Страница 6 из 167
Мишка с его детскими, невинными глазами ребенка не производил впечатления разбойника. Впоследствии во время своей службы я не раз имел случай убедиться, насколько ошибочно мнение, что глаза есть «зеркало души» ...
И.Д.Путилин
1
- Так-с, докладывайте, - следователь сыскного отделения Алексей Петрович Белозеров находился сегодня не в духе.
Он выехал к месту убийства с полицейским надзирателем, но посреди дороги от мороза у пролетки заклинило ось, и она встала. Кучер остался ее починять, а надворному советнику Белозерову и его коллеге пришлось с версту топать пешком. К тому же Алексею Петровичу нездоровилось – поднялась температура, отчего во всем теле неприятно ломило, а перед глазами то и дело проплывали радужные круги.
На месте преступления уже находились: околоточный надзиратель Семен Ефимов, городовой (имя, к сожалению, утрачено), дворник, по прозвищу Кузьмич, и врач, проживавший на соседней улице. Именно к первой из четырех обозначенных персон и обращался сейчас Белозеров.
- Жертва убита в упор пистолетным выстрелом, - начал доклад околоточный Ефимов, склонив голову набок и прижимаясь замерзшим ухом к приподнятому воротнику шинели.
Он давно бы перебрался куда-нибудь на юг России: ветреный и влажный столичный климат его добивал, но и без Петербурга помыслить своей жизни он также не мог. Из его обрывочного рассказа Алексей Петрович составил следующую картину:
«Сей ночью Ефимов и двое городовых дежурили в участке. Ночь в целом выдалась спокойной, если не считать одного самоубийцы, который бросился с моста на лед Невы, но удивительным образом остался жив. В тесном помещении дежурки весело потрескивала дровами самодельная печка, и от нее по всем углам растекалось приятное тепло. Шинель Ефимова лежала на спинке стула, и там же стояла прислоненная к стене шашка, называемая в просторечье "селедкой". В общем, околоточному Семену Ефимову дежурилось хорошо и комфортно. Грешным делом, он почти задремал, сложив руки конвертом на столе, как это принято обычно у студентов во время скучной лекции. Поверх рук он уже хотел разместить свой широкий лоб, как вдруг в засиженное мухами окошко истошно заколотили. Стучавшим оказался знакомый Ефимову дворник Гаврила, более известный под прозвищем Кузьмич. Однако узнать того удалось не сразу. Причиной явилась мертвенная бледность, залившая лицо дворника, отчего на фоне густой и черной бороды оно походило более на лицо покойника, чем на физиономию живого человека. Невольно рука околоточного совершила крестное знамение. Последовав его примеру, Кузьмич тоже перекрестился и сбивчиво рассказал о том, как неподалеку от его каморки убили человека. Выслушав доклад, околоточный отдал распоряжение городовому, чтобы тот незамедлительно звонил в сыскное отделение, сам же быстро накинул шинель, прицепил портупею с шашкой и бросился к указанному месту, проклиная про себя всех подлецов и негодяев, даже в праздники не дающих покою добрым людям».
Рассказ дворника представлялся Белозёрову приблизительно так:
«Посреди ночи Кузьмич проснулся в своей каморке, имевшей полуподвальное расположение и единственное оконце, выходящее на улицу вровень с мостовой. Случилось это между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи. Он сразу понял, что разбудила его сильная жажда и ему непременно требуется испить воды. Кузьмич поднялся с топчана, сделал два шага и очутился возле стола, на котором стоял видавший виды чайник. Сделав из носика несколько жадных глотков, от которых его кадык с громким звуком заходил ходуном, он вернул чайник на место, подбросил в печку три березёвых полена и выглянул в оконце. Сначала ничего не увидел, кроме снега, падающего на мостовую, но тут же слух уловил странный хлопок, и уже через несколько секунд в его сторону пробежал человек. Когда тот скрылся из виду, дворник разглядел через дорогу черное неподвижное пятно на тротуаре, которого там быть никак не могло, и пришел к заключению, что это не что иное, как тело человека. Убийцу Кузьмич не рассмотрел ввиду плохого освещения улицы и спешки, с которой тот покидал переулок, но одно мог сказать уверенно – убийца являлся мужчиной и был обут в черные сапоги». На этом рассказ Кузьмича завершался.
Пока Белозеров выслушивал показания околоточного и дворника, его напарник установил на землю треногу с фотокамерой, повозился с объективом, прицелился и поджег фитиль. Раздался хлопок. Яркая магниевая вспышка, испустив клуб дыма, на мгновение озарила ночную улицу.
Неподалеку от тела была найдена гильза, предположительно от маузера. Ее приобщили к делу в качестве улики.
– Личность убитого установлена? – спросил Белозеров околоточного, внимательно осматривая снег, на котором виднелось несколько четких отпечатков обуви - в том числе и Ефимова.
- Да-с, - ответил тот. Теперь околоточный уже обеими руками прижимал воротник шинели к ушам, но видимо, и это не спасало его от холода, вынуждая наклонять голову, то в одну, то в другую сторону и тереться ею о суконный воротник. - Это Воронов Дмитрий Афанасьевич, профессор Межведомственного Радиотелеграфного Комитета. Проживает... то есть, проживал здесь с супругой, Ларисой Николаевной - он кивнул в сторону дома. – Со слов последней, - продолжал околоточный, - она проснулась от громкого звука, какой обычно случается, если сильно хлопнуть дверью. Мужа рядом не оказалось, но это ее не насторожило по той причине, что тот в последнее время взял моду работать по ночам. Затем, с улицы послышался хлопок, но она тоже не придала ему значения, решив, что неподалёку развлекается толпа праздных гуляк. Все же, уснуть ей никак не удавалось, и тогда она отправилась в кабинет профессора - но, ни там, ни в других комнатах его не оказалось. Заметив, что в гардеробе отсутствует шуба, женщина вышла на улицу, где и обнаружила мёртвое тело. Поблизости никого не было - убийцу она не видела. Согласно ее показаниям, у профессора имелись проблемы с сердцем, поэтому она решила, что у мужа случился приступ. Тут и мы с Кузьмичем подоспели. Я попросил Ларису Николаевну вернуться в дом, а сам осмотрел профессора - он уже не дышал, пульс не прощупывался. Послал Кузьмича за доктором, чтобы тот засвидетельствовал смерть; выставил городового. С энтой самой минуты никто здесь ничего не трогал и ближе пяти шагов к телу не приближался. - Шмыгнув носом, Ефимов неуверенно добавил: - Кажись, все.