Штефан

Он нехотя поднял голову и увидел чью-то мелькавшую над изгородью белобрысую макушку, а рядом с ней синий картуз. Владельцу он явно был не по размеру. «Отцов» - мелькнула мысль.

- Выходи на улицу!

Он поглядел на мать. Та кивнула и принялась напутствовать:

- По чужим огородам не лазьте, к цыганам ни ногой.

Вся округа знала, что три дня назад большой табор остановился на окраине Петербурга, неподалеку от их дома. Он пообещал, но добежав до калитки, обо всем забыл. Друзья обняли его, похлопали по спине. Белобрысого мальчишку звали Семеном, а того, что в отцовском картузе, – Гришкой. Алексей обернулся и увидел мать. Та стояла на веранде и смотрела в их сторону. Потом перекрестила воздух. Они побежали, радостно перекрикиваясь друг с другом, словно грачата.

Вскоре показались шатры цыган. Неподалеку от них стояли кибитки с задранными вверх оглоблями. Еще дальше паслись стреноженные лошади. Смуглая женщина в пестром до земли платье танцевала в круге. Рядом, на корточках, сидели мужчины в широкополых шляпах. Подле них голые, в лучшем случае обернутые в бесформенные цветастые тряпки, дети. Переливалась струнами гитара, а в руках танцовщицы, в такт музыке, позвякивал бубен. Шелестело обшитое бисером платье. Бархатный мужской голос тянул невеселую песню, хотя отовсюду слышались оживлённые голоса и смех. Алексей с друзьями завороженно слушали.

Время пролетело незаметно, и день начал клониться к закату. Повсюду зажигались костры, но танцы продолжались. Нужно возвращаться домой, но уходить не хотелось. Внутренним усилием Алексей переборол себя и попрощался с друзьями.

- До завтра!- крикнул он и побежал в сторону города.

На холме обернулся и в последний раз полюбовался табором, который, словно живое существо, шевелился в отблесках костров. Теперь от матери ему точно достанется, но он не станет искать оправданий, и понесет наказание без лишних слов. Вчера с ним уже состоялся нравоучительный разговор, и он пообещал, что впредь станет слушаться. Обманул - и теперь ему стыдно.Не исполнять обещания -  это плохо, независимо от возраста. Так он считал!

Неожиданно из темноты прозвучало его имя. Голос явно мужской.

- Отец зовет, - обречённо прошептал Алексей и тяжело вздохнул.

 Ускорил шаг, стараясь внутренне подготовиться к неприятной встрече. Он сильно скучал по отцу, которого из-за служебных командировок не видел неделями. Верилось, что тот, хоть и поругает его за непослушание, сделает это лишь для порядка, а после непременно простит. 

Но вместо отца из сгустившихся сумерек вышел профессор Воронов. У него бледное лицо, одного цвета со звездами на ночном небе. На белых руках проступили синие узлы вен. Мертвец протянул шкатулку с перламутровым треугольником на крышке, и огни далеких цыганских костров непостижимым образом заплясали на ней, словно чертики.

- Пора, - прошептал профессор посиневшими губами, - более медлить нельзя.

Белозеров уже не чувствовал себя зеленым мальчишкой. Он стал собой, настоящим. Ощущение детства растаяло, и от этого сделалось тоскливо.

- Лучше не вспоминать о прошлом, - ледяным голосом произнес профессор, заглядывая прямо в глаза сыщика, - от воспоминаний нет ничего, кроме боли.

 В каком-то оцепенении Алексей Петрович протянул руку, и в ней очутилась шкатулка. Ему захотелось открыть ее. Внутри что-то таилось, он это чувствовал, но крышка не поддавалась. Необъяснимый страх липкими пальцами коснулся спины. Он потянул - раз, другой, но все усилия оказались тщетными, - шкатулка была надежно заперта.

В это время что-то поменялось вокруг, и Белозеров с удивлением обнаружил, что находится в кабинете профессора. На столе, в бронзовом канделябре, горели свечи. Мертвец переместился вместе с ним и по-прежнему умоляюще заглядывал в глаза.

- Я не могу, - дрожащим голосом произнес Белозеров, возвращая шкатулку профессору.

Тот взял ее и легким движением пальцев открыл. Кисловатый запах махорки разнесся по комнате, но помимо нее внутри находилось еще что-то – непостижимое, бесконечное. Профессор медленно развернулся, сделал два шага и оказался перед портретом государя. В какой-то момент Белозерову показалось, что император на холсте сейчас оживет и произнесёт что-то вроде: "Ну, давайте же ее сюда, господа!" Во сне ведь всякое случается. Но шкатулка вдруг выпала из ладони профессора и беззвучно пролетела сквозь пол. Тут же, словно от камня, брошенного в воду, во все стороны по паркету пошли круги. С каждым дюймом они вырастали, превращаясь в огромные волны, которые выплескивались за стены дома. Чудовищная сила со скрежетом и грохотом понеслась через город, сметая все на своем пути. Воронов обернулся. Взгляд его был черен и страшен.

- Слишком поздно! - закричал он нечеловеческим голосом, и Белозеров, измученный кошмарным сном, наконец проснулся.

Он подскочил на топчане и сел, часто дыша и с трудом возвращая себя в реальность. Первое, что он увидел - это изумленное лицо Егора Прохоровича, которое уставилось на него из дверей картотеки.

- Вы меня так заикой сделаете, Алексей Петрович, - промолвил тот. - Два часа кряду возились, словно жук навозный. Я уже будить вас собирался, а вы этаким страшным голосом кричать удумали!

- Который час, Егор Прохорович?

- Половина седьмого. Может чайку?

Белозеров кивнул и попросил добавить лимона. Потер лицо ладонями. В больной одурманенной голове выросла непроходимая дремучая чаща.

Он не заметил, как к Петербургу незаметно подступил новый день.

[1] 2,54 см.

[2] 2,13 м.

[3] До революции папиросный табак делился на 5 классов.