Страница 14 из 39
Добравшись до противоположного берега я, стараясь не шуметь, направился через заросли на запад. Мне необходимо было идти как можно быстрее, потому что утром пограничники наверняка обнаружат мои следы на контрольно-следовой полосе и устремятся в погоню. По крайней мере, именно так я все это себе представлял, хотя мои знания опирались, в основном, на прочитанную в детстве военно-приключенческую литературу.
Пройдя несколько километров по лесу, я вышел на поляну и позволил себе отдохнуть. Более того, я разжёг костёр, просушил обувь и обогрелся. Но какая-то собака спугнула меня своим лаем. С севера к лесу примыкало болото, и если бы на меня вздумали устроить облаву, то бежать мне было некуда. Поэтому я старался вести себя тихо и не попадаться на глаза румынам. Ходить, из-за всё более увеличивающихся ран на ногах, мне стало тяжело. Теперь при каждом шаге я испытывал резкую боль в натёртых местах и поэтому старался ставить ноги на всю ступню, не сгибая их в суставах. От недоедания и нервного перенапряжения мой голос поменял тембр, а движения тела стали еще более разболтанными и скованными. Однако в предстоящую ночь мне нужно было прошагать ещё около тридцати километров, и весь день я себя морально подготавливал к этому. Есть не хотелось, но несколько кусков хлеба из чувства необходимости я съел. Меня не столько страшили трудности пути, сколько неизвестность его результата. Моей ближайшей целью был небольшой городок Бырлад, где я рассчитывал сесть на поезд и добраться до Бухареста. А там видно будет.
Услышав шум движения поезда, я направился в сторону железной дороги и, добравшись до нее, пошел по рельсам на запад. Моему движению мешали часто идущие в обеих направлениях поезда дальнего следования. Всякий раз, когда они начинали приближаться, я сходил с насыпи или прятался за столбами электропередачи, чтобы в свете прожекторов меня не увидели машинисты. Эта мера предосторожности оказалась не лишней, так как после ареста румынский следователь сказал, что пограничники обязали всех машинистов сообщать о подозрительных людях, идущих по путям. С началом утреннего движения электричек мне пришлось свернуть в лес, где, найдя место посуше, я часа два хорошо поспал, расположившись прямо на земле. А когда наступило дневное окно в их движении, я с трудом успел дойти до какой-то небольшой станции. Я с удовлетворением обнаружил, что по внешнему виду не слишком отличаюсь от коренных жителей этой страны. Возможно поэтому встречные румыны не обращали на меня особого внимания.
- Dă pâine! (Дай хлеба!) - нахально обратился я к прохожему на станции, по виду напоминающему крестьянина. Он сидел на большой сумке и лениво жевал булку. Сумрачно посмотрев на меня, он,тем не менее, полез в сумку, достал оттуда большую краюху хлеба и отломил солидный ломоть.
- Mănâncă, tramp! - усмехнувшись, сказал он мне. Таким образом, мое знание румынского языка было блестяще подтверждено. Получив хлеб, я сразу ушел со станции и, вернувшись назад, весь остаток дня отсиживался на заброшенной ферме. Теперь, чтобы идти дальше, мне вновь надо было дожидаться темноты. Я доел остатки хлеба, пожевал молодую, только что проклюнувшуюся крапивку и с наступлением темноты двинулся дальше. На станции в это время стояло много грузовых составов, идя между которыми, я незамеченный обходчиками, миновал её. Далее, прошагав ещё около двух часов, я остановился на ночлег. Для сна залез на чердак деревянного сарая, где хранились бочки с креозотом и инструмент путевых рабочих. Во время сна, помню, ужасно замёрз, так как мокрые кроссовки пришлось снять, а голые ноги прикрыть было совершенно нечем. Поэтому время от времени у себя под пиджаком я жёг зажигалку и таким образом немного согревался.
Когда стемнело, я прошагал ещё часа три и окончательно выбился из сил. Вокруг была всё та же картина: бесконечные заводи, водные протоки и поломанные деревья, на обход которых уходило много сил и времени. Из-за усталости и ран на ногах почти каждые тридцать метров приходилось останавливаться и отдыхать прислонившись к дереву, так как не находилось сухого места куда бы можно было присесть. Шёл я уже чисто интуитивно наугад и вполне вероятно, что мог ходить по одному и тому же месту кругами. Подступило отчаяние и мне уже начало казаться, что из этого леса я никогда не выйду, встречу здесь свою смерть. Но слабости, переходящей в апатию и сон, которые обычно предшествуют предсмертному состоянию, я не испытывал. Было состояние близкое к панике. Собрав свою волю в кулак, я решил всё время идти в одном направлении, ориентируясь по компасу. Ведь невозможно, чтобы лес никогда не кончился.
Во всё время перехода меня постоянно мучила жажда. Поначалу я носил воду в полуторалитровой пластиковой бутылке, которую нашёл по дороге. Но в лесу было много талых протоков и ручьёв, и выбросив бутылку за ненадобностью, я частенько прикладывался к ним, чтобы напиться. Странным образом пустая вода из ручьёв не только утоляла мою жажду, но и придавала сил и энергии.
Как только рассвело, я выбрался на просёлочную дорогу и сразу оказался в небольшой деревне, стоящей на берегу озера. В ней все еще спали, и на улице стояла тишина. Из подворотни одного из домов навстречу мне вышел парень лет тридцати, одетый по-сельски в рабочую одежду. В руках он держал удочку и, вероятно, направлялся на рыбалку. Когда мы поравнялись, я спросил его осипшим от слабости голосом: