Страница 44 из 82
- И проведет нашим циркулем круг ученик где-нибудь за тридевять земель, далеко в Сибири, в самую полярную ночь. И начертит прямую по нашей линейке далеко на Кавказе, у самого Черного моря. Забьет гвоздь нашим молотком...
- В Москве! В Москве! - вопит Горошко.
- Поначалу мы потеряем на этом, надо справиться с первым пробным заказом. Молоток - пустяк, циркуль - посложнее, над циркулем прольешь немало пота. Хоть он и невелик, да потребует внимания, аккуратности, сноровки. Ну как, возьмемся?
Я хотел, чтобы они не просто глоткой ответили "возьмемся". Чтобы ответили подумавши, все взвесили и прикинули, взяли бы в расчет и полосу ученичества, и потерю в зарплате на первых порах, и все трудное, чего не избежать, когда берешься за новое дело.
- Ну, а какой смысл, Семен Афанасьевич? - спросил вдруг Якушев. - Чем плохо - бильярдные столы?
Ему отвечал Ступка - объяснил, что бильярдный стол требует одной только столярной квалификации, а лучше бы ребятам выйти в жизнь многорукими. Он, Ступка, берется подготовить слесарей и токарей не ниже четвертого разряда не сразу, не в один день и не в неделю, но берется.
- А если у Якушева зарплата здорово уменьшится, мы ему доложим каждый по рублю! - снова подает голос Горошко.
Якушев вскакивает:
- Как дам сейчас, так узнаешь...
- Где вы находитесь? - холодно говорит Искра. - Вот выставлю сейчас обоих!
...Мы порешили: взяться. И взялись.
* * *
У Лючии Ринальдовны было много достоинств, а недостатки столь незначительны, что о них не стоило бы и говорить. Главным недостатком оказалось суеверие. Она знала множество примет и следовала им неукоснительно.
Как-то Лида поставила мне на стол букет жасмина. Лючия Ринальдовна букет убрала: жасмин приносит несчастье!
Другой раз она вошла ко мне в комнату и рассердилась:
- Я же говорила вам про жасмин. Зачем он опять у вас?
- Перестаньте блажить! - сказал я с сердцем.
- Не смейте кричать! - ответила она и даже ногой притопнула, а жасмин унесла.
Она была не только суеверна, но и упряма - и то, что считала правильным, выполняла свято. Я разоблачал ее всячески и всегда обращал внимание ребят на то, что ее предсказания не сбываются. Но судьба подарила ей случай, который надолго поколебал успех моей пропаганды.
Накрывая на стол, Витязь опрокинул ящик с ложками в вилками.
- Гости будут, - сказала Лютая Ринальдовна.
Ребята стали подбирать рассыпанное, и Настя спросила, поднимая чайную ложку:
- И девочка маленькая будет?
- Весьма возможно, - сдержанно ответила Лючия Ринальдовна.
Под вечер к нам прибыли трое новеньких. Один был Петя Лепко - самый веснушчатый человек, какого я видел за всю свою жизнь, вот уж поистине лицо - как кукушкино яйцо! Он был золотисто-пестрый: ресницы, брови, волосы красные, глаза коричневые и веснушки тоже коричневые и очень мелкие, точно сквозь сито просеянные. Петя был весел, доброжелателен и смешлив и сменил за последний год три детских дома. С ним пришли две девочки - одной семь лет (вот она, чайная-то ложечка!), другой четырнадцать.
Девочки оказались сестрами. До сих пор они жили у дальней родни порознь, а теперь их соединили и отдали к нам.
Маленькую звали Наташа. Она была круглолица, сероглаза, взгляд открытый и ласковый.
Когда ее ввели в комнату девочек, она открыла свой чемодан, села с ним рядом на пол, вынула маленькую целлулоидную куклу-голыша и повертела, показывая всем, кому не лень было смотреть.
- Хорошенькая! - вежливо сказала Настя.
- На, возьми себе! - тотчас откликнулась Наташа, протягивая голыша.
- Ну-у, что ты! - удивилась Настя.
- У меня еще есть, вот, смотри! - сказала Наташа, обернувшись к Леночке. - Видишь, еще какая есть! Хочешь? Возьми, возьми! - повторяла она, насильно всовывая Лене в руки другую такую же куклу.
Она вытаскивала из чемодана всякую всячину, видимо накопленную за годы странствий по тетушкам и бабушкам. Большую, глазастую пуговицу, зеленую костяную пряжку от пояса, даже перламутровый перочинный ножик - все это, показав и повертев перед чьим-нибудь ближайшим носом, Наташа совала окружившим ее девочкам:
- Возьми!
- Да мне не надо, спасибо! - с улыбкой и немного даже растерянно отказывалась от ножика Лида.
- Бери-бери! Он тебе пригодится!
Она разрумянилась, глаза ее смотрели весело и лукаво, она рылясь в чемодане, вытаскивая все новые сокровища.
- Да что ты, спрячь. Зачем нам? - говорила ей Лида.
Но Наташа, совсем разойдясь, крикнула удалым голосом:
- Всё всем подарю!
Старшая сестра стояла у окна и смотрела как-то устало и с недоумением. Лицо ее удивляло и останавливало взгляд. Очень она была красива. Темные волосы, глаза большие, как и у Наташи, только карие. Маленький строгий рот придавал этому нежному лицу выражение твердости. Но Анюта, видно, не знала или не помнила о том, что красива, потому что она была Золушкой в семье, где жила до сих пор. Все в этой девочке - слова, движения, весь облик - было на удивление просто и сдержанно.
Сестры знакомились не только с нами, а, в сущности, и друг с другом. Но они любили друг друга заранее. Видно, обе не были избалованы лаской, душевным вниманием, и в этом одиночестве мысль, что где-то живет сестра, согревала и помогала.
Анюта пошла в шестой класс. Наташу отвели в первый.
Петя Лепко - третий, пришедший к нам вследствие того, что Витязь рассыпал ложки и вилки (ножей там не было, Петя, видно, шел по линии столовых ложек), - оказался скоморохом и бездельником. Он любил смешить и все придуривался.
Однажды, когда я ему выговаривал за неряшливый вид, он вдруг сказал нараспев, подвывая:
- Я ры-ыжий, конопа-атый... некраси-ивый... Кому я такой нужен?
При этом лукавые глаза его блестели и выражение их никак не соответствовало жалобным словам. Я не успел ничего сказать - раздался глухой от бешенства голос Искры:
- Вот дам в морду, тогда узнаешь, кому ты нужен!
Я остолбенел. Никогда я не видел Степана злым, раздраженным - и вдруг передо мной искаженное лицо с побелевшими от гнева губами. Он встретился со мной взглядом, круто повернулся и вышел из комнаты. А Петя Лепко, со страху ставший еще меньше ростом и еще пестрее (побледнел, отчетливее проступили веснушки), растеряв всякое лукавство, испуганно глядел ему вслед.