Страница 9 из 31
"Г-ну адвокату Бредежору, Стокгольм. Нью-Йорк, 27 декабря. Высокочтимый г-н Бредежор! В ответ на Ваше письмо от 5 октября сего года спешу сообщить Вам следующие сведения: 1. Судно под названием "Цинтия" (капитан Бартон), принадлежавшее "Объединенной компании канадских судовладельцев", затонуло вместе со всеми людьми и грузом четырнадцать лет тому назад недалеко от Фарерских островов. 2. Судно было застраховано "General Steam navigation Company33" в Нью-Йорке на сумму три миллиона восемьсот тысяч долларов. 3. Так как исчезновение "Цинтии" и обстоятельства ее гибели остались для страховой компании неясными, то был возбужден судебный процесс, проигранный собственниками названного судна. 4. Проигрыш этого дела повлек за собой ликвидацию "Объединенной компании канадских судовладельцев", которой больше не существует вот уже одиннадцать лет. В ожидании новых поручений прошу Вас, г-н Бредежор, принять наши наилучшие пожелания.. Джереми Смит, Уокер и К°, Морское агентство".
- Ну что вы скажете по поводу этого документа? - спросил Бредежор, когда доктор закончил чтение. - Согласитесь, что он кое-чего стоит, - не правда ли? - Признаю охотно, - ответил доктор, - но, черт возьми, как вам удалось его раздобыть? - Простейшим способом. В тот день, когда вы заявили, что "Цинтия" может быть только английским судном, я сразу же подумал, не слишком ли вы сужаете сферу ваших розысков и что корабль в одинаковой степени может быть и американским. Видя, что время проходит, а вы ничего не добились, ибо в противном случае вы не преминули бы об этом сообщить, я решил написать в Нью-Йорк и на третье письмо получил уже известный вам ответ. Как видите, это не так уж сложно! Не думаете ли вы, что теперь у меня есть все основания претендовать на вашего Плиния? - Ваш вывод мне не кажется убедительным! - возразил доктор, молча перечитывая письмо, как бы желая найти в нем новые доказательства подтверждения своей правоты. - Как не кажется убедительным! - воскликнул адвокат. - Я доказываю, что судно было американским, что оно погибло у Фарерских островов, то есть близ норвежского побережья, именно в то время, которое совпадает с нахождением ребенка. И вы не признаете вашей ошибки? - Ни в коей мере! Заметьте, дорогой друг, что я отнюдь не отрицаю большого значения вашего документа. Вам действительно удалось установить то, что не сумел сделать я, - ту самую "Цинтию", которая затонула у берегов Норвегии именно в том самом году. Но разрешите сказать, что это открытие только лишний раз подтверждает правильность моей теории. Канадское судно - все равно что английское, а так как в Канаде немало ирландцев, то отныне я имею еще больше оснований утверждать, что ребенок ирландского происхождения. - Так вот что вы вычитали в моем письме! - воскликнул Бредежор, более раздосадованный, чем ему хотелось бы показать. - И, значит, вы настаиваете, что не потеряли вашего Плиния? - Безусловно! - Быть может, вы полагаете, что даже приобрели некоторые права на моего Квинтилиана? - Разумеется! Во всяком случае я надеюсь еще больше подтвердить эти права с помощью вашего документа, если только вы дадите мне время и не будете возражать против продления нашего пари. - Идет, и я в этом заинтересован. Сколько времени вам понадобится? - Условимся еще на два года. Вернемся к этому вопросу через одно рождество. - Решено, - ответил Бредежор. - Но уверяю вас, дорогой доктор, было бы куда благоразумнее, если бы вы сейчас же, не теряя времени, отдали мне вашего Плиния! - О нет, ни в коем случае, он будет гораздо лучше чувствовать себя в моей библиотеке рядом с вашим Квинтилианом!
Глава седьмая.
МНЕНИЕ ВАНДЫ.
Вначале Эрика как будто даже радовало принятое решение. Он ушел с головой в будни рыбацкой жизни, искренне стараясь забыть о своих прежних интересах. Всегда просыпаясь раньше всех, он налаживал снасти и так старательно все подготавливал к лову, что маастеру Герсебому оставалось только сесть в лодку и отчалить. Когда не было ветра, Эрик брался за тяжелые весла и греб с такой силой, что, казалось, будто он нарочно ищет самую тяжелую и утомительную работу. Ничто не было ему в тягость: ни длительное сидение в лодке, ни обработка пойманной трески. (Сперва у рыбы отделяют язык, считающийся лакомым блюдом, потом голову и кости и только тогда ее бросают в чан, где она подвергается первой просолке.) Каковы бы ни были его обязанности, Эрик выполнял их не только добросовестно, но даже с упоением. Он удивлял невозмутимого Отто своим заботливым отношением "о всем мелочам их рыбацкого промысла. - До чего же ты истосковался в городе! - говорил ему простодушный малый. Стоит тебе лишь выйти из фьорда в открытое море, как ты чувствуешь себя в родной стихни! Но, как только разговор заходил на эту тему, Эрик умолкал. А иногда, ни с того, ни с сего, он вдруг начинал доказывать Отто, или, вернее, самому себе, что нет ничего лучше жизни рыбака. - И я так думаю, - говорил Отто с безмятежной улыбкой, а бедный Эрик отворачивался, подавляя глубокий вздох. По правде говоря, он жестоко страдал, отказавшись от занятий ради одной только физической работы. Когда его обуревали такие мысли, он всячески старался их отогнать, скрывая от окружающих свою душевную борьбу. Но, вопреки всему, его не покидало чувство горечи и сожаления. Никому на свете он не высказал бы своей печали. Он затаил ее в глубине души и от этого только сильнее мучился. Внезапно разразившаяся в начале весны катастрофа еще больше обострила его переживания. В тот день предстояло выполнить большую работу: уложить в сарай накопившийся запас соленой трески. Маастер Герсебом, поручив заняться этим делом Эрику и Отто, сам отправился на рыбную ловлю. День был пасмурный и душный, необычный для норвежской весны. Усердно работая, мальчики не могли не заметить, как изнурителен был в то утро самый обычный труд. Все вещи стали почему-то необыкновенно тяжелыми и даже воздух казался весомым. - Как странно, - сказал Эрик, - у меня гудит в ушах, будто я поднялся на воздушном шаре на четыре или пять километров. Вскоре у него пошла из носа кровь. Такие же ощущения испытывал и Отто, хотя он и не в состоянии был выразить их так точно. - Наверное, барометр сейчас сильно упал, - продолжал Эрик. - Будь у меня время, я бы сбегал к господину Маляриусу проверить это. - Времени у тебя хватит, - ответил Отто. - Посмотри-ка, ведь мы почти закончили работу. Если же ты задержишься, то с остальным я справлюсь сам. - Ну что ж, тогда я пойду. Сам не знаю почему, но меня очень тревожит такое давление воздуха. Как бы я хотел, чтобы отец был сейчас дома! По дороге он встретил Маляриуса. - А это ты, Эрик! - сказал учитель. - Рад видеть тебя и знать, что ты не в море. Я, собственно, и пошел только затем, чтобы узнать, где ты. За последние полчаса барометр стремительно упал. Я ни разу в жизни не видел ничего подобного. Он показывает сейчас семьсот восемнадцать миллиметров. Без сомнения, погода скоро переменится... Маляриус не успел закончить фразу, как послышался отдаленный гул, сопровождаемый зловещим завыванием. Небо, которое еще совсем недавно было затянуто только на западе фиолетовой тучей, почти тотчас же, с небывалой быстротой, полностью потемнело. И затем, после мимолетного затишья, листья, солома, песок, камешки - все было поднято в воздух порывом шквального ветра. Приближался ураган. Он был чудовищной силы. Трубы домов, оконные ставни и в некоторых местах даже крыши были унесены, как былинки. Рушились дома, валились сараи. Во фьорде, даже во время самой сильной морской бури, спокойном, как вода в колодце, вздымались огромные волны и с оглушительным грохотом разбивались о берег. Ураган неистовствовал на протяжении целого часа. Остановленный затем вершинами норвежских гор, он устремился к югу, в сторону европейского материка, сметая все на своем пути. В метеорологических сводках он был отмечен как наиболее разрушительный и редкий по своей силе циклон34, когда либо пересекавший Атлантику. В наши дни35 о таких катастрофических перемещениях воздушных слоев оповещают и предупреждают по телеграфу. Большинство европейских портов, своевременно уведомленных депешей, обычно успевают сообщить о предстоящей буре судам, готовящимся к отплытию или слабо закрепленным на якоре. Гибельные последствия ураганов в какой-то мере удается ослабить. Но вдали от больших портов, в рыбацких поселках и в открытом море бедствия неисчислимы. Французское Морское ведомство Веритас и английское - Ллойда зарегистрировали не менее семисот тридцати кораблекрушений, вызванных ураганом. Первая мысль семьи Герсебома, как и тысячи других рыбацких семей, была, естественно, обращена в этот зловещий день к тем, кто находился в море. Маастер Герсебом чаще всего отправлялся к западному берегу довольно большого острова, расположенного приблизительно в дьух милях от входа во фьорд. Именно в том месте он когда-то нашел Эрика. Судя по тому, что буря разразилась не сразу, можно