Страница 27 из 128
Они едва не прошли мимо деревни. Ночь наступила темная, облака затянули небо, и лишь изредка, кутаясь в их серые лохматые клочья, появлялась в вышине неяркая, бесформенная луна. Несколько раз Антон терял тропу, под ногами начинал пружинить и чавкать влажный лесной мох. Тогда он, чувствуя себя слепым, нащупывал утоптанную, плотную землю и продолжал медленно вести Анну вперед.
Когда луна выглянула снова, Антон обернулся и увидел у себя за правым плечом редкий забор из кольев, а за ним — силуэт деревенского дома. За ним на фоне неба темнело еще крыш восемь или десять, но в окнах не горели огни. Деревня была мертва.
— Устала? — спросил Антон.
— Немного, — призналась она. Ее голос стал сиплым и слабым после бесконечного, изматывающего дня, растянувшегося на двое суток.
— Сейчас отдохнем. Я нашел дом.
— Там есть кто-нибудь?
— Узнаем.
Бережно поддерживая Анну под локти, Антон помог ей взойти на крыльцо и постучал в дверь. Никто не откликнулся. В доме было тихо.
Антон потянул на себя дверь. Она скрипнула с легким придыханием и открылась, а потом мягко захлопнулась за ними, притянутая мощной пружиной. Темнота, слегка прозрачная на улице, в сенях стала непроницаемой. По левую руку обнаружилась тяжелая, обитая клеенкой дверь. Дом встретил их приятной прохладой и запахом чистого белья. Что-то упало и зазвенело, когда они, вцепившись друг в друга, как маленькие дети, двинулись в глубь комнаты. Со скрежетом сдвинулся задетый Анной стул. Антон на ощупь нашел кровать, и когда Анна села, старая металлическая сетка прогнулась и издала долгий скрипучий звук.
Она сидела тихо, и, ощупью передвигаясь по незнакомой комнате, Антон проклинал ее деликатность — ему казалось, что он один в странном пространстве, где уставшие руки нащупывают выплывающие из темноты в случайном порядке предметы: край круглого стола, шершавую дверцу шкафа с холодными металлическими ручками, стулья. Антону казалось, что в комнате больше дюжины стульев, поскольку, куда бы он ни повернулся, колено его натыкалось на твердое необитое сидение, а руки — на высокую спинку. Он искал долго, но все же обнаружил рядом с громоздкой плитой коробок спичек, а с их помощью — связку толстых белых свечей в шкафчике под мойкой.
— Что это? — спросила Анна, услышав, как потрескивает, обгорая, фитиль.
— Я нашел свечи, — ответил Антон.
— Разве было темно?
— Очень.
— И что теперь видно?
— Здесь хорошо. Очень уютно.
Четыре зажженные свечи освещали небольшую чисто прибранную комнату с бревенчатыми стенами, где оказалось всего два стула, а не десять, как казалось ему в темноте. Здесь были круглый стол, узкая кровать, маленький диван, платяной шкаф и горка для посуды. Стол покрывала белая кружевная скатерть, а на кровати лежало собранное из ярких лоскутов покрывало. Ближе к выходу, там, где комната вытягивалась вдоль большой русской печки, стояли плита и кухонная тумба, висел над мойкой тусклый алюминиевый рукомойник.
— Они ушли отсюда? Дом брошен? — спросила Анна.
— Да, — ответил Антон. У него возникло жуткое, тревожащее чувство, что хозяева никогда не вернутся сюда, что они остались здесь только призраками, отпечатками на старых, но чистых вещах.
— Я поищу еды, — сказал он Анне. — Надеюсь, хозяева нас не осудят.
Антон открыл дверцы кухонного шкафчика, но не обнаружил там ничего, кроме соли, соды и пачки чая.
— Ничего нет, — сказал он разочарованно.
— Какой это дом? — спросила Анна. — Частный, деревенский?
— Да.
— И есть печь?
— Да, есть.
— Можно посмотреть в печи. А холодильник, скорее всего, стоит в сенях, за дверью. Если там ничего не найдется, можно поискать в подполе.
В неработающем холодильнике обнаружилась открытая банка огурцов, в печке оказался чугунок с картошкой, вареной, но уже давно остывшей.
— Вот бы еще взять где-нибудь воды, — сказал Антон.
— Может быть, во дворе есть колодец?
Рассыпчатая, с крахмалистыми крупинками, картошка была съедена, и в мутноватом рассоле плавал единственный огурец, который они не смогли одолеть. Анну и Антона одолела дрема. В комнате было тепло, в жаркой печи потрескивали догорающие дрова — Анна руководила Антоном, и у него почти все получилось с первого раза. Воды у них тоже было вдоволь: возле двери стояли три полных ведра, и одно шипело, греясь, в печи.
— Ты не возражаешь, если я вымоюсь? — спросил Антон, сгорая от нетерпения содрать с себя пыльную, пропитанную потом и кровью одежду. Анна молча кивнула, и он проводил ее к кровати. Потом долго фыркал и плескался в тесном закутке за печью, разбрызгивая воду из широкой жестяной лохани, и вышел в комнату, завернутый в старую, но тщательно выстиранную и выглаженную простыню. Он пытался привести в порядок свою одежду, но у него ничего не вышло: рубашка была слишком тонка и расползлась в его руках, а джинсы оказались настолько грязными, что от его неумелых действий только покрылись темно-серыми разводами.