Ветер

— Что ж тогда плачешь? — хмыкнул я.

— Это стресс. Все пройдет.

— Замкнуться — не самый верный способ прийти в себя.

Она по-прежнему любовалась стенкой.

— Сам ведь по разговору с Машей понял, какие у меня друзья.

— Вообще-то, да, — признал я. — У меня таких друзей отродясь не было.

— А у меня всю жизнь, — она быстро глянула на меня мокрыми серыми глазами и снова отвернулась, — так что поверь, замкнуться легче.

Нет, логика, конечно, железная, но, честное слово, идиотская и из себя выводит довольно-таки быстро. Я вообще человек вспыльчивый, так что терпения у меня уже не оставалось.

— Слушай, а ты не думала, что у тебя друзей нет не потому, что тебя не замечают, а потому, что ты сама их сторонишься? — ну наконец-то, Ленка соизволила на меня посмотреть и не отвернулась. Правильно, посмотри и кончай фордыбачить, когда к тебе заботу проявляют. — Я, между прочим, сейчас огроменный шаг тебе навстречу сделал, а ты его лихо отфульболила. Может, и друзья у тебя такие потому, что ты их не пушечный выстрел не подпускаешь?

Она закусила губу, внимательно глядя мне в лицо, будто пытаясь понять, проявляю ли я актерское мастерство или говорю искренне. Но не успел я возмутиться, как девчонка разжала губы:

— Прости.

Я аж задохнулся.

— За что простить?

— За то, что… За все то есть. Ты ведь ко мне всегда хорошо относился, единственный из мальчишек со всего факультета со мной здоровался…

Теперь мне стало стыдно. Никогда я к ней хорошо не относился. Писа и Писа, просто учимся вместе, вот и здоровался, не особо задумываясь.

Ладно, зато мне ее разговорить удалось, потому что она продолжала:

— Может, ты и прав, что я всех отталкиваю, но только даже если я сама к людям тянусь, они тогда сами от меня шарахаются, отталкивают, нет, даже отпихивают, отшвыривают. Знаешь… знаешь, как мне в душу запало, когда ты со мной тогда в аудитории ОЖМ не поздоровался?

В душу запало? А у меня, наоборот, из памяти выпало, не напомни она сейчас, не в жисть бы не вспомнил. Но извиняться в ответ я не стал. Нет уж, слишком много извинений на одну ночь.

— Да это Романыч меня расстроил, — пояснил я и, помолчав, добавил: — Ты ведь теперь его любимицей стала.

Она поморщилась.

— Подумаешь, любимица. Мне от этого не холодно, не жарко. А хотя… холодно, — и Ленка закуталась в одеяло. По мне же, в комнате было тепло, даже жарковато, спи я тут, я бы еще и форточку открыл.

— Морозит? — тихо спросил я.

Она кивнула и коротко пояснила:

— Нервы.

— Никак не отойдешь?

— Моя жизнь шла слишком размеренно, и это происшествие меня сильно встряхнуло.

— Расскажи, — предложил я.

Писа подняла на меня удивленные глаза.

— Что рассказать?

— О переживаниях. Легче станет.

Эх, хотелось бы и мне кому-нибудь рассказать о своих проблемах, магах и стихиях. Но. Увы, как раз мне ни с кем делиться нельзя. Что ж, буду удовлетворяться откровениями других.

Но Писа все еще не собиралась откровенничать. В ее взгляде были одновременно и недоверие, и жадное желание поверить.

— Я никому не расскажу, если ты об этом, — заверил я. — У меня в голове хранится столько тайн, что, если я начну все их выбалтывать, до твоей просто не успею добраться — умру от старости.

Я таки добился своего.

— Я перепутала остановки, — начала Ленка, — и вышла из автобуса на две раньше, — чем дольше она говорила, тем более уверенно звучал ее голос. — А здесь темно, как в могиле. Я еще только на улицу вышла, меня сразу назад в автобус потянуло. Но Родион Романович так просил… Короче говоря, моя дурацкая исполнительность меня в который уже раз подвела. Я посмотрела на номера домов и поняла, что идти мне еще придется прилично. Думала, на другом автобусе доеду, но за десять минут так ни один и не проехал. И я пошла пешком. Совсем немного прошла, а тут из переулка они выруливают. Один увидел меня и как гаркнул: «Гляди, братва, какая цыпа к нам в руки припрыгала!» Я струсила так, что сердце к пяткам рухнуло со страшным грохотом. Впрочем, в ушах-то у меня тогда всего лишь бешеный пульс застучал… Это я сейчас понимаю, что, не побеги я, они, может, отстали бы… Короче, я сама дура и побежала в этот проклятый переулок, не подозревая, что там тупик… — она помолчала немного, опустив взгляд, а потом, собравшись с духом, продолжила: — Догнали меня довольно быстро. Один сразу по лицу вмазал, другой мертвой хваткой схватил. «Тихо, цыпа, мы сейчас веселиться будем!» Я даже кричать перестала, от страха голос пропал, только хрип какой-то из горла вырывался… Всем известно, что я нелюдимая, только учусь, с парнями на свидания не хожу… — она вдруг посмотрела на меня. — Или, скажешь, не так?

— Так, — нехотя признал я.

— Ну и вот, — продолжала Писарева. — Так что всем и так ясно, что парней у меня не было, скрывать бесполезно… Перепугалась я так жутко еще и потому что моим первым мужчиной мог стать один из… — она поморщилась, — из этих… отбросов. Он как мне под свитер полез, я сразу дар речи снова обрела, орать стала, отбиваться. Тут ты и появился, — ее глаза снова увлажнились, — если бы не ты, ты даже не можешь представить… — и она уронила лицо в ладони.