Страница 122 из 127
- Это твое право...
Дальнейший путь проделали в молчании. Под конвоем Теда Рафалович поднялся в отведенную ему комнату и сразу рухнул на кровать. В дверях щелкнул замок. Минут через десять щелкнул снова... Невидимая рука поставила на пол прикрытый салфеткой поднос, и дверь вновь закрылась. "Не подойду", - решил Леонид - и тут же спрыгнул с кровати, подошел, сдернул салфетку. Три розовых бархатистых персика, длинный сэндвич - половина французского батона, масло, черная белужья икра. Бутылка. "Шато-лафит", - прочел он на этикетке. Небольшая серебряная салатница, прикрытая крышечкой. Рафалович хмыкнул, приподнял крышку. На дне салатницы лежала, скорее всего, одна из тех пачек, которыми был набит черный дипломат.
- Тьфу на вас! - пробормотал Рафалович. - В доме врага...
Но жрать хочется. И перед кем держать принципы, в пустой-то комнате? Пачка перекочевала во внутренний карман, в одной руке оказался батон, в другой стакан с лафитом. Надо же, суки, как его вкусы угадали! За стеной заиграл Моцарт...
- Ты спал? Извини...
- Какое там спал.
- Если хочешь, спускайся вниз. Выпьем. Я одна. Собственно, одну бутылку он уже уговорил. Почему бы не вторую? Тем более что даже не знаешь, придется ли еще когда-нибудь...
- Вот и все. В четыре заедет Тед, отвезет тебя на летное поле. Утречком будешь в своем Монако. А через месяц-другой забудешь наше маленькое приключение, как дурной сон.
Таня лениво потянулась к фигурной бутылочке "Луи-Трез", стоящей между ними на низком столике, плеснула себе на донышко бокала.
- Дурной сон, - повторил Рафалович. - А что я Лильке скажу?
- Объясни, что неожиданно подвернулся быстрый и выгодный гешефт. Тем более что для тебя так оно и было. Как бы ты ни был крут у себя там, в Союзе...
- В России, - автоматически поправил он.
- Ну да, в России, конечно. Двадцать тысяч гринов за день работы...
- Десять, - снова перебил он.
- Извини. Вон там, на каминной полке. Потом возьмешь.
Рафалович посмотрел на Таню и с горечью спросил:
- Так зачем надо было ломать всю эту комедию? Чувства изображать, в горы меня тащить, дурью накачивать... - Он скривился, будто лимон проглотил. - Я бы и в зрячую тебе подыграл, за такие-то гонорары.
- Подыграл бы, говоришь? А в какой, по-твоему, игре?
- Ну, я не знаю... Афера. Масштабная грамотная афера. Вы со старичком красиво кинули этого жирного лоха...
- Скалли-то? Это так, побочный сюжет.
- Ни фига ж себе побочный! На четверть лимона... - Рафалович рывком встал, заходил по просторной комнате, без надобности трогая разные предметы. - Это же огромная сумма! Думаешь, он смирится с такой потерей, не будет искать вас?..
- Нас?
- Ну, тебя, старика этого, меня...
- Сядь и успокойся. Этот идиот никого уже искать не будет.
- Уже? - выдохнул Рафалович. - Так его что, того?..
- Эк ты, болезный, разволновался-то, а еще говоришь - в зрячую подыграл бы.
- Ну я ж не знал, что мокрое...
- А что ты вообще знаешь? - Таня смотрела на него с откровенной издевкой. - Ладно, не бзди, Маруся, дело чистое, концов не найдут. А на тебя и подавно не выйдут, если, конечно, язык распускать не станешь.
- Я? Язык распускать?
- Вижу, понял. Ну и ладненько. - Она сладко потянулась. - Ты посиди еще, а мне пора на боковую. Простишь, если провожать не выйду?
- Но для чего... для чего?! - не слушая ее, воскликнул Рафалович. - И почему я? Таня небрежно махнула рукой.
- Так уж вышло. Просто ты, золотой мой, до головокружения похож на одного человечка. Большого человечка из маленькой, но зело богатой страны. Впрочем, большим ему теперь уж не бывать.
- Подставили?
- Как кролика Роджера. Тебя же, дружочек, скрытой камерой снимали, и утром, в парке, и на вилле у папы Карло. Отсюда и очки, и маскарад мой вечерний. Так что не парься понапрасну. А Лилечке твоей, чтобы любознательность погасить, ты, пожалуй, лучше скажи, что два дня и три ночи со мной кувыркался, а потом опомнился и к законной прибежал. Купи что-нибудь хорошее. Бабы, они такие покаяния любят...
Но объяснять Лиле ничего не пришлось. Портье в "Отель де Пари" с сочувственным видом передал ему его краснокожую паспортину, чемодан и гневную прощальную записку с множеством орфографических ошибок.
Жена так и не простила ему ни измены с ее лучшей школьной подругой, ни того идиотского положения, в которое он невольно поставил ее саму. После шумного и скандального развода она с мальчишками укатила к маме в Хайфу, куда он ежемесячно переправлял по тысяче долларов содержания...
- Эй, иди сюда! - крикнул Рафалович в раскрытую дверь, а когда, по-прежнему надувшись, вошла Аллочка, прихлопнул ее по попке и ворчливо спросил: - Ну, и что стоит твоя Австралия?
Аллочка завизжала и бросилась ему на шею.
- А?! Что?!
Таня встрепенулась, резко оторвала голову от подушки, села.
- Ты кричала, - хрипловатым со сна голосом сказал Павел.
- Сон...
- Опять во дворце летала?
- Если бы... - Она успокоилась, только дышала часто. - Такое привиделось... Жуткое, непонятное. Двойное какое-то.
- Двойное?
- Ну, будто я там - и не я в то же время. Словно на себя со стороны смотрю, как в кино. Только это не кино, и я в нем - совсем не я. Стройная, подтянутая, кудри рыжие по плечам...
- Рыжие? - Павел непроизвольно вздрогнул.
- И очень красивая, только красота такая... снежная, нечеловеческая даже. Недобрая красота... И будто ведет меня - и не меня - кто-то по коридору, длинному-предлинному, и пол в коридоре том каменный, холодный, а я босая. На глазах повязка, но я все вижу, только не сама, а та я, которая со стороны... Ну вот, совсем запуталась...
- Нет-нет, я все понимаю.
- И вот отворяют передо мной комнату, большую вроде, но пустую, только посередине кресло высокое, а к нему провода тянутся. И тут я понимаю, что меня - то есть ту, которая во сне, - сейчас в этом кресле казнить будут. Сердце так в пятки и ухнуло... Будто падаю. И проснулась.
- Да уж... Это знаешь как называется?
- Как?
- Перевозбуждение, вот как. Которую ночь уже не спала толком, землю родную через столько лет увидела, новые впечатления, новые знакомства... и старые тоже. Сегодня вон до половины пятого по городу гуляли. Вот дурь всякая и мерещится. Постарайся заснуть, а? Таблетку дать? - Он бережно дотронулся до ее черных волос, откинул со лба упавшую прядь.