Страница 46 из 139
Слова лились из нее гейзером, своевольно, минуя сознание. Никита смотрел сверху вниз в ее пылающее лицо, и в глазах его разгорались желтые огоньки.
- Когда я увидела тебя, - лихорадочно продолжала Таня, - я сразу почувствовала: вот тот, кто может взять за руку и повести по жизни, сильный, ловкий, отважный. Ты надолго исчезал, и жизнь моя пустела, а потом возвращался ты... брал за руку и вел.
- Маленькая моя... - прошептал Никита и прижался губами к ее горячему лбу. - Я... я тоже люблю тебя. Сам себе удивляюсь, но... Знаешь, мы сейчас с тобой быстренько сделаем прощальный поклон, я уйду, а минут через десять незаметно выйдешь и ты. Я буду ждать тебя на улице, у первого фонаря слева. Мы поедем в одно потрясающее место, мое тайное прибежище... Хочешь?
- Да, - прошептала Таня. Никита достал из кармана чистый платок.
- Теперь вытри слезки, - сказал Никита и поцеловал ее глаза.
Таня улыбнулась и вытерла слезы.
- А теперь - шире улыбку! Мы победили и будем побеждать.
Он встал, стремительно и бодро. Она поднялась вслед эа ним, расправила плечи, блеснула гордой, счастливой улыбкой...
- А-а, триумфаторша! Афродита Пандемос, Венера Плебейская! Радуешься?
Перед ними, пошатываясь, стоял Огнев, бледный, взъерошенный. В его глазах светилось безумие.
- В старину был прекрасный обычай, - продолжал он. - На священные театральные подмостки допускались только мужчины. И женские роли исполняли мальчики, прекрасные отроки с нежным пушком на щеках... Тогда искусство было благородно, любовь была благородна, сцена и жизнь не знали того похабства, что творится сейчас!
- Юра! - Никита встал между Таней и Огневым.
- Современный театр - это хлев и сортир! А кино - что можно сказать о кино, если оно началось с бардака, со жлобской утехи, с навозной жижи! Вера Холодная, страсти-мордасти, прибытие поезда!
Никита крепко взял его под локоть и потащил к дверям.
- Бабам место у плиты, над лоханкой с грязным бельем, за коклюшками! орал Огнев. - Недаром говорил великий дуче...
Тут он внезапно обмяк всем телом, привалился к Никите и заплакал. Смущенный Никита пожал плечами и обернулся ко всем, кто наблюдал эту нелепую сцену.
- Допился черт те до чего, - с досадой сказал он. - Придется увезти его, чтобы кайф не ломал... Я еще вернусь.
Последние его слова были адресованы Тане, но, кажется, только она одна и поняла это. Никита накинул на Огнева полушубок, нахлобучил шапку и, прислонив кумира юных дев к стеночке, поспешно оделся сам.
- Не прощаюсь, - бросил он у дверей и вышел, поддерживая Огнева за талию.
- Зря пригласили этого психа, - прокомментировала Ира. - Он когда выпьет, всегда такой.
- Нормальный педик. - Анечка презрительно пожала плечами. - А не приглашать его на междусобойчики нельзя. Он злопамятный. И со связями. Если обидится, можно надолго без работы остаться.
- Скатертью дорожка! - сказал Вильям Шпет. - Кстати, а не выпить ли нам по этому поводу?
Иван, доселе дремавший, положив голову на стол, встрепенулся и пододвинул к Шпету пустой стакан. Этот жест повторили Володя с Пашей и Алина. Остальные воздержались.
- Лучше чайку, да под рябиновку! - сказал Белозеров. - Хозяюшка, не в службу, а в дружбу, организуй... Скульптор, у тебя гитара далеко?
Шпет, не прекращая разливать, отвел свободную руку куда-то в сторону и вверх, а опустил ее уже с гитарой.
- Ну ты даешь! - восхищенно сказал Белозеров. - Тебе бы в цирке выступать.
- Вся наша жизнь - сплошной цирк, - глубокомысленно изрек Шпет, протягивая гитару Белозерову.
Тот прошелся по струнам, повернул два колка, еще раз прошелся, подпевая себе под нос, и дал полнозвучный аккорд.
- Для разгона! - объявил он и запел:
Здравствуйте, дачники, здравствуйте дачницы,
Летние маневры уж давно начались...
И все подхватили:
Лейся песнь моя, любимая,
Буль-буль-буль бутылочка зеленого вина!
Хоть все и были вполпьяна, получилось стройно, красиво. "Артисты, подумала Таня. - Все-таки школа..."
Допев песню про бутылочку, Белозеров без паузы завел новую:
Многая лета, многая лета,
Православный русский царь!
Многая лета, многая лета,
Православный государь!
Славны были наши деды,
Знали их и швед, и лях!
Развевался стяг победы
На полтавских на полях.
Многая лета, многая лета...
- Эх, и залетишь ты когда-нибудь, Белозеров, со своими монархическими наклонностями, - заметила Ира, когда тот закончил марш, убедительно изобразив голосом трубу.
Белозеров, держа гитару на отлете, наклонился и поцеловал Ире ручку.
- В полном соответствии с амплуа, мадемуазель, утвержденном Госкино и прочими инстанциями, - не без грусти сказал он. - Я же не виноват, что мне приходится играть исключительно беляков и прочую Контру. Желаете что-нибудь революционное?
Он провел пальцем по струнам и гнусаво загудел:
- Мы жертвою пали в борьбе роковой... Впрочем, это больше по части своевременно покинувшего нас товарища Огнева... Танечка, а где же ваш знаменитый "Воротник"? Он, по-моему, больше в тему. Просим.
Все захлопали в ладоши и хором подхватили: "Просим! Просим!", прямо как в пьесе Островского.
Таня вздохнула и запела. Белозеров подыгрывал, остальные подпевали. Было бы совсем неплохо, если бы в хор не встряли Иван с Володей. После второго куплета Белозеров даже шикнул на них:
- Не лажайте!
Те на мгновение замолчали, но потом снова открыли пасти и заголосили, восполняя отсутствие голоса и слуха диким энтузиазмом.
- Этим больше не наливать! - сказал Белозеров, когда песня была допета.
- Не согласен, - возразил хозяин. - Как раз наливать. Нарежутся заткнутся.
- И то верно, - согласился Белозеров и ударил по струнам: - А если я чего хочу, я выпью обязательно...
Время летело незаметно, и только когда Таню стала разбирать зевота, она взглянула на часы. Господи, двадцать минут четвертого! А ей завтра с утра на лекции... Да нет, какие лекции? Каникулы ведь.
Тем временем сильно пьющая часть гостей как-то незаметно улеглась. Осветителя Пашу Шпет пристроил на трех диванных подушках и накрыл сверху рваным одеялом. Для Володи он извлек откуда-то раскладушку и, заботливо придерживая за плечи, перетащил его туда. Иван пока что оставался сидеть, привалив щеку к столу.