Страница 3 из 31
Молчание не нарушалось по крайней мере в течение часа. Медная лампа, в которую был налит рыбий жир, ровно освещала своими четырьмя фитилями все уголки этого мирного жилища. По правде говоря, молчание начало тяготить матушку Катрину, уже несколько раз порывавшуюся развязать язык. Наконец она не выдержала больше: - Хватит работы на этот вечер, - сказала она. - Пора ужинать! Не возразив ей ни слова, Эрик забрал свою толстую книгу и пересел к очагу, а Ванда, отложив вязанье, направилась к буфету, чтобы достать тарелки и ложки. - Так ты говоришь, Отто, - продолжала матушка Катрина, - это наш Эрик сегодня хорошо ответил господину доктору? - Хорошо ответил? Он говорил, как по книге читал, честное. слово! восторженно воскликнул Отто. - Я даже не понимаю, откуда он это все узнаёт. Чем больше доктор спрашивал, тем больше он отвечал! А слова у него так и лились! До чего же был доволен господин Маляриус! - И я тоже была очень довольна, - серьезно сказала Ванда. - Понятно! Мы все были. рады!. Если бы вы, мама, только видели, как мы сидели, разинув рты! Мы боялись только, как бы нас тоже не вызвали! А он ничуть не боялся и отвечал доктору, как отвечал бы нашему учителю! - Подумаешь! Господин Маляриус стоит любого доктора и уж знает он, конечно, не меньше! - сказал Эрик, смутившись от того, что его хвалили при всех. Старый рыбак удовлетворенно улыбнулся. - Ты прав, малыш, - сказал он, не выпуская работы из своих мозолистых рук. - Господин М.аляриус заткнул бы за пояс, если бы захотел, всех городских докторов. К тому же он не разоряет своей ученостью бедных людей! - А разве доктор Швариенкрона кого-нибудь разорил? - с любопытством спросил Эрик. - Гм!.. Гм!.. Если этого не случилось, то уж не по его вине! А я вам скажу, и можете мне поверить, что я глядел без всякого удовольствия, как строилась его фабрика, которая теперь коптит на берегу фьорда. Мать может вам подтвердить, что раньше мы сами изготовляли рыбий жир и выручали за него в Бергене по сто пятьдесят и даже по двести крон в год! А теперь баста! Никто уже не захочет покупать неочищенный рыбий жир, или же за него дают так мало, что не стоит даже тратиться на дорогу. Только и остается, что продавать тресковую печень на фабрику. И, бог свидетель, управляющий доктора всякий раз норовит взять подешевле. Мне едва удается выручить за нее сорок пять крон, а труда затрачиваешь в три раза больше, чем раньше... Так вот, я и говорю, что это несправедливо. Уж лучше бы доктор лечил своих больных в Стокгольме, чем лишать нас ремесла и отнимать заработок. Все умолкли после этих горьких слов. В течение нескольких минут слышался только стук тарелок, расставляемых Вандой, между тем как мать ее выкладывала кушанье да глиняное глазированное блюдо весьма внушительных размеров. Эрик глубоко задумался над словами маастера Герсебома. Смутные возражения возникали в его уме, но он был слишком прямодушен, чтобы не высказать свои мысли вслух. - Мне кажется, отец, что вы вправе жалеть о доходах прошлых лет, - заметил он. - Но не совсем справедливо обвинять в их уменьшении доктора Швариенкрона. Разве его рыбий жир не лучше, чем наш? - Лучше? Прозрачнее, только и всего! Да они еще говорят, что от него не пахнет дымом, как от нашего... Потому-то его и предпочитают все городские дамочки. Но, почем знать, - полезен ли он так для легочных больных, как наш прежний добрый рыбий жир! - Все-таки, по той или иной причине, но его предпочитают! А так ка.к это очень целебное лекарство, то важно, чтобы больные, принимая его, не чувствовали отвращения. Поэтому, если врач находит средство уменьшить неприятный вкус лекарства, изменив способ приготовления, то разве он не должен воспользоваться этим преимуществом? Маастер Герсебом почесал затылок. - Конечно, - ответил он с сожалением, - может быть, это его долг как врача" Но отсюда не следует, что нужно мешать бедным рыбакам зарабатывать на жизнь... - На фабрике доктора, как я знаю, занято свыше трехсот работников, а в то время, о котором вы говорите, в Нороэ не было и двадцати рабочих, - робко возразил Эрик. - Потому-то работа теперь ни во что не ценится! - воскликнул Герсебом. - Ну хватит! Ужин подан, садитесь за стол, - сказала матушка Катрина, видя, что спор становится более жарким, чем это казалось ей допустимым. Эрик, поняв, что дальнейшие возражения были бы неуместны, оставил без ответа довод маастера Герсебома и занял свое обычное место за столом рядом с Вандой. - Доктор и господин Маляриус друг с другом "на ты". Значит, они друзья детства? - спросил ои, чтобы переменить тему разговора. - Конечно, - ответил рыбак, усаживаясь за стол. - Оба они родились в Нороэ, и я помню время, когда они играли на площадке перед школой, хотя я и моложе их лет на десять. Маляриус был сыном нашего врача, а доктор сыном простого рыбака. Но он здорово изменился с тех пор! Говорят, что он миллионер и живет в Стокгольме в настоящем дворце. Да, образование вещь хорошая! Произнеся эту сентенцию, рыбак только было собрался погрузить ложку в дымящееся варево из рыбы и картофеля, как ему помешал стук в дверь. - Можно войти, хозяин Герсебом? - раздался в сенях громкий и звучный голос. И, не дожидаясь