Ветер

Нет, представить я как раз мог, очень даже хорошо. Воображение у меня от природы буйное, так что с этим проблем не было. Ну что было бы с Писой, не подоспей я вовремя? Ничего бы с ней уже через час не было, на свете бы ее уже не было. А на утро нашла бы ее бабка-дворничиха, а потом свезли бы Ленку, ну то есть уже не Ленку, а то, что от нее осталось, в морг дожидаться опознания…

Уф! Иногда, вот в такие моменты, свое долбанное богатое воображение начинаешь ненавидеть. Нафантазировал, аж замутило. Фу ты, гадость какая!

Я тряхнул головой, чтобы отделаться от того, что налезло в нее, и снова обратился во внимание. Но Ленка все еще плакала, закрыв лицо руками.

— Эй! — окликнул я ее. — Ну, я же вовремя успел. Они ничего с тобой не сделали, подумаешь, пара синяков.

Она закивала, но рук от лица не отняла.

Я оперся о стол и подпер рукой подбородок.

— Ладно, плачь, я подожду.

Метод подействовал. Люди всегда делают то, что им говорят не делать, и сразу же теряют к этому всякий интерес, когда им это позволяют.

Писа убрала руки от лица и попробовала вытереть слезы.

— Синяки на лице слишком заметны? — с тревогой в голосе спросила она.

Пока — да, но я намеревался это исправить, поэтому ответил неопределенно:

— У моей бабушки есть чудо-мазь, она быстро действует, и к утру даже следа не останется, — я сорвался с места. — Сейчас принесу.

Никакой чудодейственной мази у нас, конечно же, не было, но волшебную силу нельзя было использовать открыто, а этот предлог выглядел вполне правдоподобно.

Я взял на полке в ванной первую попавшуюся баночку с кремом, оторвал с нее этикетку и вернулся в свою комнату.

— Вот, держи, — я протянул Ленке крем, — намажь им лицо, где болит.

Она кивнула и открыла баночку. Запах у крема был более-менее приятный, и девчонка обильно намазала им физиономию.

— Поможет? — с сомнением произнесла она, возвращая мне крем.

— Даю слово, — улыбнулся я, забирая баночку, одновременно коснувшись ее руки и выпуская целительную силу.

— Ой! — вздрогнула Ленка. — Только намазала, и боль сразу прошла.

— Чудо-крем, — пояснил я.

— Спасибо, — снова поблагодарила она. Для меня еще никто столько не делал, ничего не требуя взамен.

— Только давай не выставлять меня ангелком, ладно? — попросил я. — Ненавижу, когда меня недооценивают, но, когда переоценивают, еще больше. А тебе-то легче?

— Немного.

— Ну, я же говорил. Ты все выплеснула, через пару дней все забудется. Родителям расскажешь?

— Нет, — она задумчиво покачала головой, — не поймут, скажут, я сама виновата. Еще и отчитают.

— Ты шутишь? — не поверил я.

— Да нет. Если синяков не останется, никто ни о чем не узнает.

Я пожал плечами, в конце концов, чужая семья — даже не потемки, а темнотища.

— Слушай, — вдруг неожиданно для самого себя я задал давно интересующий меня вопрос, — а почему ты людей сторонишься? Вроде не такая уж ты и застенчивая.

— Не знаю. Я принципиально не пью и не курю, а по ночам гулять — с родителями скандалить. Так настоящая дружба не завяжется, ведь все как раз выпивают и пропадают ночами…

— Бред, — беспардонно перебил я. — Можно подумать, смысл дружбы: нажраться водки и заснуть в обнимку. Это-то как раз и не причина. Подумаешь, не пьешь-не куришь. Я вот уже полгода не курю, и ничего, — действительно, друга-то я потерял вовсе не из-за этого.

— Кроме того, — продолжила Писа, когда я уже было решил, что она обиделась, — я много учусь. Мне это действительно нравится, не знаю, поймешь ли…

Она смотрела на меня с такой надеждой, что мне стало неловко.

— Это я понять могу, — осторожно ответил я. — Не понятно, почему родители к тебе как к маленькой относятся.

— Ах это, — сказала Ленка так, будто речь шла вовсе не о ней, а о сущей мелочи. — Это привычка. Пока я живу с ними, так и будет.

Ладно, попробовал я осадить сам себя, довольно лезть в чужую семью и душу. Ну и что, если у Писаревой предки ненормальные, это уж точно не мое дело и не моя вина.

— Спать хочешь? — вдруг спохватился я. — По-моему, кризис миновал. Так что мне лучше удалиться.

Я хотел подняться и уйти, но Писа вдруг остановила меня.

— Денис?

— Чего? — я посмотрел в ее уже ставшее нормального цвета лицо.

— Можешь еще не уходить? — робко попросила она.

По-моему, несмотря на свои слова, она не ожидала, что я соглашусь остаться. Но я не стал отказываться. Спать мне не хотелось. Ну уйду я, а что дальше? С Костиком трепаться? Да у него все разговоры только на гастрономическую тему и о том, что в холодильнике запасов маловато.

— Ладно, — и я остался на месте.

— Боюсь, что в одиночестве опять нахлынет…