Страница 9 из 39
Служил Нолик в городе Балашов Саратовской области, в стройбате. Там кто-то из не обремененных интеллектом сослуживцев пробил ему голову молотком, однако Нолик благополучно выжил и даже нисколько не утратил жизнерадостности.
Восстановившись в университете, Нолик восстановил и свои отношения с прежней подружкой. Изголодавшись в армии, он постоянно с ней уединялся. Коварные соседи сладкой парочки, увидев это, включали в самый ответственный момент проигрыватель с песней группы "Земляне" под названием "Земля в иллюминаторе", которую страстный любовник отчего-то ненавидел всеми фибрами своей души. После первых же аккордов несчастный в голом виде, не удосужившись даже прикрыться полотенцем, выскакивал в коридор и начинал отчаянно ругаться.
Помимо регулярных занятий сексом, Нолик затеял коллекционировать всевозможные таблички, безжалостно срывая их со стен в присутственных местах. На дверь туалета он приколотил табличку, собственноручно украденную из пивного бара "Коралл". На ней было написано: "Вход в зал прекращается в 20 часов".
Его книжные полки с произведениями классиков марксизма - ленинизма украшала обильная, заботливо собранная по всему общежитию паутина. Выпив водки, Нолик приходил в лирическое настроение и включал на своем дешевом проигрывателе пластинку с речами Л.И.Брежнева, произнесенными на съезде комсомола. При этом слушал речи на скорости 78 оборотов в минуту, так что бормотание престарелого вождя напоминало писк мультипликационного героя - и грустил. Иногда по его щеке скатывалась скупая слеза...
Вот с этим Ноликом судьба нас однажды забросила на овощную базу, где мы перебирали картошку. Естественно, вечно голодные студенты, после работы выносили некоторое количество картошки себе на прокорм и охрана базы в лице сидевшего в домике на входе милиционера смотрела на это сквозь пальцы. Предварительно все запаслись небольшими по размеру, но вместительными рюкзаками и мешками. Все, кроме нас с Ноликом.
Чтобы вынести картошку, Нолик пожертвовал своей курткой, куда мы высыпали целый мешок. Поскольку Нолик внес таким образом свой посильный вклад в предприятие, нести картошку довелось мне. Я шел последним, сгорбившись под тяжестью ноши и не обратить на меня внимание было невозможно.
Милиционер, скучным взглядом провожавший покидающих овощную базу студентов, при виде меня заметно оживился.
- Стой! - рявкнул он. - Покажи, что несешь.
Я с облегчением бросил на землю свой груз и по асфальту весело посыпалась картошка. Я увидел, как мои товарищи, воровато оглянувшись, убедились, что я попал в беду и ускорили свой шаг по направлению к ближайшей станции электрички.
- Собирай и неси в дом, - приказал милиционер. Я послушался.
Но едва я оказался наедине с ним в домике, меня прорвало. Я стал возмущенно, постоянно срываясь на визг, кричать, что я - голодный студент, что другие тоже выносят, но их никто не хватает... Вначале страж овощной базы пытался отвечать мне отборным матом и угрозами, но затем замолчал и, исподлобья поглядывая на меня, угрюмо морщился от моих несносных криков.
- Забирай картошку и проваливай, - наконец приказал он.
Пока происходило это разбирательство, ушла последняя электричка. Все уехали - никто из студентов не захотел меня подождать. Я долго пытался остановить какую-нибудь попутную машину, нелепо размахивая руками на безлюдной дороге. Наконец, меня бесплатно подвез водитель бензовоза. Глубокой ночью я вошел в незакрытую комнату Нолика и с грохотом вывалил на пол злополучную картошку.
***
Тоска! - вот заветное слово, которое я произносил и вслух и про себя, все чаще и чаще. Слишком емко это слово отражало мою мизантропию и всю мою жизнь..
Читая роман швейцарского писателя Сильвио Блаттера "А тоска все сильней" я постоянно переносил на свою жизнь поступки и размышления героев и с горьким удовлетворением отмечал большое сходство. Тоска...
Хорошо изученные, привычные недуги не кажутся уже ни страшными, ни опасными: притерпевшись к ним, их легче переносить. Вот только к тоске нельзя притерпеться. В ней нет той примеси игры, которая есть в грусти, - настырная, глухая, она знать не знает причуд и фантазий, от нее не увильнешь, с ней не пококетничаешь. Сколько ни рассуждай о ней, как ни расписывай, ее от этого не убудет и не прибудет. Она есть, да и все.
По мере осознания никчемности жизни во мне рос бунт, и черная волна озлобленности теперь накрывала меня все чаще и сильнее. С тоскою я понимал, что поступление в университет не вырвало меня из замкнутого круга одиночества и отчаяния, от которых перестали спасать даже тайные мечты. Но все равно я не оставил грез, хотя они стали более целеустремленными. Бежать! - стучало в моих висках, когда я наблюдал очередную несправедливость. Наивный! Я не знал, что это абсолютно безнадежная затея - попытаться убежать от самого себя...
Меня постоянно останавливала милиция, поэтому я всюду носил с собой паспорт. Убедившись, что я не пьян, милиционеры озадаченно возвращали документ. Один даже сказал:
- Извини, служба такая.
Некоторые стражи порядка не затрудняли себя разговором, а встретившись со мной где-нибудь в переходе метро, начинали кривляться, изображая мою лунную походку. Наверно, им казалось это остроумным.
Однажды мы выпивали на лестнице общежития и в нашей компании присутствовал завязавший алкоголик. Он не пил, но наблюдал за нами, кряхтел и на глазах пьянел. В то время достать ночью водку было довольно проблематично - приходилось обращаться к таксистам или к водителям - частникам. Когда закончились запасы спиртного, все стали уговаривать сбегать за водкой, как самого опытного, но он наотрез отказался. Тогда отправили меня. На прощанье бывший алкоголик снабдил меня инструкцией: остановить машину, открыть дверь, спросить: "водяра есть?", потом обязательно попробовать пробку, плотно ли она закрыта.