Страница 6 из 24
— Ты что, все таблетки выпил?! — бабушка влетела в комнату, как гоночный болид. Седые волосы напоминали копну соломы, а тусклые зелёные глаза — две пятирублёвые монеты
— Да. Терпеть сил нет, — ответил я.
— Ты с ума сошёл? Это же сильные обезбаливающие! Пожалей печень!
Но я-то знал, что, ни печень, ни другие органы не пострадали. Просто чувствовал. Если они и болели, то гномики в руке стучали громче, и важны были именно они, а не печень и прочая чепуха. Но бабушке мы никогда не перечили, поэтому я, молча, удалился в комнату.
Я решил лечь пораньше. Раньше уснёшь — быстрей исчезнет боль, да и душевная грязь схлынет. Конечно же, нет! Конечно же…
В двенадцать дождь барабанил по стеклу. В час скрипнула кровать в зале — уснул отец, в полпервого Алина начала шептать бабушке свои похоронные песни. Мне же песню пел обрубок. В стране Обрубляндии гномики горланили государственный гимн, стуча по всем возможным музыкальным инструментам.
Бум! По тарелкам. Бум-бум!
И гитарное соло, долгое, пронзительное, грустное.
Взвыл гномик-вокалист, а многотысячная толпа ему подпела, сотрясая страну и руку, заставляя её выкручиваться, ломаться, хрустеть. Соседние страны — плечо и шея, тоже радовались и подпевали. Боже!
Я кинулся к столу. Схватил дрожащими пальцами упаковку с последней таблеткой. Включив ночник, я долго рассматривал серебряную фольгу, а потом извлёк колесо. Круглое, белое, драгоценное колёсико! Пальцы онемели, лоб покрылся потом, и я напрягался, чтобы удержать крохотный кружок. Я глянул на стакан с водой и потянулся за ним. Чёрт побери, я забыл о том, что в руке у меня таблетка! Потные пальцы сплоховали: колесо выскользнуло, шмыгнуло в темноту, и опустилось где-то там с глухим звуком. Звук, который говорил, что мой сон откладывается на неопределённое время. На очень неопределённое, понимаешь?
Я кинулся во мрак, я искал, дрожащей рукой гладил пол, забрался под кровать, но никаких следов спасительной таблетки не обнаружил. Она просто испарилось. Лёжа на полу, в полнейшей тьме, я вдруг подумал о стонах и шуршаниях, о призраке, что сидел на кровати…
Вылез, достал фонарик, поиски продолжились. Дощатый пол был покрыт щелями, большими и не очень, и я смутно понимал, что таблетка попала в одну из них, а, значит, её теперь не достать. Разве что лезть в подпол и рыскать там?
Пробравшись на цыпочках мимо храпящего отца, я оказался на кухне. Темнота пахла жареным луком и остатками позднего ужина. Бабушка всегда готовила в девять, а за стол садились к десяти… Если думать о всяких пустяках, забываешь про боль.
Включив свет в подполе, я поднял квадратную крышку погреба. Только потеряв конечность, понимаешь, как много приходится на две руки.
Крышка выскользнула и упала на ногу. Я прикусил губу. Свет на кухне зажёгся.
— Паша… господи! — бабушка стояла на пороге в белой ночнушке, прижав руку к груди. — Ты чего тут?
— Я…
— Зачем туда? С твоей-то рукой!
Бабушка не могла похвастать тактичностью, да и говорить ей о том, что жалость — наихудшее отношение к калекам, было бесполезно.
В дверях появилась Алина в мешковатой серой пижаме. Из-за девушки выглядывал отец. Наверное, я был похож на кота, которого застигли у разбитой банки с молоком.
— Там… таблетка, — вякнул я. — Таблетка… в щель… понимаете?
Алина прищурилась, отец почесал затылок.
Бабушка сказала:
— Таблетка упала в щель? Ты опять пытался пить таблетку? Витя, он жрёт эти таблетки пачками! Этого просто не может быть! Пожалей свою печень!
— Паша, ну! — поддакнул отец. Из него был хреновый воспитатель, когда бабуля находилась рядом.
— И ты полез в подпол за таблетками! — бабушка всплеснула руками. — Ну, всё! Понимаешь, началось привыкание! Посмотри, на что он решился, со своей-то рукой!
Конечно, она переживала, поэтому говорила всё, что приходило на ум, но от этого мне не полегчало, и я напрягся. Мало того, что она считает меня отсталым калекой, так ещё и вечно намекает на это!
— Ну, так купите мне коляску и катайте меня везде! — не удержался я. — Кормите с ложечки, вытирайте зад! Я же калека! Я же неполноценное дерьмо, да?
В тот момент я понял, почему бабушкин авторитет так просто не сломить. Она всю жизнь работала санитаркой в пригородной психушке, и, наверное, это повлияло на её отношение к людям. С ней нужно было воевать иначе: кивать головой и делать наоборот. Эмоции только подогревали её горячий характер.
— Вы посмотрите на него! — улыбнулась бабуля. Улыбка эта ничего хорошего не сулила. — Бегом спать, молодой человек! И, уж если вы такой сильный и самостоятельный мужчина, так ведите себя по-мужски! Перетерпите эту боль! Понятно? Перетерпи боль, как терпели мы, когда не было обезболивающих и прочей ерунды! Твой дед пришёл с войны без ноги и ни разу… ни разу, слышишь, не выпил ни одной таблетки! Он даже не жаловался на боль! Ясно? Вот к нему никто не относился, как к калеке! А ты… эх, ещё и характер показывает!
Я сначала задохнулся от ненависти и… заткнулся. Просто заткнулся потому, что стало противно.
6
Я лежал на кровати и слышал сопение Алины. Казалось, не было между нами никакой стены, будто девушка сидела рядом и дышала, как собачка.