спиной. — Бедняге и так здесь несладко, вон как ерзает. Если тебя увидит, то сразу сбежит, а я ему, собаке, наперед уплатил, иначе ни в какую не хотел ехать. И, чтобы ты знала, теперь ты мне должна тысячу золотых и десять серебром.
— За Южным морем нанимал? — хмыкнула я, кое-как прилаживая платок. — Завязать помоги, что ли. Это изукрашенное убожество больше пятнадцати медяков не стоит. Ничего, до места доедем, я ему личико предъявлю, авось и того платить не придется. Сейчас, погоди, мне так сразу не подняться... Эй, ты что делаешь?
Этот наглец попытался снова закинуть меня на плечо. Вырваться-то я смогла, но при этом здорово приложилась и без того разбитыми коленями о крыльцо и теперь тихо шипела от боли.
— Сама ты только к утру доползешь, — рыкнул этот нетерпеливый господин и снова протянул ко мне руки, — так что засунь свою гордость в...
— Гордость, говоришь? А ты рожу мою хорошо разглядел, не побрезговал? — прошипела я в ответ, на всякий случай отползая от него подальше, — Или так сильно понравилось, что решил себе такое завести?
— Кому утонуть суждено, тот от болячек не помрет, — небрежно отмахнулся он и вдруг одним прыжком оказался на крыльце. — А я, так уж случилось, верю в судьбу.
— С эдакой дрянью на лице как раз топиться впору, — упрямо пробурчала я и отползла еще немного, чудом не сверзившись с края.
— И не надейся! Пока долг с тебя не получу к предкам не отправлюсь, — весело парировал он. — Да и вообще, после того, как я принес тебя сюда, беспокоиться о заразе несколько поздновато, не находишь?
— Вниз головой меня тошнить начинает, — жалко прохрипела я, отчаянно мечтая провалиться сквозь землю от стыда.
Потом ухватилась покрепче за дверную ручку и попыталась подняться. И у меня даже получилось. Заодно стало понятно: без посторонней помощи я до повозки могу добраться разве что ползком, а значит можно и не пробовать — такого зрелища этот нервный возница точно не выдержит.
И тут меня подхватили на руки и понесли осторожно, будто принцессу, спасенную из заточения в высокой башне. Я даже удивиться не успела. Зато успела понять, что так мне нравится гораздо больше, чем кверху задом на чужом плече.
Удивительно, как мало надо иногда, чтобы снова почувствовать себя человеком. Очутившись в повозке, я сразу выпрямилась, расправила плечи и даже зачем-то напустила на себя надменный вид
— А что, может сработать, — задумчиво протянул мой спутник, придирчиво меня оглядев, — Вот только эти твои тряпки убогие… Подняться сможешь?
Прежде чем я успела ответить, меня сдернули с сидения, закутали в плащ и усадили обратно, нахлобучив капюшон до самого кончика носа, да еще и по рукам шлепнули, когда я попыталась этот самый капюшон поправить.
— Ну вот, совсем другое дело, — судя по одобрению в голосе, теперь я выглядела поприличнее. — Можешь и дальше делать вид, что все вокруг тебе по сотне золотых должны. Да, к слову о долгах…
— Очевидно, теперь еще и за плащ с меня возьмешь? — небрежно осведомилась я, не дожидаясь конца тирады. — Ладно. Пять серебром, больше ни медяка не получишь.
Все происходящее было настолько нелепым, что я махнула рукой на здравый смысл и решила расслабиться и плыть по течению. Куда-нибудь да выплыву.