ответа, тот самый человек, о котором только что шла речь, вошел в комнату, внеся с собой струю ледяного воздуха. - Господин доктор Швариенкрона! - воскликнули трое детей, в то время как отец и мать поспешно встали из-за стола. - Мой дорогой Герсебом, - сказал ученый, пожимая руку рыбака. - Мы не виделись в течение многих лет. Но я не забыл вашего замечательного отца и подумал, что могу зайти к вам запросто, на правах друга детства. Честный рыбак, несколько смущенный тем, что он только сейчас выдвигал против доктора обвинения, не знал, как ответить на его слова, ограничившись крепким рукопожатием и радушной улыбкой. А жена его между тем суетилась, поторапливая детей. - Живее, Отто, Эрик, помогите господину доктору снять шубу, а ты, Ванда, подай тарелку и ложку, - говорила матушка Катрина, гостеприимная, как и все норвежские хозяйки. - Ей-богу, поверьте, я не отказался бы от этого соблазнительного блюда, если бы был голоден, но еще и часа не прошло, как я поужинал вместе с моим другом Маляриусом. Я, конечно, не пришел бы так рано, если бы предполагал, что застану вас за столом. Прошу вас, доставьте мне удовольствие: не обращайте на меня внимания и продолжайте ужин. - Тогда выпейте с нами хоть чашечку чая со сноргасом, - упрашивала добрая женщина. - На чашку чая согласен, но только с условием, что вы раньше поужинаете, ответил доктор, удобно расположившись в большом кресле. Ванда бесшумно поставила чайник на огонь и незаметно, подобно эльфу, проскользнула в соседнюю комнату, а все остальные, поняв, с присущей им деликатностью, что дальнейшие упрашивания только стесняли бы доктора, снова принялись за еду. Через несколько минут доктор уже совсем освоился. Помешивая угли в очаге, куда матушка Кагрина успела подбросить сухого топлива, и грея ноги у огня, он вспоминал прошлое, старых знакомых, многие из которых уже умерли, говорил об изменениях, происшедших в стране и в самом Бергене. Он чувствовал себя совсем как дома, и, что удивительно, ему даже удалось вернуть маастеру Герсебому его обычное спокойствие. В комнату вошла Ванда с деревянным подносом, уставленным блюдечками, и так мило протянула его доктору, что он никак не мог отказаться. Это были знаменитые норвежские "сноргас" - тонкие кусочки копченой оленины, селедки, посыпанной красным перцем, ломтики черного хлеба, острого сыра и другие пряности, которые едят в любое время для возбуждения аппетита. Сноргас так хорошо отвечал своему назначению, что доктор, который попробовал это кушанье сначала только |из вежливости, теперь уже был в состоянии оказать честь хозяйке дома, отведав варенья из шелковицы, которым славилась матуш.ка Катрина, а для утоления жажды ему понадобилось не менее семи - восьми чашек чая без сахара. Маастер Герсебом поставил на стол глиняный кувшин с превосходным "скидем" - голландской водкой, которая досталась ему от одного покупателя-голландца. Затем, когда ужин был окончен, доктор принял из рук хозяина огромную трубку, набил ее табаком и закурил, ко всеобщему удовольствию. Нечего и говорить, что лед был сломлен, и доктору стало казаться, что он давно уже находится в этом доме как член семьи. Оживленная беседа, шутки и смех были прерваны десятью ударами старых стенных часов в футляре из полированного дерева. - Уже поздно, дорогие друзья, - сказал доктор. - Если детям пора отправляться спать, то мы сможем поговорить с вами о серьезных делах. По знаку Катрины Отто, Эрик и Ванда пожелали всем спокойной ночи и немедленно удалились. - Вы, наверное, удивлены моему вторжению, - продолжал доктор после минутного молчания, устремив проницательный взгляд на маастера Герсебома. - Мы всегда рады гостю, - серьезно ответил рыбак. - О, я знаю, Нороэ всегда славился гостеприимством!.. И все же вы, наверное, подумали, что я неспроста пришел к вам, покинув в этот вечер моего старого друга Маляриуса. Бьюсь об заклад, что матушка Герсебом даже кое-что подозревает на этот счет. - Мы узнаем об этом, когда вы нам сами расскажете, - заметила дипломатично славная женщина. - Итак, - вздохнул доктор, - если вы не хотите помочь, то мне самому придется приступить к делу. Ваш сын Эрик незаурядный ребенок, маастер Герсебом. - Я на него не жалуюсь, - ответил рыбак. - Для своего возраста он очень умен и образован, - продолжал доктор. - Я проверял сегодня в школе его знания и был поражен его необычными способностями к наукам и умению мыслить. Я был также удивлен, узнав его имя, так как он на вас совсем не похож и сильно отличается от местных детей. Рыбак и его жена слушали молча и внимательно. - Короче говоря, - продолжал доктор с некоторым нетерпением, - этот мальчик меня не только занимает, но и серьезно интересует. Я беседовал о нем с Маляриусом и узнал от него, что он не родной ваш сын, что он попал сюда после кораблекрушения, что вы его подобрали, воспитали, усыновили и даже дали ему свое имя. Все это так, - не правда ли? - Да, господин доктор, - серьезно ответил Герсебом. - Если он не наш сын по крови, то все равно мы его любим всем сердцем! воскликнула Катрина. Ее губы задрожали и на глаза навернулись слезы. - Мы не делаем никакого различия между ним и нашими Отто и Вандой, и даже никогда об этом не вспоминаем.