Зарема

Внезапно округлившимися, будто вдруг лишившимися бровей, глазами Петр Иванович угрюмо глянул на Клаву. Взгляд был долгим, будто капитан старался запомнить лицо своей обидчицы, хотя ему казалось, знал ее давно, как облупленную. Озадаченный, вышел он из побеленной казачьей хаты в одном из поселков Тамани, тихо прикрыв дверь. Маленькая боевая, отчаянная Клавочка перевернула все в его душе, заставила задуматься, почему он один среди боевых товарищей не может пройти мимо попадавшегося ему на войне добра. Ведь он так гордился своим рабоче-крестьянским происхождением, однако стало не по себе, когда вспомнилась мать его, тащившая через всю деревню зеркало в резной деревянной оправе, а вслед ей посылала проклятья жена раскулаченного соседа, ребятишек которого мал- мала меньше прикладами загоняли на подводу «комиссары», как их называли в деревне. Маленький Петя тогда твердо решил, что лучше быть тем, кто загоняет, чем наоборот, поэтому сделал в дальнейшем все, от него зависящее, чтобы попасть на работу в НКГБ. И вот все было хорошо, откуда только взялась эта пигалица? Надо как-то ее наказать, чтобы и другим неповадно было.

А тем временем после ухода Егорова девушки окружили Клаву.

- Да ты с ума сошла. Клавка! Да как же ты решилась-то на такое?! Жить тебе надоело, что ли? Ну, чего ты добилась, глупая? Ведь он теперь за каждым шагом твоим наблюдать будет, найдет, к чему придраться и отомстит, а то и пристрелит во время наступления.

- А-а, плевать! Я законы нарушать не собираюсь и от дела никогда не отлыниваю. Пусть придерется, если сумеет. Меня зло берет, что, когда вокруг люди жизни кладут за Родину, под трибунал идут за малейшую случайную оплошность, а наш Петр Иванович такой милый, такой педантичный, такой старательный, втихаря аккуратненько чемоданы набивает, и, пользуясь каждой командировкой, перевозит их в Москву. Мародерствует, богатеет, позорит честь офицера и советского человека. Может теперь задумается, когда поймет, что его ожидает, может, постыдится в следующий раз. А еще хорошо, что Зареме с Катюшей хоть чуть-чуть удалось поспать, а то зарядил: будите, да будите, без них не управитесь. Какое ему дело, что такая дорога впереди, а Зарему знобит, как всегда, малярия мучает, да еще она ночь проработала. Ведь мы неплохо справились, девушки, правда, ведь? Это же справедливо, что Зарема и Катя отдохнули,  они работали, когда мы спали! И пусть не пугает, что без нас уедут! Никогда такого не было и не будет!

Так, не столько девушек, сколько сама себя успокаивала Клава, хотя понимала, что шаг,  на который она решилась, заставляет дрожать ее руки и нижнюю губу, и остановить эту дрожь она не может.

Разбудили Зарему и Катюшу перед самой погрузкой и они, еще полусонные, укутавшись в шинели, расположились среди ящиков с документами и чувствовали себя вполне сносно на полуторке, трясущейся по разбитой танками дороге.

Пошел снег, они закрылись брезентом, оставив «окошко». Из него открывался вид на тянущуюся за ними колонну грузовиков со всем необходимым для ушедшей вперед, пробивающейся  в Крым, армии.

Впереди на такой же, как у них, машине и с теми же ящиками, полными документов и писем Военного трибунала и военной цензуры ехали три их сотрудницы, среди них и Клавочка. О том, что с ней произошло, пока Зарема с Катей спали, им еще никто не успел рассказать. Все девушки были вооружены автоматами и обязаны были отвечать за сохранность пронумерованных ящиков, уложенных на их машине.