Страница 38 из 79
"А теперь, видно, приобрел такую привычку..." - подумал Иван, издалека, от самого входа в ресторанный зал, заметив красный, цветущий нос Модеста Карловича.
Тот тоже заметил приближающуюся к нему пару, но подняться не соизволил, а только, щелкнув пальцами, бросил официантке:
- Еще два прибора... Ну, с чем пожаловали? Или для начала по соточке?
- Мы за рулем, - быстро сказала Алиса, а Иван многозначительно кивнул.
- Оба? - с сомнением проговорил Ломов. - Что ж, хозяин барин... А я, с вашего позволения... Голубушка, еще графинчик!
- Нам свежевыжатый сок. Две "Лангустики", два шашлыка, деловито распорядилась Алиса.
Себе Модест Карлович велел подать черной икры, стерлядь и двести французского коньяку поверх водки. По выражению лица великого критика Иван понял, что тот даже не допускает мысли о "голландском расчете" - за все должна уплатить приглашающая сторона... Кстати, тогда, в далеком семьдесят четвертом, после столь своеобычного вступительного слова молодой Ломов понес такую премудрую околесицу, что Ивану сделалось будто с лютого похмелья, и больше он на оппозитивную семасиологию не ходил. Да и сам ломовский спецкурс вскоре прикрыли - после того, как "академические козлы" во главе с академиками Левачевым и Стукалиным опубликовали в "Литературке" открытое письмо в ЦК с требованием оградить советскую лингвистику от происков вандалов. Говорят, опальный Ломов нашел приют в университете города Тарту, откуда его вместе с другими "оккупантами" уволили в девяносто первом. Тогда Модест Карлович нашел себя в литературной критике...
- Вы чьи вообще? - допытывался между тем Ломов у Алиски Издательские? Если от Хромченко, я с ним не работаю... Или журнальские?
- Литературный интернет-сайт писателя Ивана Ларина, - с важным видом напомнила Алиска.
- Иван Ларин - это я, - тихо уточнил Иван.
- Даже так? - Ломов лихо опорожнил стопку, не спеша закусил икрой. - И это замечательно...
- Правда? - обрадовался Иван. - Вам нравятся мои книги?
- Замечательно, молодой человек, то, что коньячок здесь не паленый и икра не лежалая. А нравятся мне чьи-то книги или нет это, знаете ли, не вопрос... - Критик усмехнулся, показав желтые кривые зубы, и сделался совсем похож на пушкинского "злобного карлу". - Хотите панегирик - сляпаем панегирик, желаете разнос разнесем по косточкам. Главное, чтобы спрос был... платежеспособен.
- Хотим разнос! - тут же заявила Алиска.
- Современный подход! - похвалил Модест Карлович. - Нынешняя публика похвалам все равно не верит, считает проплаченной рекламой. А разгром, скандал - это гарантия всеобщего внимания. Да мне и самому, честно говоря, приятней... Про бандитов, значит, пишете? Впрочем, нынче все... про бандитов... Название этакое какое-нибудь... "Апофеоз жлоба"... - Ломов поднял рюмку, задумчиво посмотрел на свет. - "Час быка"... Нет, это уже у кого-то было... Значит, определяем семь критериев низкопробности и выводим уникальность ваших сочинений из того факта, что они удовлетворяют всем семи...
- Не напрягайте напрасно извилины, - с неожиданной резкостью оборвала Алиска. - Вы не про Ларина писать будете?
- А про кого? Про конкурентов? Черный пиар, так сказать?..
- Про самых знаменитых. Вроде того, что вы в "Эго" пишете. Только похлеще, позабористей. Сможете?
- А то! - Ломов самодовольно погладил бороду. - Случалось, и до драк доходило!.. Не сомневайтесь, скандал я вам гарантирую, не было случая, чтобы мое участие не нагнало популярности новому изданию... Теперь, может быть, обсудим гонорарчик...
- Платим мы хорошо, - оловянным голосом крутого босса проговорила Алиска. - Но при одном условии - вы уступаете нам не только имущественные, но и неимущественные права.
- То есть, вы хотите сказать?..
- Все ваши статьи будут подписаны именем Ивана Ларина.
Иван вжал голову в плечи и зажмурился. Вспомнилась реклама одного давно прогоревшего банка: "Случилось страшное..."
- Алиса, может быть, не надо? - жалко пролепетал он.
Подруга обдала его огненным взглядом зеленых очей.
- Как скажете. Только это вам обойдется... - спокойно сказал Модест Карлович. - Скажем, три тысячи долларов?
- Ой! - пискнул Иван. Отчего-то вспомнились годы литературной кабалы у незабвенного Федора Михайловича Золотарева. Конечно, время было другое, но все-таки три тысячи... Или соглашаться?
- Вы себя-то слышите, Модест Карлович? - ехидно осведомилась Алиска. - "Эго" платит вам пятьдесят долларов за разворот, "Ведомости" и того меньше. А мы предлагаем вам сто долларов за страницу одиннадцатым кеглем.
- Сто двадцать. Двенадцатым, - поправил Ломов. - Цикл не меньше пяти статей. И деньги вперед.
- Половину, - сказала Алиска.
На том и порешили. Алиска тут же отсчитала Ломову три зеленых сотни, не преминув взять расписку.
- И все-таки, Модест Карлович, - набрался смелости Иван, что же такое оппозитивная семасиология?
Жилистая рука с зелеными бумажками на мгновение замерла в воздухе.
- Филфак? - прищурился Ломов. - М-да... Откровенно говоря, запамятовал... Много воды утекло.
И водки немало - они вдвоем еле-еле вывели под руки из зала и запихнули в такси вконец расслабившегося мэтра, потом еще гуляли по набережной, пили кофе в круглосуточном кафе у причала.
- Ну вот, - тоном старшего брата сказала Алиска. - А ты боялась, глупенькая...
Первую статейку мастера они получили уже через три дня:
"РОМАН ТАТЬЯНЫ ГРАФОВОЙ "БРЫСЬ"
КАК ОТРАЖЕНИЕ ФОБИЙ СТОЛИЧНОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ"
Если писатели конца XIX века и вышли из гоголевской "Шинели", то нынешние, в основном, из "Гадких лебедей" братьев Стругацких.
Читая "Брысь" Татьяны Львовны Графовой, все время думалось: вот только стоит там в деталях антуража поменять "склизь" на "бродило", "брысь" на "мокрецов", а "андрон-лукичск" на "болото"... то получится та же самая "Улитка на склоне". Или, скажем, "Пикник на обочине".
С той лишь разницей, что первоисточник был как-то повкуснее написан. И что до невкусного стиля "Брыси", то, жуя и пережевывая это чтиво, начинаешь понимать, почему женщины вяжут на спицах, а мужчины - нет.