было надеяться, что он успел найти укрытие, даже если лодку и выбросило на песчаную отмель. Но Эрик и Отто так за него беспокоились, что не могли дождаться вечера, чтобы убедиться в правильности этого предположения. Как только волнение во фьорде, вызванное циклоном, улеглось, Эрик и Отто, выпросив у соседа лодку, решили отправиться на поиски отца. Маляриус уговорил мальчиков взять его с собой. Наконец они отчалили провожаемые тревожными взглядами Катрины и Ванды. Ветер, утихший во фьорде, продолжал еще дуть с запада. Достигнуть узкого прохода в открытое, море можно было только на веслах, что заняло больше часа. У самой горловины они столкнулись с неожиданным препятствием. В океане, по-прежнему свирепствовала буря. Волны, разбиваясь об островок, прикрывающий проход во фьорд, образовывали два потока. Обогнув преграду, они сливались вместе и с сокрушительной силой устремлялись в проход, словно в огромную воронку. При таких условиях нечего было и думать попасть в открытое море. Даже пароходу это удалось бы не без труда, а тем более утлой лодчонке, идущей на веслах против ветра. Ничего не оставалось, как вернуться в Нороэ и ждать. Настал час, когда маастер Герсебом возвращался обычно домой. Но он не вернулся, так же как и другие рыбаки, отправившиеся в тот день на ловлю. Скорее можно было предположить, что какое-то непредвиденное препятствие помешало им всем войти во фьорд, чем думать о несчастье, постигшем одного Герсебома. Этот вечер был одинаково тягостным в каждом доме, где не хватало близкого человека. И по мере того, как истекала ночь, а отсутствующие все не возвращались, возрастала тревога, охватившая поселок. У Герсебомов никто не ложился. Молчаливые и удрученные, все сидели понурив голову у очага, коротая томительные часы ожидания. В марте в этих широтах светает поздно. И все же день наступил, ясный и солнечный. Ветер переменил направление, и теперь можно было надеяться выйти в открытое море. Целая флотилия лодок, собранных со всего Нороэ, готовилась уже отправиться на поиски, когда у входа во фьорд были замечены рыбацкие баркасы, вскоре причалившие к берегу. Домой вернулись все рыбаки, вышедшие в море до начала циклона, за исключением одного только маастера Герсебома. Никто не мог о нем ничего сообщить. И то, что он не вернулся вместе со всеми, внушало еще большую тревогу, так как всем рыбакам пришлось перенести немало испытаний. Иных буря отбросила к берегу, и лодки их затонули; другие успели укрыться в бухте, защищенной от урагана, и только немногим посчастливилось в самую опасную минуту оказаться на суше. Было решено, что вся эта флотилия немедленно отправится на розыски маастера Герсебома. Маляриус не изменил своего намерения участвовать в спасательной экспедиции вместе с Эриком и Отто. Большая желтая собака, прыгавшая с громким лаем возле лодок, тоже получила разрешение отправиться с ними. Это был гренландский пес Клаас, которого маастер Герсебом однажды привез из своей поездки на мыс Фарвель. Попав в открытое море, лодки разошлись в разные стороны: одни - налево, другие - направо, чтобы обследовать берега многочисленных островков, разбросанных у фьорда Нороэ, как и вдоль всего норвежского побережья. Когда в полдень, согласно уговору, лодки снова встретились в южной точке горловины, выяснилось, что никаких следов маастера Герсебома не было обнаружено. Так как, по общему признанию, поиски велись очень тщательно, все пришли к печальному выводу, что не остается ничего другого, как вернуться домой. Но Эрик не захотел признать себя побежденным и так быстро отказаться от всякой надежды. Он заявил, что после того как осмотрены южные острова, он хочет теперь обследовать северные. Так как Маляриус и Отто поддержали его просьбу, рыбаки разрешили воспользоваться самым легким и хорошо приспособленным для маневрирования челном, на котором предстояло сделать последнюю попытку найти Герсебома. Пожелав всем троим удачи, рыбаки направились в Нороэ. Упорство Эрика было вознаграждено. Около двух часов пополудни, когда челн проходил мимо островка, находившегося недалеко от берега, Клаас вдруг неистово залаял. Прежде чем его успели задержать, он бросился в воду и поплыл прямо к рифам. Эрик и Отто налегли на весла, погнав лодку в том же направлении. Вскоре они заметили, как собака, добравшись до острова, стала прыгать с протяжным воем вокруг какого-то темного предмета, показавшегося им человеческим телом, распростертым на серой скале. Они быстро причалили к берегу. Действительно там лежал человек, и это был Герсебом! Герсебом, весь окровавленный, бледный, неподвижный, холодный, бездыханный, быть может, мертвый! Клаас, повизгивая, лизал ему руки. Первым движением Эрика было опуститься на колени перед застывшим телом и приложить ухо к груди. - Он жив! Я слышу, как бьется сердце! - воскликнул мальчик. Маляриус взял руку Герсебома и, попытавшись нащупать пульс, с сомнением покачал головой. Тем не менее он решил употребить все средства, предусмотренные в подобных случаях. Сняв с себя широкий шерстяной пояс, Маляриус разорвал его на три части, отдал по куску Эрику и Отто, и они принялись втроем энергично растирать грудь, ноги и руки рыбака. Вскоре стало ясно, что это простое средство, оказав свое действие, начало восстанавливать кровообращение.