Страница 1 из 6

Остров осени

Драгомощенко Аркадий

Аркадий Драгомощенко

Остров осени

Книга стихов «Остров осени» составлена мной по рукописи Аркадия Драгомощенко «Сумма описаний», подготовленной им в начале 80-х, но так и не опубликованной. Она включала в себя семь сборников стихов 1970–1980 годов: «Церемонии», «Веселье на крыше», «Торжество травы», «Великое однообразие любви», «Медленная стена маятника», «В легком теле прежнего рождения», «Последнее начало». Сам Аркадий в послесловии к этой рукописи писал, что «…можно в одном из стихотворений увидеть начало другого или впоследствии в третьем отыскать его отголоски. Это не поэма, а, скорее всего, одно-единственное стихотворение или попытка написать такое стихотворение. У В. Сарояна, где-то в одном из рассказов, мальчик написал самое великое стихотворение – оно представляло лист бумаги, на котором стояло одно единственное слово – “дерево”. Можно и так… Можно и по-иному…»

В книгу также включены перекликающиеся тем или иным образом со стихотворениями прозаические отрывки из книг «Тень черепахи» (1975), «Расположение в домах и деревьях» (1978) и писем этого же периода.

13.01.2020

Зина Драгомощенко

Из сборника «Церемонии»

(1970–1972)

я тихо прилягу

разбросив веселые руки

легче тени веселье

легче тени что под глазами так часто

проносит путь нашей осени

словно память под утро

касается нежной груди воспоминаний

будто память

а тебе-то зачем

желтый ангел тебя не коснется

невесомые ноги тебя унесут

легче солнечной пыли

по ветвям заскользи

босоногая с сумой королева

вне предела танцующий пепел

слившихся тел

ну а я же тихо прилягу

раскинув по свету веселые руки.

Ночью ты мне приснилась. Уж очень красивой ты была! В широком то ли костюме, то ли платье, на котором разворачивался очень крупный орнамент. Платье становилось все шире и шире. Ты стояла у стены. Таких стен много в Ленинграде. Глухие высокие стены. А во дворе еще не сошел снег. Потом все стало еще просторней, снега еще больше, и мы очутились во дворе Никольского собора… Я себя не видел, а только слышал, как ты ко мне обращалась. На колокольне качались колокола, а я пытался поймать звук. Я видел блестящие от рук веревки, они невольно дергались в ритме.

– В солнечные ветреные дни они не звонят, – сказала ты.

– Сейчас нет ветра, – сказал я.

– Нет. Посмотри! – Твое платье наполнилось мягким красным цветом. – Такое бывает только в ветреные дни, когда очень сильный ветер. Жаль, что ты не можешь испытать этого!

– Останови свое платье! – закричал я и увидел себя. Я был раздет, но не чувствовал холода. Я был бос, но снег не трогал моих ног. Я стоял у дерева, но дерево не жгло мою спину. Ветра не было.

По двору шла ты. Платья на тебе не было. Я схватился за дерево от боли. Только во снах бывает такая тоскливая боль! Кора на ощупь оказалась совершенно мягкой, и оскомина села на мои пальцы. Я знал, что лишил тебя платья, что не мог сделать иначе, но я не мог смотреть на твои ступни в снегу.

И начали вдруг бить в колокола. Стаи звона слетались к нам. Я не жалел, что оставил тебя без платья! Да и снега не было. Не было Никольского собора, не было дерева, хранившего меня. Но появилось твое лицо. Оно было так прекрасно. Звона становилось больше.

Я проснулся. Мама вытирала бокалы. Это был счастливый сон. Суббота.

деревья гнутся под ветром

поднимается пыль

раскачиваются оцепенело

первый день

ветреный день

день созерцания

движением мерным охвачены рощи

поля стволы кукурузы

бредут коровы

лунные головы влекут рогатые тени

а надо всем – шум налитый зноем

воздухом

светом гнущихся сосен

гравий поскрипывает под ногами

ночь прервана на полуслове

полусвет листьев на лицах

первый день

день ветреный

день созерцания.

сад

дождь накрапывает

скользкие листья

мы шли по тропинкам

бормоча заклинания:

«дуб, ясень, лиственница, тис, рябина»

мы шли непринужденно беседуя о том

что есть нечто выше нашего понимания

мы говорили о человеке

потом молча шли будто вытекли из себя –

брели прислушиваясь к шагам

и размышляли.

пусто в саду

невдалеке женщина укачивала

в коляске ребенка

да служитель собирал листья с отпечатками ног

и листья отражавшие сложность строения глаза

кто еще забредет сюда в этот день

или в другой какой день?

кто бродит среди нас

и произносит имена наши как заклинание

кому рассказать что мои сны каждый год умирают

и небо дарит их иллюзорным бессмертием?

и что пьем из одного и того же источника

что вкус воды одинаков для нас.

…но это был всего лишь пасмурный день

деревья были деревьями а мы сами собой

мы откуда-то возвращались и совершенно

случайно наткнулись на сад

где женщина укачивала в коляске ребенка

не придавая значения голосу

да служитель собирал к сожжению листья –

безбрежная река белого дыма

струилась между деревьями.

Зине

Ящерица дрожит на искристой стене –

Ее спина в изумрудных крапинках.

Волна накрывает песок.

Смотри,

смотри!

Якоря торчат то тут то там.

И летят с пронзительным криком

чайки к неистовой синеве.

Ветра песня

заплетена туго в пряди песка,

и она стала понятна деревьям,

а мы бредем побережьем,

слушая, как шуршит песок,

стекая по плечам и бедрам.

Бредем, понятные песку, раковинам

и воде, которая то подступает,

то вновь отступает от берега.

кому сжигать мосты, кому их строить

кому лежать ничком и остывать

и чувствовать, как лед багровый

стекает дымными потоками к плечам

кому плясать закинув голову в веселье

подобно пестроногим циркачам

кому ползти зажав в руке холодной

ручьи небес и забытья бесценный дар

тот задает вопрос тот глух не внемлет

а этот красотою погребен

другой в смирительной рубашке дремлет

у третьего неизмеримостью весь мозг сожжен

так по утрам невесть чего мы ожидая

в великой немоте всем счет ведем.

Триумфальных врат стада оцепенели…

Месть дам червей легла прозрачной тенью.

Мы легионы ждем, но в мареве полудня

дрожат лишь очертания раба.

придет день или ангел

в трепет дождя

раскрыты окна и кровли

придет ночь или ангел

пронзительный некогда взгляд угас

под набрякшими полями шляпы

будто на пажити два одиноких серпа –

раскрыты крылья косноязычия

правая часть лица отдана смерти