Страница 120 из 145
Даже такой ответ лучше, чем ничего, хоть какая-то реакция. Не удерживаюсь от смешка, наклоняюсь к ее лицу, но не целую, как бы мне этого не хотелось. Не понимаю сколько еще она будет так себя вести? Ее поведение бесит и задевает, но я отчего-то наступаю себе на горло, держу себя в руках. Наклоняюсь к ее уху, хочу что-то сказать, едкое, чтобы ее задело, но не нахожу слов.
Великанша прикрывает глаза, и мне кажется, что я просто исчезаю для нее. Ей так противно даже смотреть на меня? Да она же просто вредная страшная великанша! Так почему, почему же так поступает со мной? Отчего я ей позволяю себя так вести с великим страшным некромантом, военным министром, с собой? Может дело в том, что она не знает кто я такой, и не чувствует страха передо мной? Она вообще хоть чего-то боится? Нет, точно ничего, бесстрашная моя. Улыбаюсь, думая об этом, наклоняюсь и целую ее прикрытые веки. Великанша вздрагивает всем телом, как будто совсем этого не ожидала. Если честно я и сам от себя не ожидал, мне просто захотелось это сделать. А потом еще и еще… Висок, щеки, скулы, ушки. Поцеловать всё, еле касаясь, нежно что ли? Эта нежность бесит, потому что хочу ее взять сразу, сильно и страстно, как тогда, в трактире. Но я, в который раз, наступаю себе на горло и на собственные желания. Только чтобы она заговорила, чтобы посмотрела, чтобы сама поцеловала, чтобы сама отдалась. Хочу соблазнить, заставить постанывать в своих объятиях, заставить, чтобы она умоляла себя трахнуть. Провожу пальцами по внутренней части ее бедер, пытаясь заставить ее раздвинуть ноги.
Ее реакция удивляет и больно бьет по самолюбию, великанша резко дергается, так как будто я ее насилую. Как тут к чёрту нежным быть, если она готова убежать от одного поглаживания? Хватаю ее за талию, притягиваю к себе, скрипя зубами от недовольства. Прижимаюсь к ней, чувствуя какая она теплая и такая податливая. Голова слегка кружится от желания, все я точно сошел с ума. Целую ее вздернутый носик, красные щеки, брови… Она что их выщипала, мне помнится, что они были как-то погуще? Это что она для этого эльфа так выряжалась? Еще и эти красные чулки надела, взгляд то и дело на них наталкивается. Чувствую ревность, вязкую, тягучую такую. Она моя, только моя. Даже если молчит, даже если не отвечает, даже если не хочет…
Мелькает мысль плюнуть на ее желания, перевернуть на живот и вдоволь проверить теорию Сержа. Это было бы даже заманчиво, если бы она сопротивлялась, дразнила как в прошлый раз, но на самом деле хотела меня. Не хочу брать силой, хочу заслужить ее прощение.
Прощение? Какой странное слово, я никогда не просил ни у кого прощения, всегда считал это низостью, непозволительной слабостью. Какое дело некроманту до чувств остальных? Меня и женщины не особо интересовали, до нее. Нет, она точно свела меня с ума.
— Прости…
Это слово впервые срывается из моего рта, очень легко, как будто и не значит ничего.
Не чувствую ее реакции, она до сих пор не сопротивляется, как будто ей плевать на все, что делаю. Хочу увидеть ее лицо, хочу понять, что она чувствует. Ей действительно все равно? Этот длинноухий осел уже успел ее заинтересовать больше меня? Нет, уж это точно бред! Чем этот уродец может быть лучше меня?!
Целую ее скулу, говорю еще одно «прости», жду ее реакции, хотя бы маленькой. Хочу знать, что наступаю на свои принципы не зря. Слышу ее смех, он больно ударяет по ушам. Отодвигаюсь, чувствуя злость, как она могла смеяться с такого?! Я же серьезен! Я жалею, что так поступил, жалею о тех дурацких мыслях в подвале, о том, что она обычная и не интересная уже. Жалею о том, что сделал ей больно, что заставил ее сказать эту фразу, что и сейчас не могу оставить ее в покое, как она и хотела. А она смеется, настоящая великанша!
Настоящая?
Ее лицо бледное, аура слабая, очень слабая. Это истощение? Ей так сильно досталось? Смех не естественен, выражение лица такое, что что-то внутри обрывается и падает куда-то на дно. Она не верит мне? Или дело в другом? Ее руки безвольно опущены, она не сопротивляется, как будто ей все равно, как будто изнасилуй я ее сейчас, выражение ее лица не изменится. Великанша все равно будет смеяться, так же наигранно и страшно, из-за этого возникает желание, чтобы она прекратила так делать. Хочу ее затрясти, крича чтобы она наконец пришла в себя, вела себя, как обычно, была сама собой, была такой живой…
— Клара, — зову ее.
Снова смеется, только в этот раз меньше, и уже совсем горько. Провожу руками по ее ногам и выше, по груди, чтобы проверить что мне не кажется, и она все-таки хочет меня. Соски торчат из-под тонкой кофты, не от мороза же? Провожу руками по ее плечам, шее, заставляю смотреть на себя.
— Клара, — повторяю снова ее имя.
Вижу в ее глазах желание, она хочет меня, как и ее тело, но сопротивляется. Целую ее, самым безвинным и мучительным поцелуем из всех которые у меня были, не отрываясь глядя в ее черные глаза.
Ничего, абсолютно ничего не делает! Такое ощущение что ей даже не противно, ей просто все равно. Это бесит! Еще сильнее, чем раньше бесит! Особенно собственное бессилие и то, что меня заботят ее чувства. Что она творит со мной, моя великанша?
— Ну прости меня! – заставляю ее смотреть на себя.
Наклоняюсь, не в силах преодолеть желание поцеловать ее снова, пускай она и не ответит. Легко, почти невыносимо нежно, так, как будто это и правда что-то для меня значит. Или все же значит?