Страница 17 из 24
Пошарив по кастрюлям и наскоро похватав дрожащими губами всё, что там обнаружил, я отправился на поиски Алины. Просто невозможно, чтобы таблетки пропали сами собой. Или их утащили тени? Вот это уже точно звучало глупо, и я хмыкнул. Такой-то смешной мне показалась картина: тонкий силуэт ворует длинными руками серебряные пачки.
Но в комнате Алины не было. Бабушка читала газету, с её носа свисали массивные мутные очки, одна дужка была перемотана изолентой. Бабуля подняла глаза и сначала удивилась, увидев меня, но попыталась это скрыть. Сложив губы колечком, она выпустила звук, напоминающий что-то типа: «О!» и продолжила читать.
— А где Алина? — спросил я.
— На речку ушла, — ответила бабуля, не отрываясь от газеты.
Я уже хотел уйти, но не мог не спросить:
— А ты мои таблетки не видела?
Наконец, бабушка посмотрела на меня. Брови поползли к переносице, щёки налились румянцем, и она сказала:
— В гробу бы я видела твои таблетки, Пашенька! Они-то тебя и убьют!
— Не жалко? — улыбнулся я.
— Переживём, — тоже улыбнулась она.
И мне стала противна эта женщина. Каким бы глупым я ни был, но она, в таком-то возрасте могла быть и поумнее. Откуда столько злости? И теперь я думаю об этом, но не нахожу дельного ответа. Да, наши отношения так и не наладились. Неужели, поводом послужила моя слабость? Если сможете ответить на этот вопрос, то ответьте. Не нужно мне слать писем, просто ответьте для себя. Я же считаю, что бабуля, на самом деле, очень злая женщина, очень злопамятная. Ну, правда, есть же такие люди, которые и со временем не могут избавиться от обид?
Я отправился на речку.
В свете солнца берег не казался таким тёмным и серым, даже наоборот. Около десяти мальчишек разных возрастов купались и резвились, боролись, плескали друг в друга водой, ныряли и плавали на тракторных камерах. Брызги разлетались в разные стороны и были похожи на крупицы густого солнечного света. Столько смеха и радости мне давно не приходилось слышать, и я замер в метрах тридцати, смотря, как резвятся здоровые люди. Люди, у которых две руки и две ноги, которых не тошнит и у которых не болит голова. Они могут с утра до вечера плавать в речке, они могут бороться и в шутку драться друг с другом; они могут то, что не может человек с одной рукой.
Голова моя опустилась, и я замер. Не мог сделать ни шага, а каждый громкий возглас или смех острым лезвием проходился по ушным перепонкам. Как мне подойти к ним? Конечно, они тут же прекратят кричать, притихнут, прекрасно понимая, что перед ними человек с ограниченными возможностями, и, конечно же, ему нужны сожаления и утешения! Все так думают, абсолютно все. Идёшь по улице и видишь, как народ пытается вести себя естественно, пытается показать тебе, что ты такой же, как они, просто кому-то повезло меньше. Они пытаются, но их глаза говорят о другом.
Я был бы ужасно рад, если бы люди относились к моему недугу, как к фингалу под глазом, как к порезу на пальце. То есть, как к тому, что может случиться с каждым.
«О, мужчина, у вас нет руки! Давайте помогу! Вот так! Будьте впредь осторожнее, а то и второй лишитесь!»
Но никто не станет так делать потому, что люди смотрят на твой обрубок и молят Господа, чтобы этого никогда не случилось с ними.
Я увидел Алину. Она сидела спиной ко мне и наблюдала, как бесятся мальчишки. Они подходили к ней, о чём-то рассказывали, размахивая руками, и убегали; потом подходили другие, и всё повторялось. На ней был надет купальник бикини. Так, кажется, он называется.
Веселье и солнце. Я уже хотел уйти, как вдруг Алина обернулась. Так резко, словно знала, что я стою сзади, и, кажется, на её губах мелькнула улыбка. Она помахала мне рукой и крикнула:
— Паша, иди к нам!
Мальчишки, все десять, разом уставились на меня, и один из них крикнул:
— Да, Паша, иди к нам!
— Иди к нам, Паша, мы научим тебя нырять с баллона! — голос принадлежал маленькому мальчугану, и его не стоило винить за бестактность. Он тут же получил подзатыльника от старшего товарища — загорелого русого крепыша, который, к тому же, наклонился и что-то яростно стал объяснять глупому мальцу.
— Паша, иди к нам! — кричал весь берег.
Это она. Она специально это делает! Алина улыбалась. Больше не звала, но упивалась тем, как кличут меня остальные, как я дрожу, как пытаюсь засунуть голову в плечи, чтобы не слышать их попыток сделать меня калекой.
Да, молодость. Тогда я ещё не привык, что все вокруг теперь будут жалеть и уступать место, пытаться скрыть изумлённый взгляд, намекая каждым движением, что ты, Паша, калека, не такой, как весь остальной мир!
Это всё она. Она знала…
И я развернулся. Побежал прочь. Я задам тебе, Алиночка! Ох, как я поквитаюсь с тобой, сраная ты психопатка!
17
— Где мои таблетки?! — кричал я, а она стояла на пороге, прижимая к бедру серое полотенце. Её волосы ещё не высохли и тёмными сосульками свисали с головы, обрамляя лицо ровным полукругом.
Алина пожала плечами:
— Не знаю. Поищи в комнате.
— Ты врёшь! — крикнул я и увидел, как моя слюна сверкнула в свете солнечного света. — Ты взяла их! Зачем?!
Тело тряслось, руки дрожали.
— У тебя круги под глазами, знаешь?
Очень сильно зачесался палец правой руки. Только когда я потянулся его почесать, то вспомнил, что правая рука осталась далеко-далеко, в городской клинике. Это разозлило ещё сильней, и я сделал шаг навстречу Алине.
— Дай мне таблетки! Иначе я оторву тебе руку, чтобы…
Наверное, мой взгляд внушал страх, и Алина попятилась.