Страница 52 из 174
- Да, барышня, голова у тебя варит, ничего не скажешь, - сказал мне в ответ на это предложение Тимофей Савельевич. - Придется мне, пожалуй, и на другие мои склады тебя отвезти. Там мы приемку винограда не ведем, только храним вино перед отгрузкой.
- А почему Политов нацелился только на эту винодельню, если у вас есть еще склады?
- Потому что ему вино мое не надобно, ему нужны виноградари, которые привыкли привозить свой виноград сюда.
«Клиентская база», - подумала я. - «А вино можно и в канаву вылить».
Так мы переговаривались, когда на пятый день после ресторанного отравления мы ехали домой.
Я так была вдохновлена поощрительной похвалой Лыжина, что мне не терпелось увидеть Мишу и все ему рассказать.
Ног под собой не чувствуя, я влетела на второй этаж, пробежала мимо открытой комнаты Марьяны, краем глаза заметив, что хозяйки комнаты там нет, успела предположить, что она сумела уже спуститься к своему ненаглядному Захару, упрямо не поддающемуся её ухаживаниям.
Постучав в Мишину дверь, я услышала оживленные голоса. Настолько оживленные, что Миша не услышал мой стук и не отозвался. Второй раз стучать я не стала, для этого у меня не хватило решимости, словно я побоялась обжечься.
Так вот, кто развлекает Мишу вместо телевизора! А я-то думаю, для кого наряжается Марьяша, если Захар через окно на втором этаже её наряды не сможет разглядеть! Ревность, жуткая ревность, оскорбляющая мою душу ревность обуяла меня в ту минуту.
Едва волоча ноги от невыносимой тяжести, навалившейся на мои плечи, я спустилась на кухню.
- Тебя покормить, Дарья Петровна?
- Да, пожалуйста, Клавдия Семеновна.
- Садись, сейчас налью галушки.
- Спасибо.
- Кушай на здоровье.
Мне Клавдия Семеновна очень понравилась, в ней было столько врожденного достоинства, будто она является урожденной графиней, а черную работу она с удовольствием выполняет, следуя одному только собственному капризу.
Мне очень хотелось рассказать ей о будущем России, предупредить о грядущих катаклизмах, чтобы она оказалась к ним готова, но останавливало опасение, что меня отправят-таки в желтый дом, а кроме того, голова моя была озадачена нелепой из-за своей очевидной невозможности измене моего милого, драгоценного Миши. Ну, неужели он не понимает, что к нему подбивает клинья не просто девушка, пусть даже побывавшая в Париже, но для него она - древняя старушка, давным-давно почившая в бозе?!
И знаете, меня эта мысль чрезвычайно успокоила, ставшая ничуть не менее чрезвычайной, чем та ревность, которая до этого начала меня мучить, когда Миша из своей комнаты не отозвался на мой стук.
Правда, я не вполне уверена, что меня успокоила именно эта здравая мысль, а не наваристый суп с галушками Клавдии Семёновны. Всем давно известно, что женщин еда успокаивает, а что ли я не женщина?
На кухню заглянула Настенька и объявила, что приехал урядник, и Тимофей Савельич созывает всех в гостиную. Когда я туда вошла, то только и увидела среди всех собравшихся одного Мишу, который, как ни в чем не бывало, помахал мне приветственно рукой.
«Вот Миша и поднялся с постели, - с досадой подумала я, опасаясь даже предположить, что так простимулировало его организм на прямохождение, чтобы не окунуться снова в свою, как оказалось, лютую ревность».
- Ну, вот, Тимофей Савельевич! Нагнал целый кагал народу, я рассчитывал с тобой наедине посидеть.
- Не обессудь, Егор Аркадьевич, но эти люди здесь не лишние. Надо же им узнать из первых уст, что послужило причиной их отравления.
- Что послужило? Отвечу сразу – твоя, Тимофей Савельевич, неразборчивость в сотрапезниках. Это ж надо умудриться сойтись за одним столом в ресторане с людьми, которые, не задумываясь, отравят не только родственников твоих, но и тебя самого. И Бога не побоятся! Святого, как видно, у них ничего нет. И что досаднее всего: то, что, по всей видимости, они все-таки выйдут сухими из воды, несмотря на то, что уже вся картина покушения на убийство ясна.
- Как же так?
- А вот посуди сам. Еще в ту ночь, когда произошло отравление, я узнал, что столик ваш обслуживал Тюрин Платон Павлович. Сразу после происшествия он исчез. Послал за ним домой, его дома не оказалось. Но, когда вернулся в «Заезжий двор» после разговора с тобой и с твоей племянницей, одна из мойщиц посуды рассказала, что ходила ночью за водой к артезианской трубе возле самого парка. Там она видела высокого худого официанта по имени Платон, он что-то закапывал. На её вопрос, не червей ли он копает для утренней рыбалки, он ответил, что пришел закопать сдохшую кошку, пока никто не видит, а то начальство отругает за неуважительное отношение к постояльцам, у которых сдохшая кошка может вызвать брезгливость.