Страница 18 из 116
Больше всего Илюше хотелось сейчас умереть. Оттого, что он в полной мере чувствовал отчаяние и безысходность. Он просто не знал, куда ему пойти. Казалось, что всюду за ним смотрят внимательные глаза с подозрением и издевкой. Слоняясь в порту, глядя на грязноватую воду, он подсознательно ожидал, что к нему подойдут и скажут:
- А ну – ка, постой! Ты Илья Скамейкин? Ты сбежал из детского дома? Ну, дорогой, пойдём на суд…
И будет позорный суд, а затем он вернётся в тот ад, откуда бежал и его накажут карцером. Снова начнутся издевательства, побои, проклятый Жежига и его компания.
Страх и безысходность овладели частью Илюши, а другой частью была необходимость крепиться, как-то бороться, противостоять невзгодам и верить в лучшее. Ведь должно же произойти что-то хорошее. Например, он всё же найдет своего дядю, живущего, по словам мамы, «где-то на юге», и тот договорится и заберёт его из ненавистного детского дома.
Избегая милиционеров, Илюша слонялся по городу, питаясь ворованными в садах фруктами. Он походил по рынку, переночевал в каменной беседке заброшенного парка на жёсткой лавке. После такого ночлега всё тело ломило.
Днём, искупавшись в море, он пристроился на залитом солнцем пляже. Сидел на тёплом песке и слушал патефонные пластинки с песнями «Кирпичики», «Шар голубой», «Прекрасная маркиза». Долго и с томительным безразличием наблюдал, как плещутся в воде его сверстники. Сосало под ложечкой, очень хотелось есть.
Плохо контролируя себя, находясь на грани отчаяния, Илюша нетерпеливо дожидался, когда румяная женщина в кудряшках повернётся лицом к морю, чтобы глянуть на резвящихся мальцов. Улучив момент, Илюша обрывком газеты схватил жареную скумбрию со сковородки, стоящей на примусе, и помчался что есть духу по песку в толпу, к выходу из пляжа.
Здесь у арки он спрятался за каменный столб, чтобы отдышаться. Женщина в кудряшках орала ему вслед что-то несусветно грубое, но голос её растворился в общем шуме, парадно-праздничной музыке из репродуктора.
Забравшись в кусты, он жадно обглодал рыбину. Сначала стало легче, потом немного стошнило, но прошло. Некоторое насыщение организма дало сонливость. Растянувшись на траве, Илюша впал в полудремотное состояние.
И виделась ему прошлая жизнь, такая кипучая, красивая и солнечная. Золотые лучи пронзают белые шторы, в краешке окна видна белая сирень, а возле неё красивая и нарядная мама, и рука её нагибает ветку с белыми цветами, и улыбка не сходит с её лица.
А затем - прогулка в саду с няней, выслеживание с сачком бархатистых бабочек, и отец, сигналящий клаксоном в белом мерседесе – тоже весёлый, в светлом костюме, солнце играет золотом в его круглых очках.
Проснулся он от чужого взгляда.
Рядом с ним стоял высокий рыжий паренёк в клетчатой рубашке, явно маловатой для его худого длинного тела, в жилетке и тюбетейке.
Он насмешливо осматривал Илюшу.
- Слышь, шкет, ты чего отдыхать пристроился на чужой территории? Кто таков?
Илюша, напуганный цепкими и нагловатыми глазами рыжего, промолчал.
- Ну чего молчишь, будто в рот воды набрал? Как кличут, спрашиваю…
Проглотив в горле комок, Илюша назвал себя.
- Ну и чего тут делаешь? Откуда такой мятый? Из дома сбежал?
- Из детдома... У меня не было другого выхода… Меня, вероятно, уже ищут…
- Во даёшь! Из детдома! Врёшь!
- Вот те крест!
- У нас тут и детдома - то нет.
- А я не отсюдова. Из другого города. Я сюда в товарняке доехал…
- Зачем?
- Дядя у меня здесь.
- Родной дядя? А как зовут?
- Дядя… Исай Григорьевич. А фамилия.… Наверное, как и у мамы. Девичья... Метальникова. Значит и он - Метальников.
- Такого я не знаю. А адрес какой?
Илюша тяжко вздохнул.
- Не знаю. Он в своём доме на окраине жил. Я один раз был там, мы с мамой приезжали. Я ещё маленький тогда был. Домик такой с виноградником.
- Ха, у нас много домов с виноградником... Ну, ты даёшь! Попробуй найти! У нас тут частного сектора хватает! А пока ищешь, где обитаешь?
- Нигде.
Илюша вздохнул.
Рыжий присел рядом на корточки.
- А чего из детдома-то сбежал?
И тут Илюшу прорвало. Захлёбываясь слезами, он рассказал рыжему всё: и как погибли родители, и о побоях в детдоме.
Рыжий хмурился. Сел рядом.
- Ладно, не реви. У нас тут тоже пацаньё не подарок. Увидят вечером чужого, отметелят, будь здоров! Ладно, я тебя в обиду не дам. Со мной пойдёшь – не пропадёшь! Если, конечно, не хочешь в лапы мильтонов попасть. Тогда не успеешь опомниться, как опять в детдоме окажешься! Пошли! А там, глядишь, может, и дядю твоего сыщем!