Ветер

— А-а, — ну, тогда ясно. У нас никогда не было деления на бедных и богатых, красивых и некрасивых. Наш класс был огромной дружеской компанией, а «Б»… Там половина считала себя голубокровой элитой. Так что в том, что Писа считает себя хуже других, виноваты не только ее родители, но и чудовищный класс.

— А помнишь, — увлеклась воспоминаниями Писарева, — как нам пытались ввести форму?

Я прикрыл рот ладонью, чтобы не расхохотаться в голос и всех не перебудить. Да уж, забыть ТАКОЕ невозможно. Пожалуй, тогда нас узнали все, кто не знал до этого. Дело в том, что в нашей школе вдруг ни с того ни с сего решили ввести форму, ну, знаете, пиджачочки там, галстучки… Все в душе возмущались, но молчали. Мы тогда были в десятом. Одиннадцатый смирился и даже не думал бастовать, остальные вообще молчали в тряпочку. Вот и пришлось нашему десятому «А» все брать на себя. Вы уже догадались, кто стал инициатором забастовки? Конечно же, я. Это я к университету чуть поумнел, а то все бы поскандалить. Чувствовалось отсутствие отцовского воспитания. Короче, тормозов у меня тогда и подавно не было, наверное, я вообще не знал такого понятия, как «остановиться».

Итак, уболтал я четверых своих друзей, в том числе Сашку Бардакова и…

Зима тогда была. Февраль. Мороз нешуточный. Вот мне идея идеальная в голову и стукнула. Это я только потом понял, что это никакая не гениальность, а глупость. А тогда я был очень горд собой, да и друзья мои этой затеей вдохновились и загорелись, не зря же нас звали «Ветров и компания». Продумал я все тщательно, сам дома плакат рисовал, здоровенный такой. Он гласил: «Форме — НЕТ!»

И вот день настал. Вся школа обмерла, когда в лютый мороз мы впятером вышли на крыльцо с этим плакатом, одетые в одни трусы. Мы даже ботинки сняли для пущей убедительности. В носках поперли. Ох, и гонялись за нами учителя, пытаясь загнать в школу.

— Все были в восторге, — высказалась Ленка. — И вас так долго не могли поймать.

— Так, может, учителя на выпускном от облегчения плакали? — предположил я.

— Я тоже об этом думала, — охотно согласилась Писа. — Но эта ваша забастовка… После нее ведь и вправду отменили форму.

— Ага, я собой гордился и друзьями своими тем более. Правда, я потом почти месяц провалялся в больнице с воспалением легких.

— Потому что тебя ловили дольше всех, — напомнила она, — а ты орал…

— «Бунтари не сдаются!» — вспомнил я. — Но в больнице мне тоже понравилось. Во-первых, в школу не ходить, во-вторых, столько друзей новых завел.

— А в школе повесили здоровенный плакат с вашими фотографиями, твоей, кстати, в центре, и подписали огромным шрифтом: «Позор школы».

— Ага, — кивнул я. — А потом кто-то заклеил эту надпись новой: «Герои школы». Так и осталось, плакат потом полгода висел. А мы так и не узнали, кто это превратил на в «героев».

— Вообще-то, — Ленка как-то криво улыбнулась, — это сделали мы с подружками. Буквы я писала. Меня очень поразил ваш дерзкий поступок, а девчонки… каждая была влюблена в кого-то из вас.

Я не стал спрашивать, была ли Писа влюблена в кого-то из нашей «великолепной пятерки», она и так мне сегодня открыла больше, чем нужно. Даже если она и любила одного из моих друзей, это ее личное дело. Четыре года прошло. Кому теперь какая разница?

— Мне всегда было интересно, — сказала Ленка, — как вы ничего не боялись? Вы же все время что-то вытворяли, особенно ты. На доске позора всегда можно было прочесть, что опять вытворил Денис Ветров.

— А чего бояться? — удивился я. — Воспаление легких и то вылечили. А остальные наказания — пшик.

— А никогда не думал, что тебя могут исключить?

По правде говоря, нет, не думал. Я всегда хорошо учился и, несмотря на все мои выкрутасы, был у учителей на хорошем счету.

— Меня не исключили, — ответил я, — а значит, незачем пудрить себе мозги тем, что не произошло.

— Я не умею смотреть на жизнь так, — тоскливо вздохнула Писарева.

— Как это — так? — я склонил голову набок, пытаясь понять, что она имела в виду.

— Просто, — пояснила она.

На это я не смог с собой ничего поделать и рассмеялся, только постарался сделать это как можно тише, чтобы не разбудить бабушку и вредную сестру.

— Ну, если я смотрю на жизнь просто… — отсмеявшись, проговорил я. — Может, в школе именно так я ко всему так и относился, но не теперь. Сейчас я скорее накручиваю себя.

— Незаметно, — сказала она. — Ты всегда весел, всегда в центре внимания, всех: и парней, и девчонок, даже преподавателей. А эти две недели… эти две недели, как ты не ходишь на занятия, все только и переговариваются, куда Ветер подевался да куда Ветер подевался. А каждая пара начинается со слов: «Ну что, Денис не появился?»

— Ах да, — вспомнил я, зачем же все-таки Писарева меня искала. — Дело в том, что я… я не могу ходить на занятия… У меня появилась кое-какая работа, и я… у меня нет времени.

— А как же образование? — точь-в-точь как Сашка, спросила Писа.

— Там образование и диплом не нужны.

— А тебе? — она попала в точку.